Стивен Кинг - Песнь Сюзанны
На коляске она смогла проехать милю, может, чуть больше (никаких ног для Миа, дочери, не знающей отца, во всяком случае, в Калье). А потом колесо наехало на гранитный выступ, и ее выбросило из коляски. К счастью, ей удалось смягчить падение руками, уберечь бунтующий, раздираемый болью живот.
Она помнила, как приподнялась… поправка, она помнила, как Миа приподняла украденное тело Сюзанны Дин… и на коленях, а кое-где и упираясь в землю руками, двинулась вверх по тропе. Из того, что потом произошло в Калье, она ясно помнила только одно: попытку не позволить Миа снять с шеи кожаный шнурок. На этом шнурке висело кольцо, прекрасное легкое кольцо, которое Эдди вырезал для нее из ивы. Когда он увидел, что оно велико для ее пальцев (хотел сделать ей сюрприз, поэтому обошелся без примерки), очень огорчился и пообещал вырезать другое.
Ты можешь вырезать, если хочешь, сказала тогда Сюзанна, но я всегда буду носить это.
И носила на кожаном шнурке. Ей нравилось, как оно трется о груди, а теперь эта незнакомая женщина, эта стерва, хотела его снять.
Детта рванулась вперед, схватившись с Миа. Детта ровным счетом ничего не добилась, попытавшись установить контроль над Роландом, но Миа не могла тягаться с Роландом из Гилеада. Руки Миа отпустили кожаный шнурок. Ее контроль над телом дал слабину. Когда это произошло, началась очередная схватка. От боли Сюзанна согнулась пополам и застонала.
Его нужно снять! – выкрикнула Миа. Иначе у них окажется его запах, как и твой! Твоего мужа! Тебе это не нужно, поверь мне!
У кого? – спросила Сюзанна. О ком ты говоришь?
Не важно… на объяснения нет времени. Но если он пойдет за тобой, а я знаю, ты думаешь, он попытается, то они не должны знать его запах! Я оставлю кольцо здесь, где он сможет его найти. Потом, если ка захочет, ты снова сможешь его носить.
Сюзанна уже собралась сказать ей, что они отмоют кольцо, уберут запах Эдди, но поняла, что Миа говорит не просто о запахе. Это было кольцо любви, а такой запах остается навеки.
Но кто мог его почуять?
Волки, предположила она. Настоящие Волки. Те, что находились в Нью-Йорке. Вампиры, о которых говорил Каллагэн, «низкие люди»[20]. А может, кто-то еще? Кто-то пострашнее?
Помоги мне! – крикнула Миа, и вновь Сюзанна не смогла устоять перед этим зовом. Миа ли мать этого ребенка или нет, монстр он или нет, но ее тело хотело, чтобы он появился на свет. Глаза хотели увидеть его, каким бы он ни был, уши – услышать, как он кричит, даже если это будет звериное рычание.
Она сняла шнурок, поцеловала кольцо, положила на тропу, где Эдди обязательно должен его отыскать. В том, что он пойдет следом за ней, она не сомневалась.
Что за этим последовало? Она не помнила. Вроде бы на чем-то ехала по крутой тропе, и, конечно же, тропа эта вела к Пещере двери.
А потом темнота.
(не темнота)
Ну, не полная темнота. Мигающие огни. Слабое свечение телевизионных экранов, которые не показывали картинку, а только лучились мягким серым светом. Далекий гул моторов, щелканье реле. То есть
(«Доган», «Доган» Джейка)
какой-то командный пункт. Может, место, которое она создала сама, может, ее воображаемая версия куонсетского модуля[21], найденного Джейком на западном берегу реки Уайе.
Следующее воспоминание пришлось уже на Нью-Йорк. Ее глаза превратились в окна. Сквозь них она смотрела, как Миа отбирает туфли у какой-то перепуганной женщины.
Сюзанна попыталась вмешаться, обратилась к женщине за помощью. Хотела сказать, что ей нужно в больницу, что ей нужен врач, что она собирается рожать и с этим у нее какие-то сложности. Но прежде чем успела продолжить, очередная схватка скрутила ее, сопровождаемая чудовищной, захватывающей все тело болью, какую она не испытывала никогда в жизни, даже после того, как ей отрезало ноги. Эта боль… эта…
– О Боже, – вырвалось у нее, но Миа опять оттерла ее, прежде чем она успела что-то добавить, велела Сюзанне замолчать и сказала женщине, что она может остаться без пары чего-то более ценного, чем туфли, если попытается обратиться к копам.
Миа, послушай меня, подала голос Сюзанна. Я снова могу это остановить… Думаю, что могу… но ты должна помочь. Ты должна сесть. Если не сядешь, сам Господь не сможет помешать схваткам довести дело до естественного завершения. Ты меня понимаешь? Ты меня слышишь?
Миа слышала. Какое-то время стояла на месте, наблюдая за женщиной, у которой отняла туфли. Потом прямо-таки как послушная девочка, спросила: И куда мне пойти?
Сюзанна почувствовала, что похитительница ее тела впервые ощутила огромность города, в который попала, увидела толпы спешащих пешеходов, потоки металлических карет (и каждая третья ярко-желтая, до рези в глазах), дома-башни, такие высокие, что в облачный день их верхние этажи пропали бы из виду.
Обе женщины смотрели на незнакомый город через одну пару глаз. Сюзанна знала, что это ее город, но уж очень он изменился. Она покинула Нью-Йорк в 1964 году. Сколько лет прошло с тех пор? Двадцать? Тридцать? Не важно, сколько бы ни прошло. Не время сейчас тревожиться из-за этого.
Их общий взгляд нашел маленький скверик на другой стороне авеню. Схватки на какое-то время прекратились, и когда зажглась белая табличка ИДИТЕ, черная женщина, которая, на взгляд Труди Дамаскус, совсем не выглядела беременной, медленно, но уверенно пересекла мостовую.
На другой стороне рядом с фонтаном и металлической скульптурой стояла скамья. Увидев черепаху, Сюзанна немного успокоилась, у нее возникло ощущение, что это Роланд оставил ей знак, прислал весточку.
Он тоже пойдет за мной, предупредила она Миа. И тебе следует остерегаться его, женщина. Тебе следует очень остерегаться его.
Я сделаю то, что должна сделать, ответила Миа. Ты хочешь посмотреть бумаги той женщины? Зачем?
Я хочу посмотреть, в каком мы году. Газета подскажет.
Коричневые руки вытащили скрученную газету из холщового пакета от «Бордерс», развернули, поднесли к синим глазам, начинающим этот день коричневыми, как и руки. Сюзанна увидела дату – 1 июня 1999 года, изумленно покачала головой. Не двадцать лет, даже не тридцать, целых тридцать пять. До этого она и представить себе не могла, что миру удастся протянуть столь долго. Ее современники по прежней жизни, студенты, борцы за гражданские права, знакомые на вечеринках, aficionados[22] народной музыки, приближались к пенсионному возрасту. Некоторые наверняка умерли.
Хватит, оборвала ее раздумья Миа и бросила газету в урну для мусора, где она вновь скрутилась. Стряхнула грязь и пыль с голых ступней (из-за этой грязи Сюзанна не обратила внимания, что они другого цвета), потом надела отобранные туфли. Они немного жали, а носков не было, так что она наверняка натерла бы ноги, если б идти пришлось далеко, но…
Тебе-то что до этого, а? – спросила ее Сюзанна. Ноги-то не твои. И едва вымолвила эти слова, нет, не вымолвила, весь разговор-то шел у нее в голове, поняла, что, возможно, ошибается. Потому что ее собственные ноги, те самые, которые до поры до времени верно служили телу Одетты Холмс (а иногда и Детты Уокер), конечно же, давно канули в Лету, сгнили или, что более вероятно, сгорели в какой-нибудь муниципальной мусоросжигательной печи.
Но изменения цвета кожи она не заметила. Да только потом подумала: «Ты заметила, чего уж там. Заметила, но сразу отсекла эту мысль. И без того проблем хватало».
Но прежде чем Сюзанна успела продолжить поиски ответа на вопрос, как философский, так и физический, на чьих ногах она теперь ходила, началась очередная схватка. Боль скрутила живот, превратила его в камень, а бедра – в желе. Впервые она испытала неприятное и пугающее желание тужиться, вытолкнуть из себя младенца.
Ты должна это остановить! – закричала Миа. Женщина, ты должна! Ради блага малого, ради нас обоих!
Да, твоя правда, но как?
Закрой глаза, велела ей Сюзанна.
Что? Ты меня не слышала? Ты должна…
Я тебя слышала, ответила Сюзанна. Закрой глаза.
Сквер исчез. Мир потемнел. Она – черная женщина, все еще молодая и, несомненно, красивая, сидящая на скамье у фонтана и металлической скульптуры черепахи с мокрым от брызг, а потому блестящим панцирем. Не просто сидящая, но, похоже, медитирующая во второй половине этого первого теплого летнего дня года 1999-го.
Сейчас я на какое-то время отлучусь, продолжила Сюзанна. – Я вернусь. А пока сиди, где сидишь. Сиди тихо. Не шевелись. Боль должна уйти, но даже если она уйдет не сразу, сиди тихо. Двинешься – станет только хуже. Ты меня понимаешь?
Миа, возможно, испугалась, попав в незнакомую обстановку, но она точно знала, что ей нужно, да и ума ей хватало. Поэтому задала только один вопрос:
