Гильермо дель Торо - Охотники на троллей
Напротив того места, где устроила потасовку футбольная команда, в северном конце поля, у ворот, катил промышленную газонокосилку папа. Эта штуковина стоила кучу денег, когда он покупал ее пять лет назад, но должен отдать ему должное – она уже себя окупила.
Этот монстр был раза в два крупнее обычной газонокосилки и выкрашен в ослепительно-золотистый цвет. Задние колеса сняли со сломанного грузовика огромного размера под на званием «Ликвидатор», а гигантское восьмиколесное устройство для покоса торчало как крылья «Боинга-747». Желоб для скошенной травы диаметром в полметра выстреливал траву со скоростью пулемета. Серьезно. Как-то раз я встал слишком близко, и вылетающая трава наставила мне синяков.
К счастью, когда я прибыл на прослушивание, папа меня не заметил. В защитных очках, рабочих рукавицах, ботинках со стальными мысками, защитной маске и сетке на волосах, он выглядел как чокнутый инопланетный ученый, пилотирующий гигантский луноход и одержимый желанием разрушить нашу травянистую планету кусочек за кусочком.
Я оказался последним в очереди, но к часу дня передо мной остался только один актер. Изучать зажатые в потных ладонях страницы было непросто, Таб до сих пор не показался, и я представлял, как он прибудет в сопровождении сержанта Галагера, который отволочет меня в сумасшедший дом ради моего же блага. Столь же отвлекающим было издевательство очередного Ромео над великим поэтом.
– То милая моя зовет меня? – непривычные шекспировские ритмы заставили парня переусердствовать с интонацией. – Как сладостно звучат? Слова влюбленных? В ночной тиши, лелея нежно слух? Как музыка?
– Ромео! – отозвалась его Джульетта.
Простенькая строчка, это уж точно.
– Моя… сокурсница? Околица?
– Соколица, – в тринадцатый раз за день повторила миссис Лич. – Это сокол женского рода.
Вихрь устремившихся в одну точку мячей привлек мое внимание к пухлой фигуре, прошлепавшей через футбольные ворота. Это был Таб, он пришел пешком, потому что за предыдущие девять лет со школьной стоянки украли девять его велосипедов. Он нес холщовую сумку и поморщился в сторону полудюжины мячей, которые скакали вокруг под ногами громил с наплечниками. Последний как раз попал ему в плечо.
– Хватит уже валять дурака, ребята! – прокричал тренер Лоуренс. – Даже если бы это была настоящая мишень, Йоргенсен-Уорнер!
Таб сбросил сумку у стола, на котором остались крошки от обещанных во флаерах бесплатных пончиков. Таб поднял тонкий листок оберточной бумаги с пятнами сахарной пудры с такой же нежностью, с какой кто-нибудь мог бы держать порванный в сражении американский флаг. Он положил бумагу обратно, попятился на несколько шагов, плюхнулся на траву и ухмыльнулся, как всегда поступал, выбравшись из затруднительного положения. Оглядел травянистую сцену и угрюмо кивнул мне.
– Пусть крепкий сон глаза твои закроет? – продолжал парень. – В твоей… груди? В груди? Так и говорить?
Миссис Лич потерла глаза, и парень слинял, признав поражение. Она сверилась с записями, а тем временем вдали жужжала папина газонокосилка.
– Джим Старджес младший, – она уставилась сквозь очки на импровизированную сцену. – У нас кончились Джульетты. Клэр, можешь почитать с Джимом?
Мое сердце ушло в пятки. Конечно же, в передних рядах сидела Клэр Фонтейн, чтобы стать свидетельницей моего унижения. Я глубоко вздохнул, а она отложила розовый рюкзак, распрямила ноги и встала.
Все знали, что Клэр будет играть Джульетту. Она читала во впечатляющей манере, переходя от тоски к восторгу достаточно убедительно, чтобы любой мальчишка был готов встать на ее защиту с несуществующим мечом. Но главную роль сыграл английский акцент. По сравнению с ней все остальные звучали гораздо хуже, просто как обычные школьницы.
Клэр заняла место рядом со мной, стряхнула грязь с ботинок и быстро и по-доброму улыбнулась. Ветер чудесно растрепал ее выбивающиеся из-под берета волосы.
– Акт второй, сцена вторая, страница вторая, – сказала миссис Лич. – Давайте прочитаем.
Таб вытаращился на меня, позабыв скандал с пончиками. Я откашлялся, взглянул на скачущие по странице буквы и нырнул в них с головой.
– И ты уйдешь, меня не успокоив?
Одна строчка, и я покраснел.
– Какого же успокоенья хочешь ты в эту ночь? – спросила Клэр.
– Твоей любовной клятвы, – отозвался я.
Без сомнений, эти строчки были шедевром рифмы и значения, но судя по ощущениям во рту, с тем же успехом они могли оказаться сухой кашей из пакетика. Клэр, разумеется, произнесла реплики Джульетты с такой же естественностью, как дышала, одно слово – будто капелька дождевой воды, собравшейся на кончике лепестка, а следующее – сухое, как пустынный ветер за пределами города.
Я изумленно посмотрел на нее и убедился, что она читает наизусть, а глаза устремлены на футбольное поле. В ближайшем углу тренировался Стив Йоргенсен-Уорнер без шлема. Он просто выполнял упражнения, но со сверхъестественной грацией, возвышаясь над всеми менее умелыми человеческими существами и ухмыляясь, словно продолжит так делать, пока не покорит весь мир. Клэр это восхитило, и я не мог ее винить. Такого рода движения тоже были своего рода поэзией.
– Блаженная и сладостная ночь! – прошептал я строчки из роли, не осознавая, что тоже помню их наизусть. – Но это все – не грезы ли ночные?
Может, это и впрямь сон? Я опустил глаза на обгрызенные грязные ногти, держащие пьесу, изношенные кроссовки на ногах и понял, что это символы моей жалкой жизни – потрепанной, незначительной, что вот-вот попадет под папину газонокосилку. Я притронулся к медальону под футболкой, совершенно другого рода символу, и подумал о мрачном мире под поверхностью. Какой сон лучше – полный безумных опасностей внизу или медленное удушье здесь?
Миссис Лич взяла очки за оправу, губы сложились в гримасу, требующую прекратить этот жалкий фарс. Но мой голос продолжал звучать, теперь громче, отчаяние было таким настоящим, что вполне соответствовало Ромео.
– Мне ночь сто раз мрачней без твоего сиянья! Как школьники спешат уйти от книг, так радостно любовь к любви стремится.
Миссис Лич выпустила очки.
Клэр отвернулась от футбольного поля и с любопытством посмотрела на меня.
– То милая моя зовет меня… – продолжал я. До этого мгновения я ощущал страдания душой и разумом. Теперь же они обрели голос, и я позволил им изливаться. – Как сладостно звучат слова влюбленных в ночной тиши, лелея нежно слух, как музыка!
Клэр улыбнулась не только уголками губ, а широкой улыбкой.
– В котором же часу должна я завтра прислать к тебе? Ромео!
– И впрямь Ромео, – сказала миссис Лич.
Преподавательница драмы стояла, прижав руки к груди. Как каждый хороший учитель, она знала, насколько важно сохранять внешние приличия. Но горящие глаза показывали, что она в восторге.
Я огляделся. Другие участники прослушивания сидели с ошеломленным видом. Даже с лица Таба исчез сарказм. Двое подающих воду мальчишек застыли со своими термосами на пути к полю и восхищенно уставились на нас. Миссис Лич повернулась к костюмерше, хлопающей в ладоши со слезами на глазах.
– Миссис Дантон, снимите мерки. Думаю, наш Ромео только что разбудил этот город поклонников футбола.
– Да, мне тоже так кажется, – отозвалась миссис Дантон. И немного наклонила голову. – Если мы сможем сделать его чуть-чуть выше, в этом все дело.
Костюмерша подошла поближе, разворачивая сантиметр и измеряя меня от пяток до ширинки и от талии до подмышки, при каждом движении издавая разочарованное «так-с». На уроке математики я изучил, насколько Клэр меня выше, но ее, похоже, это не волновало. Она скрестила руки на потрепанной куртке, и десяток браслетов скользнули по руке вниз. Ветер сдул темные волосы ей в лицо, и она заговорила достаточно громко, чтобы все услышали на фоне футболистов и гула газонокосилки.
– Очень интересно, Старджес.
16– Никогда не понимал, как этот болтун мог зарабатывать на жизнь сочинительством, – заявил Таб.
– Пламя, – простонал я. – Я спущусь вниз в огненном пламени.
– Я покажу мистеру Шекспиру возрождение. Возрождение моего кулака.
– Никто не сможет произнести эти фразы, не выглядя при этом идиотом. Правда?
– В принципе, ты прав, – ответил Таб. – Уж точно только члены элитного клуба суперзвезд могут не сломать языки об эту вычурную ахинею. Сэр Лоуренс Оливье, сэр Кеннет Брана. Мы бы поступили неосмотрительно, выпустив из рук эту легенду сцены и экрана, театрального идола всех возрастов, сэра Джима Старджеса младшего.
Таб похлопал меня по спине. Рука у него была крупная, я покачнулся. Я услышал хихиканье со стороны футбольного поля, понурил голову и ускорил шаг. Мы направлялись домой, но разговоры о прослушивании не утихнут. Я посмотрел на «РоДжу» в руке. Всего сорок пять страниц, но как они оттягивали руку!
