Александр Светин - Anamnesis vitae. (История жизни).
Я посмотрел в синее лицо и вздохнул. Либо получаем вот это. Как лечить тромбоэмболию в условиях Кобельковской участковой больницы, я представлял себе слабо.
— Антон Иваныч, у нас ИВЛ есть? — безнадежно поинтересовался я у копошащегося по соседству фельдшера.
— Чего? — изумленно воззрился он на меня.
— Аппарат искусственного дыхания, спрашиваю, в больнице есть?
Иваныч отвесил челюсть.
— Ясно… — пробормотал я.
Искомого аппарата в Кобельках явно не было.
Пациент захрипел еще чаще. Я засек время: частота дыхательных движений — сорок в минуту! Дыхание неэффективное. Ежели на искусственную вентиляцию больного перевести нельзя, надо срочно придумать что-то другое. Вот только что? В моем воспаленном сознании пронеслись обрывки воспоминаний из лекций и семинаров.
— Антон Иваныч, морфин в больнице найдется?
Не отрываясь от своих дел, фельдшер кивнул:
— Есть, конечно!
— Отлично. Клавдия Петровна, ставьте пока капельницу! — поймал я за халат проносящуюся мимо фельдшерицу.
— С чем? — присела она с другой стороны больного и принялась протирать его локтевой сгиб ваткой со спиртом.
— С физраствором. Когда поставите, введете морфин!
Она с недоумением уставилась на меня:
— Зачем?! У него же болей нет!
— Зато есть одышка. А морфин ее подавляет. Да делайте же, не теряйте время, — огрызнулся я. — Антон Иваныч, вашему — тоже капельницу с физраствором и больше пока — ничего. Будем разбираться. Ах да, кислород дайте обоим!
Клавдия Петровна пожала плечами и воткнула иглу в вену:
— А чего он такой горячий? — поинтересовалась она.
Это я и сам бы хотел знать. Пока фельдшерица возилась с капельницей, я перешел к следующему больному. Тому, который пел. Взялся за пульс и покачал головой: тоже так и пышет жаром!
Тем временем немногословные мужики выгрузили на травку еще двоих. Слава богу, эти пребывали в сознании, хоть и весьма спутанном. И тоже, тоже — горячие!
Какая-то странность, пока неосознанная, не давала мне покоя. Что-то было не так Вот только что? Ладно, доктор Светин, соберись и рассуждай. Итак, имеем пятерых пациентов с явной гипертермией (повышенной температурой тела, стало быть). При таком жаре они должны быть… Какими они должны быть? Правильно: влажными. Хотя бы местами. А эти — сухие, как песок в пустыне. И о чем это нам говорит?
Я хлопнул себя по лбу: точно, обезвоживание! Мужики, похоже, получили банальный тепловой удар. Но каким образом?
— Откуда вы их привезли? — поинтересовался я у переминающихся с ноги на ногу мужичков из грузовика.
— У грейдера нашли. Километрах в двадцати отсюда, — виновато пробубнил один из них.
— А что они там делали? Что значит «нашли»? Они у дороги валялись, а вы их просто подобрали? Подробности, мне нужны подробности! — не замечая того, я почти орал, наседая на съежившихся аборигенов.
— В машине они сидели! — подал голос второй, который помоложе.
— В какой машине?
— В «запоре»… Ну, в «Запорожце» то есть. В ушастом.
— И что?
— Что — «что»? — не понял мой собеседник.
— Сидели пять мужиков в «Запорожце»… — тут я запнулся, осознав фантастическую экстремальность этого явления, — …сидели, стало быть, пятеро здоровых мужиков в ма-аленьком таком «Запорожце», плохели, синели и теряли сознание?
Туземцы дружно пожали плечами:
— Да вроде…
Я оторопело переводил взгляд с них на лежащие в рядок полуживые тела. Понятно, анамнез болезни придется выяснять у самих пациентов. Когда оклемаются. Иначе толку не будет: водители грузовика застали, можно сказать, лишь финальный акт трагедии.
— Доктор, а доктор? — робко обратился ко мне старший.
— Что?
— Может, мы поедем, а? Нас в поле ждут, давно уже. Председатель головы свинтит и премии лишит.
Я невольно усмехнулся. Если процесс будет происходить именно в этой последовательности, о премии мужичкам можно будет уже не беспокоиться.
— Да, да, конечно езжайте! Спасибо вам. А насчет председателя не беспокойтесь — если что, адресуйте его ко мне. Я объясню, что вы вот этим, — я кивнул на лежащие тела, — жизнь спасли!
Мужики заулыбались, пожали мне руку и полезли в кабину. А я вернулся к своим доходягам.
«Синий» теперь дышал намного спокойнее. Клавдия Петровна успела ввести морфин и приладить кислородную маску. Да и синюшность у бедняги несколько уменьшилась. В вену резво капал физраствор, восполняя потерянную (пока неведомо, каким образом!) жидкость.
— Проверьте давление и сделайте в вену гепарин. Десять тысяч, — распорядился я и пошел дальше.
Пациент Антона Иваныча уже пришел в сознание и теперь удивленно хлопал глазами поверх кислородной маски.
— Тоже — измерить давление. И температуру, всем обязательно измерить температуру! — спохватился я. — И еще — взять кровь на гематокрит!
— Чего?! — хором взвыли оба фельдшера.
Ясно. «Нам таких словов не нать, нам чаво бы попроще…» Я забыл, что нахожусь не в Нероградской областной больнице, где по первому щелчку пальцами прибегает толпа лаборантов и делает любые анализы. Вздохнув, я махнул рукой:
— Да так, ничего, перегрелся малость. Давайте-ка их по палатам определим. А то что ж они у нас так-то… в военно-полевых условиях.
— Данила!!! Айда больных таскать!!! — взвизгнула Клавдия Петровна.
У меня заложило уши.
7 сентября 1987 года, 19.10,
Кобельки, участковая больница
Я дописал историю болезни и потянулся. Первый день моей работы в качестве и.о. главврача полностью соответствовал определению «с корабля — на бал». За последние два часа я провел интенсивную терапию пятерым тяжеленным больным. В результате — из крайне тяжелого их состояние стало от просто тяжелого до вполне даже удовлетворительного.
Тяжелым оставался пациент с тромбоэмболией: он хоть и пришел в себя, но по-прежнему внушал мне серьезные опасения. Давление сам не держал, только на вазопрессорах и гормонах; к тому же после прослушивания его легких я пришел к нерадостному выводу о том, что назревает пневмония.
Зато остальные четверо поправлялись на глазах. Коррекция потерь жидкости и охлаждение (для чего пришлось выгрести почти все запасы льда из больничного погреба!) сотворили чудо. Недавние доходяги полностью пришли в норму и запросились домой. С каковой целью и отрядили делегата ко мне в кабинет пятнадцать минут назад.
Делегата я решил пошантажировать. Пообещал, что отпущу исцеленных лишь в том случае, если он, делегат, в подробностях расскажет мне обстоятельства, повлекшие за собой столь плачевное состояние моих пациентов.
Посланник помялся минуту… да и рассказал.
…Какое-то время после окончания его рассказа я хватал раскрытым ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Потом принялся биться лбом об стол в приступе истеричного смеха. Впрочем, смехом это назвать было сложно. Ржание — добротное такое, переливчатое ржание. Ну а как еще прикажете смеяться в бывшей конюшне?
Делегат поведал мне историю, достойную пера Дюма. Вернее, обоих носителей этой фамилии — и отца, и сына.
Дело было так. В пятницу вечером пятеро мужичков решили съездить в соседнее село (пятнадцать верст!) в гости. Сборы были недолгими: прихватив с собой десяток литров самогонки, наши герои уселись в «Запорожец» и двинулись в путь.
Как пятеро упитанных организмов уместились в этой пародии на автомобиль, — объяснить не смог бы даже Эйнштейн с позиций собственной теории относительности.
Тронувшись, путешественники решили отметить благополучное начало тура. И отметили. Все, включая водителя (кстати, именно он и оказался в конце концов моим самым тяжелым пациентом).
В результате примерно на полпути «запор» не вписался в поворот, слетел с грейдера, проскакал по полю и въехал в столб. Но! Столб оказался непростым. Знаете, встречаются иногда у дорог такие, сделанные из двух длинных бревен, соединенных вверху и расходящихся книзу? Получается этакий треугольник, обращенный вершиной вверх.
«Запорожец» въехал аккурат промеж бревен. И заклинился там. Да так здорово, что обе двери (а в «запоре» их всего-то две!) оказались намертво заблокированными.
Осознание трагизма ситуации пришло к страдальцам не сразу. Поначалу они обрадовались тому, что живы. И тут же это отметили. Потом отметили то, что машина осталась цела. Потом тяпнули за преодоление половины пути. И понеслось…
Напомню: был вечер пятницы. По грейдеру и в будни-то редко кто ездит. А уж в преддверии выходных…
Через пару часов кому-то понадобилось выйти по естественной надобности. Поняв, что двери не открываются, мужички опустили стекла и попытались выйти в окна. Но проклятые бревна загораживали собой проемы. Тогда путешественники принялись звать на помощь. Эхо было им ответом…
