Прозрение - Ле Гуин Урсула Кребер

Когда мы вернулись на ферму, Око и Рис расплакались от боли и обиды. Сэлло успокоила ревущую Око, мы промыли полученные ссадины и уселись на набитых сеном тюфяках, любуясь высыпавшими на небе звездами. Но разговор не клеился.

– Они увидели, что с нами не было никого из детей Семьи, – сказала Сэлло.

– Но за что же они нас так ненавидят? – проныла Око.

Но никто не смог ей этого объяснить.

– Может быть, потому, что мы можем делать много такого, чего им нельзя, – сказал я.

– А еще потому, что их отцы нас ненавидят, – прибавила Сэлло. – За наши фруктовые войны.

– Я тоже их ненавижу! – воскликнула Рис.

– И я, – подхватила Око.

– Грязные деревенские свиньи, – сказал Тиб, и я, испытывая столь же яростное презрение, почувствовал одновременно и слабое, почти нежное отвращение к самому себе из-за того, что заставляю себя разделять подобные предрассудки и презирать то, чего на самом деле боюсь.

Мы довольно долго молчали, глядя, как звезды выплывают из-за черных дубовых крон и крыш.

– Сэлло, – прошептала Око, – а что, он и спать с нами будет?

Она имела в виду Торма. Око до ужаса его боялась. Она ведь видела, как он убил ее брата.

Под выражением «спать с нами» Око подразумевала, естественно, что и Торм уляжется вместе с нами на соломенный тюфяк под открытым небом, как в течение всего лета это делали мы все, в том числе и дети Семьи.

– Вряд ли, малышка, он этого захочет, – сказала ей Сэлло своим тихим нежным голосом. – Я думаю, никто из них сегодня вообще не придет. Им придется остаться в доме и вести себя, как полагается детям из порядочной Семьи.

Но, проснувшись на рассвете, когда в светлеющих небесах уже таяли зимние звезды, я увидел, как Астано и Сотур, вскочив со своих тюфяков и завернувшись в легкие одеяла, босиком, крадучись, возвращаются в дом.

В то утро дети Семьи вышли из дома гораздо позже, чем обычно. Мы еще не успели решить, стоит ли нам идти на Холм Сентаса без них, когда они наконец появились и Явен крикнул:

– Пошли скорей! Чего это вы тут расселись?

Торма с ними не было. А девочки были одеты как всегда – в такие же, как у нас, длинные рубахи-туники поверх весьма потрепанных и насквозь пропыленных штанов.

Мы отправились на холм, и Явен, подхватив Око, посадил ее себе на плечи.

– Ну что, храбрая наездница, – сказал он ей, – правь своим свирепым жеребцом! Пусть он несет тебя к высоким стенам и неприступным воротам Сентаса! Вперед! – Око слабо пискнула, что должно было изображать военный клич, Явен заржал, как конь, и галопом помчался по тропе. Мы все бросились за ним.

Выражение «прирожденный вожак» весьма распространенное. Я полагаю, многие люди по природе своей являются таковыми; существует множество способов руководить другими и множество целей, к которым можно кого-то вести. И первый такой прирожденный вожак, которого я знал, был юношей семнадцати лет, звали его Явен Алтантер Арка, и впоследствии я всех подобных людей всегда сравнивал именно с ним. Такой тип людей характеризуют прежде всего личная притягательность, обаяние, живой ум и безусловная способность брать любую ответственность на себя. Есть и еще кое-что, но это определить уже гораздо труднее: некое напряжение, возникающее между чувством справедливости и состраданием; напряжение это никогда не удается устранить, опираясь лишь на одно из этих чувств, а потому устранить его вообще почти невозможно.

В данный момент Явен как раз и разрывался между верностью своим преданным «сентанам» и необходимостью оказывать поддержку и защиту своему младшему брату. Ближе к полудню, когда пришло время послать кого-то на кухню за хлебом и сыром или чем-то еще, что могли предложить нам на завтрак, Явен вдруг предложил:

– Я сам схожу. – И вернулся с целым мешком еды. И… с Тормом.

Как только Око увидела, что Торм поднимается на холм, она тут же спряталась, присев на корточки за грудой камней у задней стены недостроенной Башни Предков. А потом Сэлло потихоньку увела ее вниз к ручью, бежавшему у подножия холма.

Явен показал Торму все наши сооружения, стену, земляной вал и ров, объясняя, насколько они соответствуют реальному историческому плану города, и рассказал ему о тех сценах, которые мы собираемся поставить, когда закончим строительство и будем готовы и к осаде Сентаса, и к его падению. Торм охотно ходил за ним по территории крепости, но говорил мало и казался каким-то напряженным, словно чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Впрочем, он все же сказал несколько слов похвалы в адрес наших оборонительных сооружений – стены и рва, наивысших наших достижений.

Разумеется, строения наши, попросту сложенные из камней, были маленькими и весьма шаткими и нужно было смотреть очень пристрастно, чтобы увидеть в них достаточно сходства с башнями и воротами настоящего города, но ров, вырытый нами, был хоть и небольшим, но, безусловно, настоящим. Мы окружили вершину холма частоколом и рвом с отвесными стенами, а вырытую землю подгребли к внутренней стороне частокола, чтобы защитникам крепости было удобнее отражать атаки неприятеля. В саму крепость можно было попасть только по длинному мосту шириной в одну доску, перекинутому через ров и ведущему к единственным воротам. Торм по-прежнему в основном помалкивал, но, по-моему, его впечатлил объем проделанной нами работы.

– Вот, – говорил Явен, – я, например, начну внезапный штурм… Защитники Сентаса, на стены! К воротам! Враг наступает! Защитим наши дома! – И он немного спустился с холма, а мы пока закрыли ворота и уложили в гнезда огромный деревянный засов; потом мы вскарабкались на скользкую насыпь внутри частокола и на шаткие каменные стены самой «цитадели», и Явен «с атакующим войском» двинулся вверх по склону холма. Когда «враг» пересек ров по мосту, мы с возмущенными воплями принялись осыпать его дождем невидимых стрел и копий. Явен сперва с силой барабанил в ворота, затем вдруг осел на землю и сделал вид, что умирает у нас на глазах, – и все это под наши радостные кличи.

Торм смотрел на нашу игру, не участвуя в ней, но заинтересованно; похоже, даже он заразился нашим воодушевлением.

Мы открыли ворота, впустили Явена внутрь, а затем все вместе устроились в жалкой тени и принялись за принесенную им еду. Сотур, правда, незаметно ускользнула: она хотела отнести немного Сэлло и Око, притаившимся у ручья.

– Ну, как тебе наш Сентас? – спросил Явен у брата.

– Очень хорошо получилось, – сказал Торм. – Просто отлично. – Голос у него окреп и стал очень похож на голос Отца Алтана. – Вот только… как-то все же глупо получается: бегаете без оружия, с пустыми руками… – И Торм изобразил, как мы понарошку натягиваем тетиву, вкладываем стрелу и стреляем.

– Да, наверное, для тебя это выглядит немного глупо. Ты ведь все лето имел дело с настоящим оружием, – сказал Явен как всегда спокойно, без тени зависти.

Торм снисходительно кивнул.

– Но это же просто игра! Хотя благодаря этой игре Эверра полностью освободил нас от уроков, – сказал Явен. Так оно и было. Эверра давно уже перестал делать вид, что у нас продолжаются занятия, когда строительство Сентаса развернулось вовсю. Он убедил Мать Фалимер – и себя самого, – что на самом деле это исключительно его идея, этакий своеобразный педагогический прием, чтобы мы как можно лучше выучили не только сам текст поэмы, но и как можно больше узнали об истории войн между Пагади и Сентасом и о том, что такое оборонительные сооружения.

– Если бы вы обошлись без вон тех, – и Торм мотнул головой в нашу сторону, – то могли бы обзавестись и мечами, и луками. И тогда нас было бы шестеро.

– Но ведь оружие все равно было бы игрушечным, – возразил ему Явен после секундной паузы. – Не такое, как то, которое изучаешь ты. Ха! Да я ни за что не дал бы Сотур даже игрушечный меч с острым концом! Она же и таким в один миг мне кишки выпустит! Я и охнуть не успею!

– Но ведь рабам давать оружие нельзя, – сказал Утер, не понявший, что значит «вон те». Утер вечно цитировал всевозможные законы, правила и запреты, вечно всех поучал, так что Сотур даже прозвала его Трудеком. – Это противозаконно.