Даррен О'Шонесси - Город смерти
— Деб, — произнес я самым сострадательным и терпеливым тоном, на какой только был способен, — давай просто закидаем могилу землей и уйдем. Ладно? Мы оба сейчас на пределе. Мы закончим начатое дело, вернемся домой, поставим чайник, немного поспим, а рано утром я уйду, а ты сможешь вернуться к своей…
— Уйдешь? Никуда ты не уйдешь, — не унималась она.
— Хочешь, чтобы я остался? — озадаченно спросил я.
— Останешься, еще как останешься. А утром первым делом — нет, раньше, прямо отсюда — мы пойдем в полицию и разберемся в этом деле до конца.
— Нет, Деб. Это невозможно, — сказал я ей. — Никакой полиции.
— Тебя не спрашивают, — рявкнула она. — Ты выдаешь себя за моего мужа. Тут я решаю. И я говорю: идем в полицию.
— Ты хорошо подумала?
— Еще как подумала. — Ее глаза негодующе пылали. Недоумение уступило место исступленной убежденности. Она пойдет в полицию, все обо мне расскажет, и они разберутся, каким образом — уже не важно; силой дедукции они разберутся со всей этой постыдной историей, на радость ей.
— Деб, — произнес я, уже зная, что мне придется сделать, пытаясь потянуть время. — Если я уйду. Прямо сейчас. И больше не вернусь. Ты забудешь об этом?
— Никогда, — прошипела она. — Я пойду по твоим пятам. Я знаю, где тебя искать. С кем ты будешь. Я им скажу. Они выследят тебя, приволокут назад, и ты за все ответишь.
Я покорно кивнул. Вновь покосился на ухмыляющийся череп в могиле.
— Деб, — пробормотал я, — да.
Она наморщила лоб, с любопытством склонила голову набок.
— Что «да»? — подозрительно спросила она.
— Да, я убивал.
И, размахнувшись, ударил ее по виску лопатой.
Оглушенная, она качнулась назад, но не упала. Проворно подскочив, я нанес второй удар, прямо по лицу, почувствовал, как хрустнули кости. На этот раз она упала. И поползла было прочь, но я схватил ее и начал бить лопатой по спине, по плечам, по ногам. Она замерла на месте.
Потом, извиваясь от боли, перекатилась на спину и уставилась на меня. Я, встав над ней, занес лопату к небесам.
— Мартин… — хрипела она и выла, качала головой, умоляла о пощаде. — Мартин, ради Бога…
— Не Мартин, — объявил я. — Капак.
И ударил лопатой, прицелившись ей в переносицу. Железо вонзилось в ее мозг. И застряло. Пришлось раскачать лопату, вытащить и ударить еще раз. И еще. И еще. Чтобы уж наверняка.
Покончив с этим делом, я спихнул труп в могилу к ее мертвому супругу. Вдвоем они в гроб не помещались, так что я оставил крышку открытой. Торопливо закидал яму землей, задержавшись только для того, чтобы подобрать ошметок мозга и закинуть в могилу — пусть черви полакомятся.
Когда все было сделано и земля утоптана, я попятился и изучил результаты своего труда со стороны. При свете дня внимательному наблюдателю сразу станет ясно, что могилу трогали. Но в глаза она не бросалась, так что полиция обнаружит мое злодеяние спустя несколько дней, не раньше. А я буду уже далеко.
На сей раз я легко перескочил через стену и, зашвырнув лопаты в кювет, зашагал по дороге бодрой походкой. Никаких угрызений совести я не ощущал. Никакая паника, тревога или сомнения меня не донимали. Я сделал то, что должен был сделать. Вот и все.
Случись такое несколькими неделями — да что там, несколькими днями — раньше, я бы места себе не находил. Я думал бы о своем кодексе чести, о своей вере в то, что я никогда не убью невинного человека. Я говорил Кончите и Аме, что я — человек благородный. Делаю грязный бизнес чистыми руками.
Теперь я поумнел.
В эту замшелую обитель мертвецов я вошел человеком, который, возможно, и был учителем Мартином Робинсоном. Но вышел я — тут и сомневаться нечего — Капаком Райми. Теперь я знал, кто я такой. Я — убийца, чудовище, человек, способный на все и применяющий свои способности на практике. Я — Капак Райми, айуамарканец, пропащая душа, прихвостень Кардинала. Когда-то я думал: в глубине души, что бы я ни творил, я от природы добр. Но это была ложь. Я — злодей не лучше прочих, такой же бессердечный, как Кардинал, Вами и иже с ними. Оставались сущие пустяки: выяснить, как все это случилось. И почему.
Разгадку можно было найти в одном-единственном месте и потому, последний раз навестив коттедж и прибравшись, я вернулся на станцию, даже не задумываясь о том, что меня там могут поджидать. Пусть поджидают — нарвутся.
Я держал путь домой. В город. К Кардиналу. Я не сомневался, что там меня ждет верная смерть, но прежде чем убить меня, он расколется. Я его заставлю. А те, кто сдуру преградит мне путь… пусть пеняют на себя.
ayuamarca
Поезда мне пришлось ждать минут сорок. Чтобы убить время, я позвонил Аме. Она безумно обрадовалась моему голосу, но, не скрою, я скоро охладил ее восторги.
— Капак! — вскричала она. — Это правда ты? Господи, я уж думала, тебя убили. Ты все не подавал вестей… Это ты или нет? Где ты? Что у тебя вышло с…
— Ама, — прервал я ее, — слушай меня внимательно. Я тебе приказываю: уезжай. Немедленно уезжай из города и больше не возвращайся. Поняла?
— Ладно, — вздохнула она. — Ради тебя, любимый, я на все готова. Где мы встретимся?
— Мы не встретимся, — отрезал я. — Между нами все кончено. Навеки. Нам больше нельзя видеться.
— Что-о? — нервно рассмеялась Ама. — Перестань валять дурака.
— Ама, ты помнишь, что я тебе говорил? — спросил я. — Что я человек чести и никогда намеренно не причиню вред невинным?
— Помню, — прошептала она.
— Я лгал, — заявил я. — Лгал — и тебе, и себе самому. Я убью любого, кто преградит мне дорогу к цели. Я — убийца, Ама, самый что ни на есть бессердечный и кровожадный, не лучше прочих.
— Неправда, — воскликнула она. — Я тебя знаю, Капак. Ты на такое не способен. У тебя есть принципы. Ты…
— Сегодня утром я убил женщину, — прервал я Аму на полуслове. — Это была достойная женщина. Вдова. Безобидная. Добрая. Сердечная. Ни в чем не виноватая. Она пригрозила осложнить мне жизнь — и вполне резонно, — а я ее убил, убил, как зверь, как бездушная машина. Размозжил ей голову лопатой и сбросил труп в оскверненную могилу.
На том конце провода воцарилось шокированное безмолвие.
— Спасайся, Ама, — вновь приказал я ей. — Ситуация изменилась. Теперь тебе не одного Кардинала надо опасаться. Теперь бойся меня.
— Капак, — всхлипнула она, — ты сам не понимаешь, что несешь…
Я повесил трубку. Прижался лбом к стеклу будки и вздохнул. Беседа стоила мне уймы нервов. Все время, пока мы разговаривали, я порывался вскрикнуть: «Ама, я люблю тебя!» и, выпалив, где я нахожусь, предложить ей встретиться в последний раз. В последний раз перед вечной разлукой отдаться на волю страсти. Вреда от этого не будет.
Но нет. Вред будет огромный. Эта маленькая роскошь — не для меня. Ведь если Ама не захочет меня отпустить после ночи любви… Если она повиснет у меня на шее, умоляя остаться. Если она попытается меня вынудить… Тогда…
Неужели я способен поднять руку на Аму — пусть даже в гневе? Наверное, все-таки нет. Но доподлинно я этого не знал — а потому с моей возлюбленной следовало порвать раз и навсегда. Я сам для себя превратился в незнакомца. Я больше не знал, чего от себя ждать.
* * *Когда я сел в поезд, он был практически пуст. Но чем ближе к городу, тем больше наполнялись вагоны: обитатели «спальных пригородов» нехотя тащились на работу, чтобы гнуть спину в вонючем мегаполисе, который они видали в гробу в белых тапочках. Ехать было долго. Масса времени на молчаливые беседы с собой.
Что я за тварь? Копия, зомби, призрак — или подлинный Мартин Робинсон? Откуда я взялся — из яйца, из пробирки, а может быть, с того света? Возвращаюсь ли я постепенно к реальности или, может быть, по-прежнему вижу галлюцинации? Может быть, убийство Деб было для моего помраченного рассудка всего лишь способом навеки разлучить меня с подлинным миром?
Промучившись над этими головоломками несколько часов, я прикрыл глаза и прогнал безумные мысли прочь. Сейчас это все уже не важно. Скоро я буду в городе, где ждут меня все разгадки — или смерть. Думать — только зря силы тратить. Я позволил себе расслабиться и отменно выспался.
Никто из людей Кардинала не поджидал меня на вокзале — в этом устье или, может быть, анальном отверстии города. Остановившись на платформе, я вдохнул извергаемые вокзалом газы — совсем как год назад, когда я сделал здесь первый шаг, точно Армстронг — на Луне. Но на сей раз я не испытывал к городу никакой влюбленности. Он меня ничуть не впечатлял. В прошлый раз я приехал сюда, чтобы начать новую жизнь. Теперь мне предстояло ее закончить.
Когда я открыл рот, чтобы вновь наполнить свои легкие запахом города, на мое плечо опустилась чья-то рука. Покоряясь судьбе, я обернулся к агрессору — и в очередной раз узрел перед собой неувядающую улыбку Паукара Вами.
