Энн Райс - Принц Лестат
– Ты видел, Голос? – спросил я. – Видел это место?
– О да, я видел, я вижу, ровно так же, как и ты, потому что ты это видишь, о да, я вижу, и я знал это место, я был там в обличье духа! И что с того?
Голос продолжал выкрикивать проклятия и ругательства на всевозможных древних наречиях, давным-давно утративших смысл и значимость.
– Склеп! – простонал он. – Могила!
Мекаре – склеп, могила – вошла в дом. Несчастный плачущий Бенедикт следовал за ней по пятам, даже не посмотрев в нашу сторону. Такой покорный, такой смиренный, прелестный, как и его создатель, весь заплаканный, с покрасневшими глазами. Манера держаться у него по-современному будничная, небрежная, ни тени значительной важности, свойственной древним вампирам. Посмотришь и подумаешь – обычный студент, мальчишка.
Сет остановился.
– Что будешь с ним делать? С ними обоими?
– Это ты меня спрашиваешь? – раздраженно поинтересовался я. – А может, на совете решим? – Голос так бушевал у меня в голове, что я сам себя с трудом слышал. – Я поклялся лишь вернуть Рошаманду отрубленные части – но что потом?
– Убить обоих! – вмешался Голос. – Они подвели меня. Убейте их – и как можно мучительней!
– Ясно же, что все остальные примут твое решение, – заметил Сет. – Теперь ты наш вождь. Зачем ждать совета? Скажи свое слово.
– Ну, меня еще не помазали на царство, – возразил я. – А если б уже и помазали, все равно я бы созвал совет прежде, чем обрекать кого-либо смерти. Не трогайте их пока.
Голос взвыл.
Пока я беседовал с Сетом, Виктор стоял рядом, глядя на меня с таким видом, будто малейший оттенок, малейшая деталь моего тона или выражения лица глубоко интересны ему, занимают его, завораживают, околдовывают.
– Как скажешь, – пожал плечами Сет. – Но сомневаюсь, что кто-либо осудит тебя, если ты казнишь их обоих.
Казнишь. Слово-то какое.
– Очень печально, коли так, – промолвил я. – И так не будет.
Вот, значит, какова концепция монархии, да? Абсолютная тирания. Приятно знать.
Если Сет и прочел мои мысли, то никак этого не выказал. Лишь кивнул.
Они с Бенедиктом вошли в дом.
Глава 26
Лестат. Заложники Фортуны
Мы проговорили в библиотеке несколько часов кряду. Сперва я боялся, что Голос непрестанной болтовней и воплями не позволит нам – но я ошибался.
Библиотека, одна из нескольких библиотек этого трехчастного дома, оказалась милой и славной: никакого новаторства, сплошной проверенный временем европейский стиль, неизменно греющий мое сердце. Все стены до самого потолка заставлены книгами. Знаменитые названия – тут тебе и великие романы с пьесами, и классическая история, и гении современной прозы. И расписной потолок – произведение искусства, изукрашенные карнизы, великолепный центральный узор, средних размеров люстра с хрустальными подвесками, разбрасывающими по комнате теплые блики. Фрески итальянской работы чуть поблекли со временем, потемнели от легкого налета дыма и сажи, но мне так нравилось, куда больше вульгарной яркости новодела.
В углу, как водится, стоял письменный стол. Компьютеры с плоскими экранами, все такое. И, конечно, неизбежные огромные кожаные кресла, расставленные перед старинным камином из серого мрамора. Две склоненные фигуры в греческом стиле – нагие атлеты с горой мускулов – поддерживали каминную полку. А зеркало – как же без зеркала! От каминной полки до потолка: широченное и высоченное, в золотой рамке с массой розочек по самому верху. Примерно такие же комнаты и камины я и сам всегда заказывал.
Камин был газовый, но все равно прекрасный. В жизни не видел настолько мастерски выполненных фарфоровых поленьев.
Мы с Виктором разговаривали там несколько часов и никак не могли наговориться. А потом к нам присоединилась Роуз: мы не звали ее, но она просто не могла оставаться в стороне, так ей хотелось посвятить это время нам.
Сначала мне приходилось сильно напрягаться, чтобы расслышать Виктора за воплями Голоса. Но за считаные минуты Голосу не то наскучили эти забавы, не то он попросту истощил запас ругательств и оскорблений, так что он перешел на сонное бормотание, которое было легко пропускать мимо ушей. А может, он и сам нас заслушался: ведь он никуда не пропал, все время оставался внутри меня.
Виктор рассказывал мне свою жизнь, но я никак не мог уместить это все у себя в голове. Ребенок, вскормленный кровопийцами, с младенчества знающий, что его отец – я. Ребенок, человеческий ребенок, выращенный на записях рок-концертов и песен, в которых я рассказывал историю нашего племени. Виктор знал все мои песни наизусть. Когда ему было десять, его мать причастилась Крови. Ему мучительно было наблюдать ее преображение, хотя он и пытался скрыть свои чувства и от нее, и от Фарида с Сетом. Но разве скроешь хоть что-нибудь от родителей, способных читать мысли? А они и были его родителями – все трое. Теперь он приобрел четвертого. Он сказал – это дар судьбы. Он всегда знал, что ему суждено тоже причаститься Крови, что каждый год приближает его к тому, чтобы снова стать ближе к своей матери, Сету и Фариду.
Я лишь согласно кивал. Больше всего на свете мне сейчас хотелось молчать и слушать. Виктор рассказывал прямо и бесхитростно, однако манерами речи напоминал человека куда старше, чем был на самом деле. Он ведь почти никогда не общался с обычными детьми, да и со смертными в целом – мать и Фарид сами воспитывали и учили его. Когда Виктору исполнилось двенадцать, Сет начал давать ему уроки истории и искусствоведения. Затем последовало несколько мучительных лет в Оксфорде – он поступил туда рано, как ребенок-вундеркинд, и безуспешно старался там слиться с толпой других смертных, полюбить и понять их, узнать их поближе.
– Я никогда не боялся ни единого вампира, – объяснил он, – пока этот самый Рошаманд не вломился к нам через стенку. Ну, то есть я и с ним знал, что он меня не убьет, во всяком случае, сразу – как и Бенедикт. Тот вообще добрый, как Сет с Фаридом.
Голос молчал. Я остро чувствовал, что он вбирает каждое слово Виктора.
– Когда я поджег в ванной полотенца и подсунул их под дверь, Бенедикт сразу же ко мне примчался. Простейшая уловка. Он от испуга совсем голову потерял, он ведь и вообще умом не блещет. Я с самого детства понял, что бессмертные вовсе не всегда очень уж умны, ловки или талантливы. Они развивают свои дарования в течение многих веков. Бенедикт, он очень доверчивый. До Фарида или моей матери ему далеко. С другой стороны, потому-то он и опасен, очень опасен. Он живет по указке Рошаманда. Запирая меня в ванной, он без умолку твердил, что, мол, тут мне будет удобно, меня никто не обидит, уж Рош-то об этом позаботится. Рош совсем не злой. Рош меня очень скоро освободит. Рош, Рош и Рош, всю дорогу.
Виктор встряхнул головой и пожал плечами.
– Поджечь эти полотенца было проще простого. А дому ничего не грозило. Я сам же все и потушил – струей из душа. А Бенедикт стоял рядом и ломал руки. Извинялся передо мной, умолял смириться, заверял, что Рошаманду я нужен только для переговоров, что все уладится и я еще до рассвета буду с тобой.
– Что ж, тут он оказался прав, – усмехнулся я. – А что Мекаре? Что произошло, когда она поднялась наверх?
– Я думал – Бенедикт прямо там и помрет, на месте. Если бы бессмертные могли умирать от инфаркта, он бы уже давно был мертв. Дверь вдруг распахнулась, и она как опустится на лестничную площадку, совсем рядом. Глаза ее были устремлены на него – и к нему она и двинулась, жутковатой такой разболтанной походочкой. Даже страшно смотреть. Но потом вдруг заметила меня – и уставилась во все глаза. Прошла мимо Бенедикта в ванную, он еле отпрыгнуть в сторону успел. А она подошла прямо ко мне. Опять же, я никогда не боялся вампиров, никогда, а она ведь лишь немногим старше Сета. Меня больше всего поразило, какая у нее кожа белая, белая и сияющая. Ну конечно, я все знаю о ней, я сразу понял, кто она.
Он покачал головой, мысленно снова переживая тот удивительный миг. Я пытался расшифровать выражение его лица. Не униженность, не смирение, о нет, скорее – чистота сердца, принимающего все происходящее и не зацикливающегося на себе. Даже в ранней юности я не был и вполовину так добродетелен и чист душой, как он.
– Я почтительно приветствовал ее, как сделал бы и при любых иных обстоятельствах, – продолжал он тем временем. – Потом она дотронулась до меня, но очень бережно. Руки у нее были холоднее льда, но касание легкое-легкое. Она поцеловала меня. Вот тут-то он как рванет прочь. Сперва она даже не прореагировала, точно не заметила. По-моему, она принимала меня за тебя и даже не задавалась вопросом, как это возможно. Она смотрела на меня с таким выражением, точно хорошо меня знает – но потом вдруг оглянулась, обнаружила, что он сбежал, развернулась и двинулась прочь.
