Наль Подольский - Повелитель теней: Повести, рассказы
Теперь я жалел, что сжег утром записку. «Ваши друзья здесь ничего не добьются, посоветуйте им уехать…» Неужто за дурацкой шуткой скрывалось что-то серьезное… сказать им об этом сейчас… бесполезно… только взбесятся еще больше.
Дима не мог усидеть за столом, он отставил стул и ходил из угла в угол, глядя в пол и стряхивая пепел сигареты куда попало. Упоминание об архитекторе взорвало его окончательно:
— Нет уж, к чертовой матери! Этого еще не хватало! Допиваем чай и грузим машину!
Меня охватила настоящая паника. Не может, не может она так уехать… вот оно что, я уже без нее не могу обойтись… да, так и есть, без нее будет пусто… она знает важное что-то, очень важное для меня… как жить… и вдруг вот так — сесть в автомобиль и уехать… не может этого быть.
По-видимому, все это было написано у меня на лице, потому что Наталия бросила мне предостерегающий и, как мне показалось, чем-то обнадеживающий взгляд. Очень короткий взгляд, но он мне надолго запомнился — в нем была и тоска, и жалость ко всем нам, и обещание не бросить меня совсем на произвол судьбы, и за всем этим — безграничный и глубокий покой, от которого становилось страшно, ибо от него теряли реальность окружающие предметы и становилось бессмысленным всякое движение. И он же, этот покой, обладал неодолимой притягательной силой.
Она знала о жизни что-то очень важное, без чего мир становился плоским и одноцветным.
Димитрий и Дима смотрели выжидательно на Наталию, словно признавая за ней право на окончательное решение.
— Значит, ты предлагаешь, — сказала она ровным голосом, таким ровным, что он будто резал пространство на части идеально точными плоскостями, — немедленно ехать и отказаться от поисков Антония?
— Вот, и это еще! — Лицо Димы болезненно скривилось, и теперь он почти кричал. — Чего же мы тратим время, давайте его ловить, черт бы его побрал!
— Значит, все в порядке… — как бы себе самой, задумчиво сказала Наталия, поднимаясь из-за стола. — Все в порядке, — повторила она, обращаясь уже только ко мне, — я тебя не зову с нами: как видишь, наша компания не очень веселое зрелище… надеюсь, к вечеру мы вернемся.
Я попросил их, не знаю зачем, завезти меня по дороге в центр города и вышел из автомобиля на первом попавшемся незнакомом мне перекрестке, ничем не отличающемся от других пыльных перекрестков.
5Послонявшись по городу, я убедился, что деться в нем некуда. Возвращаться домой не хотелось, и я пошел по улице, в конце которой виднелась бурая степь и колышущийся в струйках горячего воздуха пыльный горизонт.
Я без цели бродил по степи, пытаясь сосредоточиться и навести в мыслях порядок, но ни остановить их, ни придать им сколько-нибудь определенности не удавалось.
Город скоро очутился у горизонта, но меня не беспокоило это. Временами я без причины сворачивал, далекие лиловые горы возникали то впереди, то по левую руку, а порой и вообще исчезали.
Солнце, бывшее сначала в зените, заметно спустилось, но зной не спадал. Даже сквозь башмаки я чувствовал жар раскаленной земли. Воздух тонко звенел от голосов насекомых, немыслимым образом существовавших в этом безводном пекле. Слабый ветер медлительно, будто с трудом, шевелил массы нагретого воздуха, и казалось, вот-вот он совсем обессилеет. Я подумал, как странно, что не хочется пить, и тут же почувствовал жажду. Взгляд везде упирался в жесткую линию горизонта, и я вынужден был осознать, что не представляю, где город.
Я направился на закат, к западу, чтобы добраться домой вдоль берега, — и действительно, через час вышел к морю.
Солнце плавало на воде лоснящимся красным пятном, иногда лениво сплющиваясь и вытягиваясь снова в овал.
Для купания это место — я его знал — было не лучшим на побережье, но сейчас привередничать не приходилось. От берега тянулась бесконечная отмель, и я долго шел по колено, а после по пояс в теплой неподвижной воде, прежде чем удалось добраться до границ прохладных слоев.
Ветер утих окончательно, но морская поверхность еще играла еле видными тенями, повторяющими рисунок исчезнувшей ряби. Под водой тени этих теней неожиданно обретали реальность, ложились на песчаное дно и собирались в узоры, колдовские в своем непрестанном движении. Иногда это колыхание создавало причудливые видения — чьи-то руки, глаза, — но они растворялись мгновенно, и их жесты, их взгляды, оставаясь неуловимыми, мучили вездесущностью. И чудилось, не я шел сквозь зыбкое мерцание подводного мира, а оно наплывало и пронизывало меня.
То и дело проплывали медузы. Растопырив щупальца, словно одетые в кружевные брыжи, важно раздув разноцветные мантии и выставив напоказ свое праздничное убранство, они плавно скользили в разные стороны. В бессмысленной своей деловитости они напоминали придворных, разряженных и фланирующих по дворцу перед началом бала, напустив на себя от безделья озабоченный вид. Были тут и дамы в лиловом, и кавалеры в дымчато-серых камзолах, а иные зловещей строгостью походили на рыцарей в синеватой стальной броне, со шпорами и крестами на панцирях.
Постепенно в движении их появилась некая стройность, смысла которой я уловить не мог. Узоры на дне обрели ритмичную правильность и стали похожи на паркет с волшебным танцующим рисунком. Там, под водой, в мире бесформенности и бесцельного колыхания, наступал какой-то порядок. Медузы-придворные парами чинно перемещались над свечением паркетных узоров либо, собравшись в группы по трое или четверо, лениво толклись на месте, будто не спеша о чем-то болтали. Казалось, они ждали чего-то.
Мне мерещилось, сейчас случится необратимое, что вот-вот начнется непонятный и дикий праздник, и внезапно подводный мир чудесным и страшным образом сольется с моим миром, и останется только он, бесконечно красивый и бесконечно чужой, и я навсегда стану одной из теней подводной вселенной, тенью, наделенной ужасным кошмаром — памятью о предыдущей жизни.
Я закрыл на секунду глаза, чтобы избавиться от этого ощущения, и повернулся к берегу. Там, у самой воды, около низких скал, виднелась парочка, искавшая здесь, надо думать, уединения. Мужчина стоял, а женщина сидела на выступе желтой известняковой плиты и курила. Я пошел к ним как можно решительнее, чтобы избежать вероятной неловкости.
Первым я узнал мужчину — это был Юлий, с его плеча на лохматом шнуре свисала сумка. Женщина оказалась Леной, барменшей из ресторана. Ее черные волосы были распущены, и на фоне скалы, блекложелтой и ноздреватой, она выглядела неправдоподобно красивой, застывшей обложечной красотой, странной в живом человеке и вызывающей беспокойство.
Курила она нервно, без удовольствия, и дым от ее сигареты не уплывал прочь, а повисал гирляндами в неподвижном воздухе, как бы нанизываясь на красноватые лучи солнца.
Юлий улыбался, и улыбка его была слишком щедро приправлена веселой беспечностью, под которой угадывалось напряжение. Я подумал уж было, что виной тому мое появление из воды, но приветливость в его голосе не казалась поддельной.
— Мы узнали вас по одежде и решили дождаться, — пояснил он, и я почувствовал, что принес ему какое-то облегчение, и теперь терялся в догадках, какое именно.
— Да, — подтвердила Лена, и в ее голосе тоже сквозила непонятная благодарность ко мне, — мы уходим, обсыхайте скорее и пойдемте вместе!
Она протянула мне сигареты и терпеливо ждала, пока я изловчусь взять из пачки одну из них, не замочив остальные влажными пальцами. Я прикурил от ее сигареты и присел рядом с ней на камень.
— Что вы делали там? Считали медуз или стихи сочиняли? — Юлий каждое слово, будто воздушный шарик, надувал беззаботностью, но они все равно не хотели лететь и бессильно падали на песок.
— Нет, — засмеялся я, стараясь попасть ему в тон, мой смех прозвучал глухо в знойном безветрии и повис где-то рядом, в фестонах табачного дыма. Говорить было боязно — звуки, слова и фразы не улетали вдаль, они громоздились кругом, незримо, но плотно заполняя пространство.
Тем не менее я продолжал столь же бодро:
— Я глазел на подводное царство. Там готовится что-то наподобие бала! Медузы все вырядились и плавают очень важно — ждут кого-то, наверное, своего водяного принца!
Я надеялся болтовней развлечь их немного, но эффект был, напротив, неожиданный и неприятный. С лица Юлия исчезла улыбка, и на миг ее заменила гримаса раздражения, а следующая улыбка получилась довольно беспомощная. Он ничего не сказал, только взгляд его стал неподвижным, словно он что-то обдумывал, наскоро, но старательно, как шахматист, у которого истекает время.
Реакция Лены была еще более странной. Глаза ее сделались круглыми, будто она увидела что-то невообразимо жуткое, приоткрытые губы застыли и побелели. Ее захлестнул внезапный безудержный страх, непонятным образом связанный с моими словами, ужас, перемешанный с возбуждением, ужас дикого зверя, готового мчаться отчаянно и в упоении, спасаясь от злого врага или степного пожара. Я только сейчас заметил, что глаза ее чуть раскосые, и на миг в них увидел азарт сумасшедшей скачки. Но она оставалась сидеть неподвижно, пригвожденная к желтой скале лучами вечернего солнца, прикованная синими лентами табачного дыма. Я не знал, чем ей можно помочь, и от этого стало тоскливо; прошло, вероятно, не меньше минуты, пока она справилась со своим испугом.
