Рональд Келли - Вечерний свет (сборник)
Когда Ральф вернулся, я дал ему пузырек с дезинфицирующим средством для рук.
– Тебе бы податься в вожатые скаутов!
– Пописал – вымой руки.
– Конечно, мамочка.
И тут мы услышали его. Он так гонял в своем блестящем красном пикапе «шевроле», словно собирался взмыть с шоссе в воздух. Мне стало интересно, как относятся ночные птахи, прикорнувшие под луной, к громыхающей из пикапа музыке кантри. Ветерок принес в окно моего «вольво» аромат лета – только давнего. Я представил: семнадцатилетняя девушка, стягивающая через голову футболку, бессмертное совершенство ее острых грудей и розовых сосков…
– Знаешь, что с нами будет? Ну, когда мы все закончим?
– Знаю, Том. Мы будем счастливы – разве этого мало? Пора его хватать!
(Дежурный осмотр спустя три года. Звонок медсестры: врач приглашает на прием для обсуждения результатов. «Четвертая стадия». Она держится лучше, чем он. Он тайно начинает посещать психолога. Он должен быть сильным – для нее. Но не может справиться со страхом. Помогите!)
Я познакомился с Ральфом Фрэнсисом Маккеной на химиотерапии в клинике «Онколоджи партнерс». У него был рак простаты, у меня прямой кишки. Ему давали год, мне полтора, причем без гарантий. Еще одно, что нас объединяло: оба вдовцы. Наши дети жили на другом конце страны и могли навещать нас лишь время от времени. Естественно, что мы подружились. Если это можно так назвать.
Мы всегда старались проходить химиотерапию в один и тот же день, в одно время. После химиотерапии нам обоим ежемесячно делали вливания менее сильных препаратов.
По словам Ральфа, у него была одинаковая со мной реакция, когда он впервые вошел в огромную палату, где под капельницами сидели в креслах с откинутыми спинками сразу тридцать восемь пациентов. Все они улыбались и шутили. Все как один – воплощение дружелюбия друг к другу. Люди в костюмах за тысячу баксов на равных общались с бедолагами в дешевых обносках. Черные были запанибрата с белыми. Медсестры здесь были шустрые и умелые. Ральф Фрэнсис Маккена, волокита со стажем, знал, как вызвать у них симпатию.
Иногда кто-то из пациентов плохо реагировал на химию. Одна женщина была известна своей рвотной реакцией. Ее так неудержимо тошнило, что медсестры при всем старании не успевали увести ее в туалет, и им оставалось только подсовывать ей под подбородок чистые лохани.
В наш третий заход Ральф спросил меня:
– Как тебе нравится одиночный полет?
– В каком смысле?
– Ну, одиночество? Жизнь без жены?
– Совершенно не нравится. Моя жена умела радоваться жизни. Она любила жизнь. У меня сильная депрессия. Я должен был уйти первым. Она ценила жизнь.
– Знаешь, я до сих пор беседую с женой. Брожу вокруг дома и разговариваю с ней, как будто мы вместе.
– Со мной бывает почти то же самое. Как-то ночью мне приснилось, что я разговариваю с ней по телефону. Проснулся – сижу на краю кровати с телефонной трубкой в руке.
Одиночный полет. Мне понравилась эта фраза.
В палате можно было читать, пользоваться тамошними DVD-плеерами, общаться с друзьями или родственниками, если они придут тебя навестить. Или флиртовать, как делал Ральф.
Медсестры в нем души не чаяли. При его привлекательной внешности и самоуверенности – полицейский все-таки – этому не приходилось удивляться. Уверен, парочка одиноких, из тех, кому за сорок, была бы не прочь лечь с ним в постель, будь он на это способен. Однажды он с виноватой улыбкой пошутил: «Отняли у меня моего дружка, Том, отняли и не отдают…» Не сказать, чтобы некоторым сестрам постарше не нравился я сам. Например, Норе – она была похожа на мою жену, когда та была моложе. Бывало, я даже заикался о том, чтобы пригласить ее на свидание, но каждый раз от страха осекался. Последней женщиной, приглашенной мной на свидание, была и останется моя жена – это было сорок три года назад.
Маленький DVD-плеер можно было положить перед собой на столик на колесиках, пока сидишь под капельницей. Однажды я принес диск с сериями второго сезона «Рокфорд файлз», там в главной роли снялся Джеймс Гарнер. На третьей минуте первой серии я услышал, что Ральф усмехается.
– Что тебя рассмешило?
– Ты. И как я раньше не угадал в тебе поклонника Гарнера?
– Чем тебе не угодил Гарнер?
– Он тряпка! Баба, а не мужик.
– Джеймс Гарнер – баба?
– Ну да. Вечно скулит и жалуется. Прямо как женщина. Лично я предпочитаю Клинта Иствуда.
– Я должен был догадаться.
– Тебе не нравится Иствуд?
– Может, и нравился бы, если бы умел играть.
– Зато он настоящий мужчина.
– Да, настоящее… не скажу что.
– От него никогда не услышишь жалкого скулежа.
– Это потому, что он не умеет. Для него это слишком сложно.
– Ишь, разболтался!
– Поцелуй меня в задницу!
Ральф так расхохотался, что сразу несколько медсестер оглянулись на нас с улыбками, а потом стали рассказывать про нас своим пациентам.
(Доза химии такая сильная, что она похудела на 15 фунтов – а ведь и так уже была худышкой. Врачей очень беспокоит ее рвота и диарея. Ее навещают оба сына со своими семьями. Младший, Тэд, с рыданием падает на руки отцу.)
Первой была медсестра Хизер Мур. Она всегда называла нас «мои беспокойные ребятишки», потому что мы не уставали подшучивать над ней из-за ее серьезного, наивного взгляда на мир. За два месяца мы узнали, что ее бывший муж обнулил их невеликий банковский счет и сбежал с секретаршей магазина автомобильных глушителей, в котором работал продавцом. Она всегда говорила: «Все мои подруги твердят, что я должна его ненавидеть, но, знаете, если честно, то я, наверное, не была хорошей женой. Вот моя мать всегда готовила большие семейные ужины. И была при этом очень хороша собой. А я отпашу здесь восемь часов, заберу Бобби из садика – и уже как выжатый лимон. Вечно мы питались замороженными блюдами. Вот я и набрала десяток лишних фунтов. Разве можно осуждать его за то, что он стал смотреть на сторону?»
Пару раз, выслушав ее откровения, Ральф делал телефонные звонки. Он поговорил с тремя людьми, знавшими ее мужа. Оказалось, что тот являлся неисправимым бабником, готовым изменить Хизер уже вскоре после их свадьбы, на работе бездельничал, а как супруг предавал жену наихудшим, наверное, способом – вечно отпускал на ее счет шуточки в разговорах с сослуживцами. А она еще обвиняла себя за то, что была для него недостаточно хороша!
В один прекрасный день она поведала нам о развалине, в которой ютилась: унитаз как следует не смыть, мусор не вывозится, бетонные ступеньки с обеих сторон раскололись и опасно шатаются, задняя дверь не запирается… Кое-кого из ее соседей недавно ограбили.
Хозяин дома, мошенник – по образованию, естественно, юрист, – звался Дэвидом Малдуном. Несмотря на свою фамилию из комикса, он был человеком серьезным. Ральф все про него выяснил. Нео-яппи, купивший в городе несколько домов, он уверенно карабкался вверх по социальной лестнице, превращаясь в крупного собственника трущобного жилья. Хизер жаловалась городским властям, и те сделали все, что могли, то есть ничего. Она много раз звонила в офис Малдуна, где обещали разобраться с ее обращениями, но так ничего и не предприняли. Что касается адвокатов, то даже те из них, кто только недавно обзавелся дипломом, хотели за свои услуги больше, чем она могла позволить себе истратить на тяжбу с Малдуном.
Мы все время спрашивали ее, как там дела с Малдуном. Когда она ответила, что теперь у нее протекает крыша, а офис Малдуна уже четвертый день никого не присылает, Ральф сказал ей:
– Больше вам не придется из-за этого беспокоиться, Хизер.
– Как это?
Не одной Хизер было невдомек, что он несет. Я тоже поразился. Но он спросил меня:
– У тебя, как водится, обширные планы на вечер?
– Если ты имеешь в виду ужин из микроволновки, телевизор, звонок кому-то из детей, которому недосуг долго со мной болтать, и отход ко сну, то да.
– Будешь пялиться на Джеймса Гарнера?
– Ага. Или поставлю Клинта Иствуда и быстренько усну.
– Рад, что у тебя нет особенных планов, потому что мы выходим на охоту.
– Я ложусь спать в девять часов.
– Не сегодня. Правда, нам может повезти, и тогда мы попадем в постельку раньше срока.
– На кого охота?
– На Малдуна, на кого же еще!
– Ты точно знаешь, что у него рыльце в пушку?
– Нет. Но я всегда верю своему чутью.
Я улыбнулся.
– Я сказал что-то смешное?
От того, как он все это произносил, животики можно было надорвать.
– В учебную программу полицейской академии входят самые дурацкие фильмы про полицейских? Твое «чутье»?
– Большинство мерзавцев его пошиба обманывают жен.
Я подумал и сказал:
– Наверное, ты прав.
– Малыш, я всегда прав. – И он расплылся в улыбке.
Оказалось, что Малдун спит с секретаршей адвокатской конторы этажом ниже. Ее даже нельзя было назвать привлекательной. Просто с наступлением темноты ему хотелось приключений.
