Робин Вассерман - Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга I (сборник)
– Ты уже был жителем Нижнего мира, – она приподнялась над ним. – И Нижний мир всегда будет твоей частью. Даже если ты забудешь, он не забудет этого никогда.
Он уже было собрался снова спорить, когда из тени в углу зала вылетела длинная золотистая молния и захлестнулась вокруг горла девушки. Вампиршу буквально подняло в воздух, а затем она тяжело рухнула в нескольких метрах от Саймона, с хрустом приложившись головой о цементный пол.
– Изабель? – пробормотал Саймон, растерянно глядя, как Изабель Лайтвуд несется на вампиршу, а в руке ее сверкает ангельский клинок.
Только сейчас, наблюдая за черноволосой охотницей в бою, Саймон понял, как это ужасно, что он утратил воспоминания об Изабель. Как она была прекрасна в своей стихии! Настороженно замершая, распластавшаяся в прыжке или вонзающая клинок в ледяную плоть, девушка казалась богиней, сошедшей с небес и сияющей ярче, чем ее золотой хлыст. Нет, не богиней, мысленно поправил себя Саймон, – ангелом мести, разящим и смертоносным.
Он еще не успел подняться, а с вампиршей было покончено. Еще секунду Саймон видел, как закатываются ее глаза… а теперь остался лишь прах на полу.
– Можешь не благодарить, – Изабель протянула ему руку.
Он даже не взглянул в ее сторону. Стараясь не стонать, поднялся на ноги.
– Зачем ты это сделала?
– Как тебе такой ответ: потому что она чуть не убила тебя?
– Она бы этого не сделала, – холодно отозвался Саймон.
У Изабель отвисла челюсть.
– Ты что, серьезно? Ты злишься на меня за то, что я спасла твою задницу?
Точно. А ведь пока она не спросила, Саймон этого и не понимал. Он злился на Изабель за то, что та убила девчонку-вампира. За то, что он вынужден был принять ее помощь и спасти свою задницу. За то, что она права. За то, что пряталась в темноте, выжидая, пока нужно будет бежать спасать его, – несмотря на то, что он ясно дал понять: между ними ничего нет и быть не может. Злился на эту сверхъестественно сексуальную богиню-воительницу с черными, как вороново крыло, волосами – за то, что она все еще в него влюблена. За то, что придется снова с ней порвать.
– Она бы не сделала мне ничего плохого. Она просто хотела уйти.
– И что? По-твоему, я должна была ее отпустить? Так, что ли? Знаешь, на тебе свет клином не сошелся, Саймон. Пусть тебя она убивать и не собиралась, но она убивала детей. Разрывала им горло.
Он не смог ничего ответить. Просто не знал, что чувствовать, о чем думать. Девочка-вампирша – убийца. Хладнокровная убийца во всех смыслах этого слова. Но когда она его обняла, Саймон почувствовал… родную душу. Словно где-то в глубине, среди самых заветных воспоминаний, кто-то прошептал: «Мы с тобой – потерявшиеся дети».
А есть ли в жизни Изабель место тому, кто потерялся?
– Саймон? – голос девушки звенел, как туго натянутая струна. Она напряглась, и Саймон видел, скольких трудов ей стоит сдерживаться и сохранять на лице безразличное выражение.
«Откуда я это знаю?» – подумал он. Глядя на Изабель, он будто раздваивался: один Саймон видел перед собой практически неизвестную незнакомку, второй – девушку, которую прежний Саймон любил так неистово и сильно, что даже пожертвовал ради нее всем, что у него было. И тот, прежний Саймон – часть его самого, пусть и спрятанная за воспоминаниями, – отчаянно, безрассудно хотел сейчас кинуться к Изабель, поднять ее на руки, погрузить пальцы в волосы, утонуть в ее бездонных глазах, в губах, в яростной, всепоглощающей любви…
– Хватит! – рявкнул Саймон, не совсем понимая, к кому обращается – то ли к ней, то ли к себе. – Ты что, подрядилась выбирать за меня, решать, что мне делать и как жить? Или кем мне быть? Хватит. Сколько еще раз мне это повторить, чтобы меня услышали? Я – не он. И никогда им не буду, Изабель. Он принадлежит тебе, не спорю. Но я – нет. Вечно вы, Сумеречные охотники, суете свой нос куда не просят и хотите, чтобы все было по-вашему. Устанавливаете правила, решаете, что для кого лучше… Но не в этот раз, понятно? Не со мной.
Изабель с томительным спокойствием намотала хлыст на запястье.
– Сдается мне, Саймон, ты что-то путаешь.
Ни единой эмоции не слышалось в ее голосе, и ему вдруг отчаянно захотелось уловить хоть отблеск чувств в ее словах. Но там – ничего: ни боли, ни сдерживаемого гнева. Лишь пустота. Пустота и холод.
– Изабель…
– Я здесь не ради тебя, Саймон. Это моя работа. И мне казалось, ты хочешь, чтобы она стала и твоей тоже. Если ты еще не передумал, тогда советую пересмотреть кое-какие вещи. Например, то, как ты разговариваешь со своим куратором.
– Ку… куратором?
– И раз уж ты поднял эту тему… Ты прав, Саймон. Такого тебя я не знаю. Совсем. И почти уверена, что и не хочу знать.
Она шагнула мимо него, задев плечом – коротко, почти незаметно, – выскользнула из здания и растворилась в ночи. Саймон бездумно пялился в темноту, пытаясь решить, нужно ли идти следом за Изабель, но не мог заставить себя сделать ни шагу.
Уходя, девушка со всей силы хлопнула дверью. Та саданула о косяк, и от этого звука Джон Картрайт наконец открыл глаза. Моргнув, он с трудом, опираясь на стену, поднялся.
– Мы справились? – спросил он, заметив маленькую кучу пыли на том месте, где стояла вампирша.
– Да, – устало выдохнул Саймон. – Можно и так сказать.
– О да, мы это сделали, кровосос! – Джон отсалютовал сжатым кулаком. – Когда-нибудь ты будешь гордиться, что сражался плечом к плечу с Картрайтом!
– Я не сказал, что она не нарушила Закон, – кажется, в сотый уже раз объяснил Саймон. – Я сказал: если даже она его и нарушила, почему мы должны были ее убивать?
К тому моменту, как они вернулись в Академию, ужин, конечно, уже закончился. Но в порядке награды за труды ректор смилостивилась и открыла для них столовую и кухню.
Рассевшись за двумя длинными столами, двадцать учеников с жадностью вгрызлись в черствые яичные рулеты и безвкусную шаурму. Академия вернулась к своей традиции подавать на стол блюда национальных кухонь но поваром у них, похоже, работал маг: все блюда как одно казались специально зачарованными, чтобы на вкус ничем не отличаться от собачьего корма.
– Потому что так надо, – пояснил Джон. – Если вампир – да неважно, любая нежить – нарушает Завет, кто-то должен уничтожить преступника. Только не говори, что ты до сих пор этого не понял.
– А почему бы не посадить его в тюрьму? – упорствовал Саймон. – Или не предать суду Нижнего мира?
– Саймон, ты не понимаешь. Так заведено, – вмешалась Жюли. Он думал, что после того разговора в коридоре прошлой ночью девушка станет относиться к нему мягче, но не тут-то было: в голосе ее то и дело слышались резкие нотки, да и в выражениях она особо не стеснялась. – Тут не действуют ваши тупые простецкие законы. Это Закон, понимаешь? Данный Ангелом. Он выше всего остального.
Джон гордо кивнул:
– Dura lex, sed lex.
– Даже если он неправильный? – уточнил Саймон.
– Как он может быть неправильным, если это Закон?
«Молча», – едва не схамил он, но вовремя остановился. Джон – редкостный кретин и кулаки в ход пускает не задумываясь.
– Понимаете, это звучит так, словно вы все – сектанты, – попытался оправдаться Саймон.
Пальцы его теребили Звезду Давида на шее. Семья Льюисов никогда не была особо религиозной, но отец всегда охотно помогал ему разобраться в воззрениях евреев на мир и понять, что они считают правильным, а что – неправильным.
«У тебя всегда есть пространство для маневра, – говорил он Саймону, – возможность самому понять вещи как они есть».
Он учил сына задавать вопросы, возражать власти, разбираться в правилах, прежде чем слепо им следовать.
«Умение спорить – благородное наследство еврейского народа, – любил говорить отец. – Оно дано ему Богом».
Саймон невольно задумался: что бы отец сейчас сказал, узнав, что он сидит тут, среди упертых фанатиков, и спорит с ними о каком-то высшем Законе. Что значит быть евреем в этом мире, где по земле разгуливают вооруженные демоны и ангелы и творят на каждом углу свои чудеса? Вести себя так, словно ничего ровным счетом не происходит?
– Закон суров, но это закон, – с отвращением повторил он. – Ну так и что с того? Если закон неправильный, почему бы его не изменить? Знаете, на что был бы похож сейчас мир, если бы люди до сих пор жили по пещерным законам?
– Знаешь, кто разговаривал так же, как ты? – не предвещающим ничего хорошего голосом спросил Джон.
– Дай-ка угадаю. Валентин? – нахмурился Саймон. – А знаешь, как я догадался? Да потому, что во всей вашей истории Сумеречных охотников лишь он один потрудился задуматься и начать задавать вопросы. Ага, точно: я – это он, обаятельный, злой и опасный преступник. Я собираюсь устроить революцию. Бегите, докладывайте.
