Келли Армстронг - Похищенная
Когда мы вернулись с прогулки, у дверей лазарета стоял Такер.
— Оставьте ее внутри с Питером и Льюисом, — скомандовал он. — Потом спускайтесь в тюремный блок и отведите мисс О’Доннелл в камеру Заида.
— Так ведь доктор Матасуми запретил контакты между заключенными, — вставил один из охранников.
— Катц… Доктор Матасуми передумал.
— Нет, он же…
— Он передумал. Мисс О’Доннелл час пробудет у Заида, затем у мисс Левин.
— Как там Саванна? — спросила я.
На меня уставились три пары глаз — как если бы стена заговорила с ними человеческим голосом. Я решила, что ответа не дождусь, но тут Такер сухо бросил:
— Нормально.
— Знаете, я бы и сама не прочь с ней повидаться, — продолжила я. — Может, ей повеселей станет.
— С этим справится мисс О’Доннелл, — отрезал Такер, развернулся и пошел прочь.
Охранники завели меня в лазарет. Бауэр по-прежнему оставалась на койке. Рядом сидела Кармайкл, держа пациентку за руку. Сначала мне показалось, что Бауэр опять заснула… но глаза ее были открыты. Докторша жестом велела мне помалкивать.
— Я понимаю, какое это потрясение для вас, — шептала она. — Но у вас крепкое здоровье…
— Крепкое здоровье? — рявкнула Бауэр, буравя Кармайкл ненавидящим взором. — Вы не представляете, что я сейчас чувствую! Это… это… — В бешенстве она подняла руку, но от слабости ничего не смогла сделать. Рука бессильно упала на кровать. — Это не мое тело. Это вообще не я! Так… так не должно быть! Со мной творится что-то ужасное, омерзительное. И еще кошмары. — Из ее горла вырвался сдавленный хрип. — О господи, кошмары…
Кармайкл погладила Бауэр по лбу, и та, немного успокоившись, прикрыла глаза. Вдруг они снова распахнулись, и взгляд упал на меня.
— Пусть выметается отсюда, — проговорила Бауэр.
— Я понимаю, вид Елены вам сейчас неприятен…
— Пусть выметается.
Кармайкл сжала ее ладонь.
— Знаю, ее присутствие напоминает вам о случившемся, и все же без нее не обойтись, Сондра. Она когда-то прошла через это, а теперь поможет нам. Если бы не она…
— Если бы не она?! — воскликнула Бауэр, оскалившись. — Если бы не она, меня бы здесь не было!
— Ваше раздражение объяснимо, Сондра. Если бы вы не привезли сюда Елену, ничего этого не произошло бы. Но не станете же вы обвинять ее в том, что…
— Не стану обвинять? Не стану обвинять?! — Бауэр почти перешла на крик. — А кто тогда, мать вашу, сотворил это со мной?!
Час спустя я сидела в камере.
После всего, что я для них сделала, после всех опасностей, которые претерпела, хватило единственного обвинения полубезумной оборотнихи — и меня снова упрятали в постылую камеру. Но ведь это я выходила Бауэр. По моему настоянию ей не вкололи препараты, опасные для ее жизни. Благодаря мне охранники, у которых на семь бед один ответ — пистолет, не пристрелили ее. И чем она отплатила? Обвинила меня — и не косвенно (мол, все из-за моей слюны), а напрямую — в том, что я сделала из нее оборотня! Безумие какое-то… А как же шприц? Как же отметина от укола? Все улики свидетельствуют в мою пользу. Неужели они думают, будто во время осмотра я украла из лазарета шприц, наполнила его слюной и воткнула в руку Бауэр? Да разумеется, так они и думают. Матасуми, во всяком случае. Кармайкл хватило здравого смысла, чтобы понять нелепость этих обвинений. Открыто докторша в этом не призналась, но хотя бы попробовала переубедить Бауэр. Когда ничего не вышло, она пообещала — уже когда я уходила — «все уладить».
Насколько ценна для меня Кармайкл как союзница? Ее решения мало на что влияют. Из начальства остались только Матасуми и Уинслоу, так что сильная воля на время обеспечила доктору реальную власть. Матасуми в спорах беспомощен, как ребенок. Что касается Уинслоу, ему воли не занимать, однако он почти не интересуется повседневными делами комплекса. Вот почему в отсутствие Бауэр докторше не стоило особого труда перевести меня в лазарет. Но теперь Бауэр снова в деле. Как изменилось положение Кармайкл? Кто из женщин в итоге победит?
Нужно учесть и еще один фактор. На что Кармайкл готова пойти ради меня? Презрения к Уинслоу и Матасуми она особенно не скрывает, а вот Бауэр ей по-настоящему дорога. Станет ли она мучить изможденную пациентку ссорами? Это зависит от того, как быстро та выздоровеет. Если Кармайкл действительно понадобится моя помощь, у нее не останется иного выбора, как настоять на своем. Однако если приступов больше не будет, то я влипла. Надежда у меня одна: если случится что-то ужасное, если Бауэр выйдет из-под контроля, то Кармайкл с Матасуми тут же обо мне вспомнят. Но учитывая, что может натворить свежеобращенный вервольф, лучше о таких желаниях забыть.
Я и в самом деле попала в немилость — никаких сомнений по этому поводу не возникало. Завтрак принесли на два часа позже обычного. Потом наступило время обеда. В промежутке между трапезами ничего не произошло, ровным счетом ничего. Кармайкл не вызывала меня на осмотр. Матасуми не устраивал никаких допросов. Не заглядывал на огонек Ксавьер. Даже Тесс не удостоила мою персону наблюдения. Меня оставили наедине с собственными мыслями, с воспоминаниями о прошлой ночи. Наедине со всеми страхами, угрызениями совести — и горем. Мысли, мысли… Я думала о гибели Армена, о Рут, наконец, о своем будущем, которое с каждым часом представлялось мне во все более мрачных тонах.
Во второй половине дня внезапно отворилась дверь. Я так резво соскочила со стула, словно на пороге стоял сам Эд Макмахон с чеком на кругленькую сумму от «Паблишерз клиринг хауз».[26] В действительности это был всего лишь охранник, но в ту минуту я бы обрадовалась любому человеческому лицу. А вдруг он пришел, чтобы сопроводить меня в лазарет? Или передать чье-нибудь сообщение… Черт возьми, да просто чтоб поболтать со мной! После шести часов изоляции мне казалось, будто я неделю проторчала в одиночной камере.
Охранник поставил на стол букет цветов и вышел.
Цветы?! Кому вздумалось посылать мне цветы? Может, Кармайкл хочет меня немножко подбодрить? Ну-ну. Или Матасуми сожалеет, что пришлось перевести меня на прежнюю квартиру? Держи карман шире. Ах, конечно же, Бауэр благодарит меня за самоотверженность в спасении ее жизни! Да, теперь все ясно. С невеселым смехом я прочла карточку, вложенную в букет.
Елена,
Мне очень жаль, что тебя перевели обратно.
Постараюсь все уладить.
ТайНе помня себя от бешенства, я смахнула вазу со стола и сжала кулаки. Да как он смеет! Как после вчерашнего смеет он дарить мне букеты, изображать сочувствие?! Я со злостью уставилась на цветы, разбросанные по ковру. Это в его представлении называется юмором? Или, быть может, он пытается внушить мне, что мое благополучие его как-то заботит? Насмехается? Или на свой извращенный лад он и впрямь за меня волнуется? Сволочь!.. Выругавшись, я шарахнула ногой по вазе. Та выдержала удар. Я подхватила ее с пола, чтобы завершить начатое, замахнулась… и застыла на середине броска. Нет, постой-ка. Нельзя злить Уинслоу. Трудно было преодолеть бессильную ярость, кипевшую во мне — еще чуть-чуть, и ваза полетела бы в стену… и все-таки не полетела. Поддавшись эмоциям, я лишь дам ему очередной повод причинить мне боль. Так ему нравятся игры разума? Отлично. Я встала на колени и принялась собирать цветы. Ничто не должно говорить о моей вспышке гнева. Зайдя в камеру, Уинслоу увидит свой подарок на столе, на самом видном месте, а я поблагодарю его за заботу. Да, улыбнусь и поблагодарю. Он тут не единственный игрок.
В семь вечера явился еще один охранник.
— Вас ждут на верхнем уровне.
Меня охватило ликование. Ура! Наконец-то! И тут я обратила внимание на лицо парня. В его глазах было беспокойство, которое он без особого успеха пытался скрыть.
— Что случилось? — спросила я, вставая с кровати.
Нет ответа. Охранник развернулся и открыл дверь. В коридоре ждали еще двое — как и первый, с оружием в руках. В животе у меня что-то оборвалось. Так значит, все, конец? Бауэр приказала меня казнить? Или Уинслоу наскучило играть со мной, и начнется новая охота? Но с чего охранники так встревожены? У Раймана с Джолифом от такой перспективы только слюнки бы потекли.
Я пошла на выход. Первый парень ткнул меня в спину дулом винтовки — легонько, словно поторапливая. Прибавив шагу, я направилась к защитной двери.
В приемной лазарета было не протолкнуться: семь охранников, Такер и Матасуми. Войдя в помещение, я словно оказалась в немом фильме, где нет ни запаха, ни звуков: время замедлилось, и перед глазами стали проплывать, один за другим, разрозненные кадры.
Матасуми, белый как мел, сидел на стуле, уставившись в пустое место. Такер что-то беззвучно кричал в рацию. Вокруг него сгрудились пятеро охранников. Еще один застыл возле Матасуми, спрятав лицо в ладонях; на подбородке выступила испарина, на рукаве рубашки расплылось влажное пятно. Последний охранник уперся, склонив голову и надсадно дыша, руками в стену. Я шагнула вперед и чуть не поскользнулась: под ногами растекалась лужица чего-то желтоватого. Рвота. Дверь в лазарет была закрыта. Я сделала еще шаг, по-прежнему чувствуя себя героиней немого кино. Меня заметили, и толпа расступилась. Девять пар глаз устремились на меня, и прочесть в них можно было многое — от тревоги до отвращения.
