Люся, которая всех бесила (СИ) - Алатова Тата
Люся говорила, не глядя на Ветрова, но чувствовала, как его рука каменеет на ее плече.
— И к чему ты ведешь? — сухо спросил он.
— Ни к чему. Просто удивляюсь тому, что и мне нравится жить с тобой. Я бы скорее всего спятила, если бы тебя не было рядом все это время.
Как ни странно, это вовсе не успокоило Ветрова.
— Это же не какой-то синдром, когда невольно привязываешься к человеку, охранявшему тебя долгое время? — подозрительно спросил он.
— Люди называют это благодарностью, — засмеялась Люся. — Пашка, ну что ты такой параноик!
— Это потому, что ты не ярилка, — объяснил он, а Люся от такой наглости подпрыгнула на месте.
— И что это значит? — рассерженной змеюкой прошипела она.
Ветров опять ухмылялся.
Окончательно сбросил напряжение.
Вернулся к своей беспардонной вальяжности.
— С ярилками все просто, — развалившись на стуле, принялся разглагольствовать он, — ты знаешь, чего они хотят. Они знают, чего хочешь ты. Никаких недомолвок.
— Ты понимаешь, что говоришь во множественном числе? — нахмурилась Люся. — Как будто речь идет о каких-то безликих женщинах.
— Ты собираешься выступить за права ярилок?
— Нет, — вспомнив о сестре, решила Люся. — Черт с ними.
Ветров тихо засмеялся.
— Я обещал себе завязать. Ну, с бессмысленным сексом, — шепнул он удивительно интимно, согревая ее ухо кофейным дыханием. — Ты и сам становишься бессмысленным после него. Такой весь удовлетворенный и неудовлетворенный тоже. Вроде как было хорошо, а вроде как через двадцать минут и не помнишь об этом.
— Ну, секс — это же не таблица умножения, чтобы запоминать его, — у Люси выступили мурашки от этого шепота, и сразу же захотелось вернуться в родную постель. С Пашей, разумеется. А разговаривать о ветровском прошлом и всяких ярилках не хотелось совершенно. Но она сидела, пригревшись в его руках, и слушала.
— Наверное, это возраст, — и он снова обдал дыханием ее ухо, а потом — шею. Хорошо, что в пекарне было пусто и никто не смотрел на как, они тут тискаются. — Ты начинаешь искать смысл.
— Смысл в сексе? — о чем они вообще тут говорят. — Паш, ты в целом как? Нормально? Не слишком усложняешь?
— Вот об этом я и говорю, — рассердился он на пустом месте. — Это ты слишком все упрощаешь. Тебе нравится жить со мной — и все. Живи, Пашенька, о чем тут думать.
Люся изумленно отодвинулась, чтобы посмотреть на него.
— А о чем тут думать? — уточнила она непонимающе.
Он закатил глаза.
— О том, как ты ко мне относишься, предположим. Я часто задаю себе этот вопрос.
— Почему ты задаешь его себе? — мурлыкнула Люся. — Задай его мне.
Паша был раздраженным и милым. Странное сочетание, но у него выходило.
Трогательным таким.
Как пятнадцатилетка на первом свидании.
— Хорошо, — обреченно произнес он. — Как ты ко мне относишься, Люся?
— Нормально, — ответила она и расхохоталась, увидев вспышку бешенства в его глазах. Никогда раньше ей не доставляло такого удовольствия доводить живых людей.
Отношения должны быть приятными!
Или полезными!
А не вот эти игрища.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на них не таращится, Люся торопливо поцеловала его.
— Я с тобой, Паш, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. — И я никуда не денусь. Не выставлю тебя за порог с чемоданом и не поеду сажать абрикосы. А хочешь, расскажу стыдное? Недавно я слушала, как ты сопишь во сне, и мне было так хорошо.
— Нет, это ненормально, — умиротворенно выдохнул он. — Ты точно чокнутая. Кто радуется чужому сопению?
— Ты никогда не смотришь на меня, когда я сплю?
— Никогда, — заверил он ее почти серьезно. Но уголки губ предательски подрагивали. — Я же совершенно нормальный человек. К тому же ты спишь всегда одинаково — звездой. Руки-ноги раскинуты в разные стороны, а мне приходится ютиться с краю.
— Неправда, — неуверенно возразила Люся.
— Ты даже во сне звезда. Человек, который привык притягивать к себе внимание. Что было сначала: курица или яйцо? Ты стала такой, потому что создала портал? Или ты создала портал, потому что всегда любила быть в центре внимания? Мне нравится твоя самоуверенность, Люсь. Мне нравится твоя готовность к схватке — с кем угодно, когда угодно. И мне даже нравится, что постоянно приходится конкурировать с сюжетами, героями, идеями, расследованиями, которыми забита твоя голова. Это добавляет азарта. Но мне не нравится, что тебе становится плохо из-за меня. И еще как ты все упрощаешь.
— Ничего себе, — пробормотала Люся, изрядно впечатленная этим монологом. Теперь ей тоже надо произнести что-то в таком духе? — Я не упрощаю, Паш, просто не люблю говорить очевидные вещи. Мы вцепились друг в друга, потому что цепляем друг друга. В этом же все дело. Даже в самом начале, когда я все время злилась на тебя. И теперь так же — я реагирую на все, что ты делаешь, остро и сильно. И мне нравится так реагировать. Но дело не только в азарте, хотя да, он точно есть. Еще мне… не знаю, это так банально. Но ты как моя трость, Паш. Я на тебя опираюсь, когда сама не вывожу. Черт, такая пошлость. Почему людям обязательно надо извлекать пользу из ближнего своего?
— Люсь… — он попытался что-то возразить, но она сунула ему в зубы пончик.
— Просто давай жить дальше, — попросила Люся. — А там посмотрим. Вдруг ты найдешь смысл в сексе, а я научусь… не знаю, чему-нибудь. Занимать меньше места на кровати. Попробуем сделать жизнь друг друга лучше, а не хуже.
— Ты самая неромантичная женщина из всех, кого я встречал, — проворчал Ветров, но уже так, для порядка. Он был благодушным и довольным.
— Это потому, — рассудила Люся, — что прежде ты имел дело исключительно с ярилками, а у них сладкая вата вместо мозгов.
На обратной дороге Люся позвонила Николаю Ивановичу Январскому, музейному деду, и предложила ему встретить Новый год с Нинель-звездочкой.
— Ух ты, — воодушевился Николай Иванович. — Но что же ей подарить?
Вот черт!
Еще и подарки!
Несколько недель назад Люся заказала Нине Петровне прекрасный атласный халат, расшитый экзотическими цветами.
Но о Паше она вообще забыла!
Не до того ей было.
И что ему теперь дарить?
И надо ли?
Он наверняка тоже забыл об этом — последние недели выдались сумасшедшими.
Или не забыл?
Глава 40
В лифте Ветров сказал:
— Это ужасно, но у меня теперь всегда эрекция, когда я здесь.
— Что? — Люся, погруженная в суматошные мысли о подарке, не сразу сообразила, о чем идет речь. А потом вспомнила: их первый секс. — Серьезно? Ты не шутишь?
И она тут же полезла проверять.
Он хохотал и требовал, чтобы его не лапали.
У него есть права.
Он не какой-то там легкодоступный мужчина!
В квартиру они ввалились изрядно взбудораженными и с радостью обнаружили, что Нина Петровна ушла к себе.
В гостиной стояла елка.
Коробка с игрушками находилась на столике, но Нина Петровна не стала наряжать елку сама.
Наверное, в этом был какой-то романтический подтекст, но Люсе некогда было в него вникать: она сразу утащила Пашку в спальню, потому что возня в лифте требовала вполне определенного продолжения.
Ей нравилось его тело, и даже повышенная волосатость приводила в восторг, странное дело. Люся гладила его плечи, проводила ладонями по животу, щекотала ямочки на внутренней стороне локтей. Она не собиралась спешить, выходной же, воскресенье, время для ленивых прелюдий.
Пашка не торопил, он умел считывать ее желания, умел быть властным и умел быть мягким, и это всегда резонировало с ее настроением. Сейчас Люсе хотелось нежности, и она охотно подставляла его губам всю себя, поражаясь той легкости и открытости, которую испытывала в постели с Ветровым. Не было никакого желания закрыться или защититься, никакой натянутости — она совершенно спокойно делала все, что ей вздумается, и позволяла делать что угодно ему.