Нил Гейман - Никогде
Они дошли до Альберт-бридж – излюбленного туристами моста через Темзу, который соединял Баттерси на юге и Челси со стороны набережной Виктории, – волшебного моста, усыпанного тысячами белоснежных огоньков.
– Мне было некуда идти. Стояли холода. – Она ненадолго задумалась. – Я стала жить на улице. Спала днем, когда было потеплее, а ночью бродила, чтобы согреться. Мне было всего одиннадцать. Я воровала хлеб и молоко, которые оставляют покупателям у дверей. Но мне не нравилось воровать, поэтому я стала болтаться у рынков, жевала гнилые яблоки и разные объедки. А потом я сильно заболела. Я жила тогда под мостом в Ноттинг-хилле. Когда пришла в себя, я уже была в Нижнем Лондоне. Это крысы меня нашли.
– Ты никогда не пыталась вернуться сюда? – спросил он, обводя рукой тихие, уютные дома, редкие автомобили и припозднившихся прохожих – реальный мир…
Она покачала головой. Нет, малыш, и этот огонь тоже жжется. Ты сам это поймешь.
– Это невозможно. Либо один мир, либо другой. Нельзя быть разом и здесь, и там.
* * *– Простите, я не хотела, – нерешительно проговорила Дверь. Глаза у нее покраснели, и вообще казалось, что она только что отчаянно сморкалась и с остервенением вытирала слезы с глаз и щек.
Маркиз, развлекавшийся тем временем игрой в бабки с помощью монеток и костей, которые таскал в одном из многочисленных карманов своего плаща, поднял голову и холодно на нее посмотрел:
– Да ну?
Она закусила губу.
– Нет. На самом деле мне действительно было это нужно. Потому что я все время убегала и пряталась, так что… у меня даже не было времени, чтобы… – Она не договорила.
Маркиз собрал кости и монетки, убрал их в карман.
– Прошу, – проговорил он и подошел вслед за ней к увешенной картинами стене. Она положила руку на ту, где был изображен кабинет отца, а другую вложила в темную ладонь маркиза.
…Все вокруг расплылось…
* * *Они поливали цветы в оранжерее. Сначала Порция поливала растение, направляя струю воды под корень и стараясь не забрызгать листья и цветы.
– Поливаем туфельки, а не одежку, – объясняла она младшей дочке.
У Ингресс была своя крошечная леечка, и она этим очень гордилась. Ярко-зеленая железная леечка – точно такая же, как у мамы, только маленькая. Из этой леечки девочка поливала цветок следом за Порцией.
– Поливаем туфельки, – повторила она и рассмеялась – звонким смехом маленькой девочки.
И мама тоже рассмеялась. Она смеялась, пока подлый мистер Круп, резко запрокинув голову и дернув за волосы, не перерезал ей горло от уха до уха.
* * *– Здравствуй, папа, – тихо сказала Дверь.
Она коснулась бюста отца, провела пальцами по его щеке. У него было худое аскетичное лицо и большая лысина. «Цезарь в роли Просперо», – подумал маркиз Карабас. Его немного подташнивало. Последнее видение оказалось на редкость неприятным. Однако… он в кабинете лорда Портико, и это сейчас важнее всего.
Маркиз огляделся, внимательно рассматривая все, что было в кабинете: чучело крокодила, подвешенное под потолком, книги в кожаных переплетах, астролябия, вогнутые и выпуклые зеркала, старинные измерительные приборы, на стенах – карты стран и городов, о которых маркиз никогда не слышал, стол, заваленный письмами, написанными от руки. На белой стене у стола – ржаво-красные пятна. На столе рамка с портретом всей семьи. Маркиз поглядел на портрет и задумчиво проговорил:
– Мать и отец, сестра и брат – все мертвы. Как тебе удалось выжить?
Дверь убрала руку с бюста отца.
– Просто повезло. Меня не было здесь несколько дней… А вы знали, что на реке Килберн до сих пор стоят римские легионеры?
Маркиз не знал, и ему это было неприятно.
– Гм… и много их там?
Она пожала плечами.
– Несколько десятков. Это дезертиры из девятнадцатого легиона, кажется. Я не очень хорошо знаю латынь. В общем, когда я вернулась… – Она не договорила. Ее опаловые глаза снова наполнились слезами.
– Возьми себя в руки, – бросил маркиз. – Нам нужен дневник. Мы должны узнать, кто это сделал.
– Но ведь мы и так знаем, – проговорила она, нахмурившись. – Круп и Вандемар…
– Они руки, пальцы. – Он помахал руками у нее перед носом. – А где-то есть голова, которая отдает приказы. Именно голова задумала убить твоих родных и тебя тоже. Кстати, эту парочку не так-то просто нанять. – Маркиз снова огляделся. – Так где дневник?
– Его здесь нет. Я же говорила, что уже искала.
– Странно. А у меня сложилось впечатление, что члены вашего семейства способны открывать двери – как обычные, так и невидимые с первого взгляда.
Она недовольно на него посмотрела, а потом закрыла глаза, надавила пальцами на переносицу и глубоко задумалась. Маркиз между тем продолжал разглядывать стол лорда Портико: чернильница, шахматная фигурка, игральная кость, золотые карманные часы, перья и…
А вот это любопытно…
Небольшая статуэтка – лежащий вепрь, а может, бык, трудно сказать. Размером с крупную шахматную фигуру. Грубо вырезанная из черного обсидиана. Эта статуэтка что-то ему напоминала, но он никак не мог понять, что именно. Он небрежно взял ее со стола, покрутил, сжал в ладони.
Дверь опустила руку. Вид у нее был смущенный и озадаченный.
– В чем дело? – спросил Маркиз.
– Он здесь.
Она медленно прошла по комнате, склоняя голову то вправо, то влево. Маркиз незаметно опустил статуэтку в карман.
Дверь остановилась у высокого шкафа.
– Тут.
Она протянула руку, внутри шкафа что-то щелкнуло, и сбоку открылась дверца. Девушка наклонилась, вытащила из темноты шар размером с небольшое пушечное ядро и протянула его маркизу. Шар был сделан из латуни и полированного дерева, и в него были вставлены медные диски и стеклянные линзы. Маркиз взял шар.
– Это он? – Дверь кивнула. – Отлично.
– Не знаю, как я не нашла его раньше, – мрачно проговорила девушка.
– Ну, ты была в таком состоянии… Я так и знал, что дневник здесь. Я почти никогда не ошибаюсь. А теперь… – Он взвесил на руке шар. Полировка блестела, свет играл на медных и стеклянных деталях. Маркиз не любил признавать, что он чего-то не знает, но все же спросил: – И как он работает?
* * *Анестезия привела Ричарда в парк на южной стороне моста. Они спустились по каменным ступеням, прилепившимся к стене. Девушка зажгла свечу и открыла дверь служебного входа. Ричард прошел за ней. Темнота вновь окружила их. Они опять спускались.
– Есть одна девушка по имени Дверь, чуть помладше тебя. Ты ее знаешь?
– Да, я знаю, кто такая леди Дверь.
– А… из какого она рода?
– Она не из рода. Она из Дома Арков. Ее семья пользовалась большим уважением.
– Почему «пользовалась»? А теперь?
– Теперь их всех убили.
Да, вспомнил Ричард: маркиз говорил об этом. Дорогу им перебежала крыса. Анестезия остановилась и сделала глубокий реверанс. Крыса замерла.
– Сир, – поклонилась девушка крысе.
– Привет, – сказал Ричард.
Крыса секунду разглядывала их, а потом бросилась вниз по лестнице.
– А какой он, этот Плавучий рынок?
– Он огромный, но мы, крыситы, редко там бываем. Честно говоря… – Анестезия замолчала. – Нет, ты будешь надо мной смеяться.
– Не буду, – пообещал Ричард.
– Я боюсь.
– Боишься? Чего? Рынка?
Ступени кончились. Немного поразмыслив, Анестезия повернула налево.
– Что ты! На рынке действует перемирие. Никто не посмеет причинить кому-то вред, иначе на него ополчится весь Нижний Лондон.
– Тогда чего же ты боишься?
– Пути на рынок. Он каждый раз в новом месте. Он перемещается. А чтобы попасть туда сегодня, – она нервно теребила кварцевые бусы, – придется пройти очень неприятное место.
Судя по голосу, ей действительно было страшно. Ричарду захотелось обнять ее за плечи, но он этого не сделал.
– И где же рынок будет на этот раз? – спросил он.
Она повернулась к нему, отбросила волосы с лица и ответила:
– В Найтсбридже.[18]
– В Найтсбридже? – повторил Ричард и невольно расхохотался.
Девушка отвернулась.
– Вот видишь. Я же говорила, что ты будешь смеяться.
* * *Эти туннели глубоко под землей вырыли в самом начале Второй мировой войны. Здесь были расквартированы тысячи солдат. Мощные насосы поднимали отходы их жизнедеятельности наверх, до уровня канализации. Вдоль стен стояли железные койки. Когда-то туннели планировалось включить в систему скоростного метро, но эти планы так и не реализовали. По окончании войны кровати оставили в туннелях и сложили на них картонные коробки, забитые документами и письмами, – скучнейшие секреты, похороненные глубоко под землей и давно позабытые. В связи с кризисом начала 1990-х туннели были окончательно закрыты. Коробки вынесли, чтобы рассортировать документы: что-то отсканировать, а что-то измельчить или сжечь.
