Академия вампиров.кровные узы.Книга 4. Пламенное сердце. - Мид Райчел

– Адриан.

Голос Сидни был ласковым, но твердым, и я медленно всплыл из пучины отчаяния, способного стремительно охватить меня и почти задушить. Я вырвался из тьмы, что возрастала год за годом – вместе с использованием духа. Вот цена за возможность владеть магическим могуществом. Что ни говори, а мои внезапные приступы с некоторых пор участились. Я посмотрел в глаза Сидни, и мир снова стал цветным. Я по-прежнему тосковал по тете, но Сидни, моя надежда и мой якорь, находилась рядом. Меня понимали. Сглотнув, я кивнул и слабо улыбнулся. Темная хватка духа отпустила меня. На время.

– Ничего, я в норме, – увидев сомнение на лице Сидни, я чмокнул ее в лоб. – Правда. Тебе пора, Сидни. А то Зоя не поймет. И ты опоздаешь на свое колдовское сборище.

Сидни еще несколько мгновений смотрела на меня с тревогой, но вскоре расслабилась.

– Ладно. Но если тебе что-нибудь будет нужно…

– Знаю. Звони по Любовному телефону.

Сидни просияла. Недавно мы с ней купили мобильники, работающие на предоплате, чтобы алхимики (типы из организации, на которую работает Сидни) нас не засекли. Не то чтобы они постоянно прослушивали ее основной номер – но они определенно могли это сделать, если бы решили, что творится нечто подозрительное. А мы не хотели оставлять след из звонков и смс.

– Я приду ночью, – добавил я.

Сидни посуровела.

– Адриан, нет. Слишком рискованно.

У пользователя духа есть отличная возможность – он способен навещать людей в их снах. Это удобный способ поболтать, потому что днем у нас на разговоры вообще не хватало времени. Но как и всякие «фокусы», связанные с духом, такой род магии был сопряжен с риском для моего рассудка. Сидни даже пугалась моего дара, но я считал издержки малой ценой за шанс побыть с ней.

– Не спорь! – заявил я. – Я не намерен расставаться с тобой. А ты ведь хочешь знать, что творится у меня, верно?

– Адриан…

– Я ненадолго, – пообещал я.

Сидни вяло согласилась – вид у нее был отнюдь не веселый – и направилась к двери. Когда мы проходили через гостиную, она притормозила у аквариума, который красовался у окна. Улыбнувшись, Сидни присела и постучала по стеклу. В аквариуме жил дракон.

Я серьезно. Строго говоря, он именовался каллистаной, но мы редко использовали научный термин. Мы дали ему прозвище Прыгун. Сидни вызвала его из какого-то демонского царства, чтобы он стал ее помощником. Но, в основном, он стремился помочь нам избавиться от вредной еды в моей квартире. Я и Сидни были связаны с Прыгуном некими узами, и для сохранения здоровья ему требовалось, чтобы мы оба заботились о нем. Но после приезда Зои дракончик переселился ко мне. Сидни сняла крышку с аквариума и позволила золотистому чешуйчатому созданию взбежать по руке. Прыгун таращился на нее с обожанием, и я хорошо его понимал.

– Я его ненадолго усыплю, – сообщила она. – Как ты смотришь на перерыв?

Прыгун мог существовать в своем натуральном, живом виде или превращаться в статуэтку – очень удобно на случай визита посторонних. Впрочем, преобразить каллистана могла лишь Сидни.

– Отлично. Он пытается съесть мои брюки. И ему незачем глазеть на то, как ты целуешь меня перед уходом.

Сидни почесала дракончику шейку и произнесла заклинание, обратившее его в камень. Так все гораздо проще, но опять же, каллистане необходимо иногда пробуждаться. Ну и я сам привязался к прыгучей мелюзге.

– Я заберу его, но обязательно верну, – сказала Сидни, пряча статуэтку в сумку.

Я кивнул. Пребывание рядом с Сидни было ему полезно.

Освободившись от взгляда глаз-бусинок, я подарил Сидни на прощание долгий поцелуй. Мне не хотелось, чтобы он прекращался, и заключил лицо Сидни в свои ладони.

– План побега номер семнадцать, – шепнул я. – Сматываемся и открываем бар с соками в Фресно.

– Почему в Фресно?

– Мне кажется, народ прямо умирает от жажды.

Сидни промолчала, но ответила на мой поцелуй.

Подобные планы стали для нас дежурной шуткой – они всегда были дурацкими и нумеровались безо всякого порядка. Обычно я сочинял их в одну секунду. Впрочем, я не сомневался, что были даже более реальны, чем любая из наших перспектив. И Сидни, и я до боли остро осознавали, что у нас есть лишь настоящее, а будущее скрыто в тумане.

Прекратить второй поцелуй оказалось непросто, но в конце концов Сидни это удалось. Она покидала меня, а я смотрел ей вслед. Теперь моя квартира сделалась темнее.

Я принес из машины остальные коробки и принялся копаться в сокровищах. Большинство пластинок относились к шестидесятым и семидесятым годам, но попадались и экземпляры из восьмидесятых. Они лежали кучей, бессистемно, и я не пытался разобрать их. Хоть Сидни и заявила, что их покупка – бессмысленный поступок, она не удержится и рассортирует винил по исполнителям, жанрам или по цвету конвертов. А я перетащил проигрыватель в гостиную и выбрал пластинку наугад. Мне попались «Дип Пёпл», «Машин Хэд».

У меня была еще пара часов до обеда. Я присел перед проигрывателем и, уставившись на пустой холст, гадал, как быть с моим домашним заданием – а задали нам нарисовать автопортрет. Не обязательно свое точное подобие. Он мог быть и абстрактным. Да каким угодно, лишь бы он выражал меня. И я почувствовал себя загнанным в тупик. В принципе, я способен орудовать кистью. Хотя я не в силах передать тот восторженный взгляд, каким на меня смотрит Сидни, когда я обнимаю ее, но я могу изобразить ее ауру или цвет ее кожи. Я могу нарисовать мечтательное, нежное лицо моей подруги Джилл Мастрано Драгомир, юной принцессы мороев. Я могу сделать набросок пламенеющих роз в честь моей бывшей возлюбленной: она разбила мое сердце, но я до сих пор восхищаюсь ею.

Но себя самого? Я не представляю как… Возможно, я впал в ступор художника или толком не знаю себя. Я пялился на холст, досадуя все больше, и сражался со стремлением отправиться к моему обделенному вниманием бару. Спиртное не обязательно улучшает творение, но обычно порождает вдохновение. Я буквально ощущал во рту вкус водки. Можно смешать ее с апельсиновым соком и притвориться, будто так она полезнее для здоровья. Пальцы мои сжались, а ноги чуть не понесли меня на кухню – но я сопротивлялся. В памяти всплыл пылкий образ Сидни, и я опять сосредоточился на холсте. Я могу быть трезвым живописцем! Я обещал ей, что буду пить раз в день, и я сдержу слово. Если честно, я особенно нуждаюсь в выпивке вечером – перед сном. Я плохо сплю. Я долгое время мучился от бессонницы, поэтому прибегал к любым мерам.

Однако вдохновения мое здравое решение не принесло, и когда стрелка подходила к пяти часам, холст все еще оставался пустым. Я встал и потянулся, а прежняя тьма вновь нахлынула на меня. Она была скорее гневной, чем печальной, дополненной раздражением на свою неспособность справиться с заданием. Мои преподаватели твердили, что я талантлив, но я чувствовал себя раздолбаем и прирожденным неудачником, каковым меня считало большинство. Это очень меня угнетало, когда я возвращался мыслями к Сидни. Она – такая умница и легко добьется успехов на любом выбранном ею поприще. Даже если забыть о сложностях вампирско-человеческих отношений, я не раз задумывался – а что я могу ей предложить? Я даже выговорить правильно не могу половину тех вещей, которыми она интересуется, не то что потрепаться о них. А если нам когда-нибудь удастся свить гнездышко, она будет оплачивать счета, а я – с горем пополам вести домашнее хозяйство. Но если она захочет, приходя домой, находить там красавчика, на это я, пожалуй, гожусь.

Страхи, которые грызли меня, усиливали дух. Не под всеми из них были реальные основания, но от них-то было трудно отмахнуться.

Я отложил работу и решил прогуляться в надежде отвлечься на что-нибудь. Садилось солнце, а зимний вечер в Палм-Спрингсе позволял обойтись обычной ветровкой. Наступили сумерки – любимое время вечера мороев – еще светло, но уже не настолько, чтобы чувствовать себя неуютно. Мы можем уживаться с солнечным светом, в отличие от стригоев, немертвых вампиров, убивающих ради крови. Их солнце уничтожает, и нам это на руку. В драке с ними нужно использовать любое преимущество.