Марк Ньютон - Ночи Виллджамура
– Нас подстерегли и перебили. Те, кого вы видите здесь, уцелели… там, куда нас послали.
– Огненное зерно? – уточнила Эйр. – С кем вы сражались?
Бринд не поверил своим ушам:
– Даже вам все известно. Да есть ли хоть что-нибудь святое в этих стенах?
– Мне жаль, – сказала Эйр. – Фаир, с тобой все будет в порядке? – И она ласково положила руку ему на плечо – многие мужчины обзавидовались бы, глядя на это.
– Достаточно сказать, – Фаир поерзал в кресле, – что дни моей военной службы кончены, Джамур Эйр.
– Бабьи разговоры, – фыркнул Апий. И тут же добавил, обращаясь к Эйр: – Не сочтите за оскорбление.
– Не сочла.
– Оглянуться не успеем, как он уже будет бегать, – продолжал Апий. – Привяжем ему к ноге подходящую деревяшку, по-садим на коня и отправим на учения…
Бринд жестом велел капитану заткнуться.
Снаружи доносился какой-то шум.
Он подбежал к окну.
Проклятие!
Внизу, под моросящим дождем, разыгрывалась сцена.
Император Джамур Джохинн, пятясь, приближался к внешнему краю балкона, как будто был окружен загонщиками. В душе он, должно быть, ощущал себя в таком положении уже давно.
Несколько стражников нерешительно следовали за ним, явно не зная, что делать. Поторопись они, он может воспринять это как угрозу. Замешкайся, того гляди не успеют.
Бринд выскочил из комнаты, спеша на помощь.
– Разойдись! – кричал он, прокладывая себе путь через быстро растущую толпу.
С каменной платформы дворца весь город был как на ладони: шпили, мосты, крутые склоны холмов вдали и даже море, замыкавшее собою панораму. Лишь небольшой гранитный парапет отделял обзорную площадку от крутого обрыва. Слуги и дворцовые чиновники сбежались, чтобы стать свидетелями разворачивающейся драмы, пришли даже некоторые советники. Император стоял все там же, обратив лицо к небу, словно просто вышел помолиться. Хотя, быть может, он и молился – в такие моменты чужая душа тем более потемки. Бринд знал только одно: он должен удержать императора от ошибки, должен уговорить его вернуться в зал живым и невредимым. Когда наступят холода, Джохинн будет необходим своему народу как символ единства нации. Люди нуждались в нем, в его поддержке, как всегда во время кризиса, когда очень хочется услышать от кого-то, что все будет хорошо, хотя и сам знаешь, что ничего хорошего уже не предвидится.
Людям нужно, чтобы кто-то ясно и четко врал им.
– Мой император, что вы делаете? – окликнул его Бринд, чувствуя, как ледяная морось хлещет его по щекам.
– Так проще, – сказал Джохинн. – Как я уже говорил, все кончено.
Двигался он неуклюже, словно человек, который слишком много выпил. Переступив с ноги на ногу, он шагнул ближе к низкому парапету.
– Я не подготовил торжественной речи, командующий, – проговорил он. – Мне нечего сказать в конце.
– Пожалуйста, отойдите от края, – упрашивал Бринд. – По-думайте о том, что вы делаете.
– Будь оно все проклято, командующий Латрея, да я только и делаю, что думаю. Думаю и думаю обо всем подряд. Все время думаю.
– Но вы нужны народу Виллджамура, – взмолился Бринд. – Вы же сами говорили. Вы нужны им!
– Отец! – на сцену с криком выбежала Эйр.
То ли император поскользнулся, то ли и вправду намеревался сделать этот шаг, Бринд уже никогда не узнает, но в тот миг Джохинн свалился со стены и полетел вниз, и все увидели, как развевается на ветру его мантия.
Толпа ахнула…
Качнулась вперед, не веря.
Бринду пришлось схватить и прижать к себе Эйр, она кричала, уткнувшись лицом ему в грудь.
Миг спустя все услышали скорбный вопль банши.
Глава пятая
Мне нужна комната на одну ночь, пожалуйста, – сказал Рандур.
– Комната?
– Да, комната. На ночь. – Похлопав длинными ресницами, он отбросил со лба прядь пушистых волос, чтобы лучше рассмотреть хозяйку гостиницы, но она не отрывала глаз от журнала регистрации.
– Одну ночь…
Судя по возрасту, она вполне могла быть его матерью – могла, но не была, и этого ему было достаточно. Видно, в юности она была красоткой – ее выдавали глаза, даже не их особый блеск, а некое выражение, которое наводило смотрящего на самые необузданные мысли. Коротко стриженные темные волосы, хорошая кожа, приличная фигура: не слишком много, но и не так мало. Хотя, вообще-то, ему было все равно: он получал удовольствие от женщин любой комплекции. И возраста тоже. Незастегнутая верхняя пуговка белой блузки открывала ложбинку между грудями – общее место, конечно, но женщина, очевидно, пользовалась всем, что имела. И без стеснения. Он убедился, что она заметила его взгляд. И улыбнулся, сверкая зубами и глазами, как бы намекая женщине, что есть вещи, которых она о себе еще не знает.
– Вообще-то, у нас сейчас как раз все занято, но я посмотрю, что можно сделать. – Она отвернулась, унося на лице выражение, которое, как он надеялся, значило у нее улыбку, и отошла от стойки.
Ее людное, но чистое заведение находилось на втором уровне Виллджамура. Мебель везде была деревянная, натертые до блеска столы сияли, повсюду висели и стояли украшения на лошадиную тематику: подковы, скребницы, напильники, другие кузнечные инструменты, верхние полки занимали сапоги для верховой езды. Рандур решил, что хозяйка без ума либо от лошадей, либо от их наездников. В одном углу он заметил хлыст.
Есть над чем подумать.
Потягивая яблочный сок, Рандур оглядывался. Ему хотелось послушать разговоры, понять, о чем говорят в Виллджамуре, может быть, уловить дух города. Тому, кто хочет силой своего очарования проложить себе путь вверх по социальной лестнице, надо хорошо представлять себе главные заботы и тревоги окружающих. Только так можно чему-нибудь научиться, ведь каким бы ни представал город на страницах книг по истории, именно населяющие его простые люди определяют в конечном итоге глубину и характер места, формируют представление о нем у приезжих, влияют на их опыт пребывания в нем.
– …Не исключено, что мы никогда уже не увидим Геда, – рассказывала женщина средних лет подруге. – А Денду хочет бросить работу, лишь бы остаться в городе. Что мы будем делать, ума не приложу…
– …А нам так повезло! Я ведь уж десять лет свою дочку не видела. А теперь, поскольку ближе меня у нее никого нет, она может приехать в город и жить со мной здесь. И ее сожитель тоже…
Нарядно одетый мужчина за ближайшим столом поднял голову, когда к нему приблизилась дама примерно одних с ним лет и спросила:
– Здесь занято?
Он покачал головой, встал, когда она садилась, а потом, опус-каясь на свое место, заметил что-то насчет погоды. Рандур даже удивился: очень немногие из мужчин одного с ним возраста проявляли такую вежливость. По крайней мере, в городе. Может быть, люди помоложе чего-то боялись, чувствовали себя незащищенными. А может, все дело в том, что, достигая «определенного возраста», люди вообще начинали чувствовать себя уходящей натурой и предпочитали держаться вместе. Так или иначе, а наблюдать такую вежливость в любом случае было приятно.
Завязался обычный разговор об Оледенении, о том, как продолжает падать температура. О погоде говорили все, но ему удалось подслушать и сплетни с внешних островов империи. И разговоры о культистах, которые нынче ведут себя странно…
Последнее заявление привлекло его особое внимание.
– Ни к чему тебе рядом с ними ошиваться. От культистов не жди ничего хорошего.
– Но из той штуки, которую он держал в руках, сыпались фиолетовые искры, говорю тебе, – отвечал смугловатый паренек кому-то, кого Рандур принял за его отца. Сходство им придавали носы, длинные и острые, словно птичьи клювы. – И вообще, это было далеко от их храмов.
– Все равно держись от них подальше, – твердил человек постарше. – Я-то никогда не доверял ни им, ни их проклятым реликвиям. По-моему, вся эта магия – чушь, да и только.
Вернулась хозяйка:
– Тебе повезло. У нас есть комната. Она прямо рядом с моей, так что постарайся не разбудить меня ночью.
Рандур наклонился к ней и прошептал:
– Если вы пообещаете не будить меня.
– Вы, юные провинциалы… – сказала она и взмахнула рукой, подавляя усмешку, – все вы одинаковые. Пойдем, бери свои сумки, я покажу дорогу. Как тебя зовут?
– Рандур Эстеву. – Он поспешил за ней. – А вы, как я погляжу, не прочь покататься?
Простая комната – кровать, стол и стул. На стенах – поддельные образцы островного искусства. Окно выходило на задний двор, что Рандура вполне устраивало, так как ему не улыбалось с раннего утра слушать крики и топот торговцев, спешащих на рынок.
Он не стал распаковывать вещи, ему доставляла почти извращенное наслаждение мысль о том, что вся его жизнь умещается в двух небольших сумках. В этом заключалась свобода, которой он не знал раньше. В любой момент он мог встать и пойти куда пожелает. Более того, та жизнь, которую он теперь ведет, принадлежит не ему, а кому-то другому. И он проживает ее рисково.
