Инна Витальская - Город призраков
Вокруг — тишина и одиночество…
Пройдя примерно полпути до Кронштадта, Сергей положил яхту в дрейф. Везде глубоко, Морканал остался много южнее, других судов можно не опасаться. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что он действительно один, Сергей достал припасенную бутылку водки и плеснул себе в стаканчик. Взял из пакетика помидор — закусить. Помыл его в забортной воде. Молча приподнял стакан, глядя в разъяснившееся небо, подумал: «За меня!» — и выпил.
…Он стал выпивать намного больше, но какое это имеет значение, если он — мертвый! Ему невероятно тяжело сознавать свою смерть и свое предательство — но никто этого не знает. И не узнает никогда, потому что он сильный человек, хотя и трусливый…
— Хочешь сдохнуть — вернись на Ладогу.
Серега испуганно раскрыл глаза, но никого не увидел. Почему-то подумал, что более всего сейчас испугался бы того своего двойника, который и остался на Ладоге, — встретив его, он действительно «сдохнет», никаких сомнений. Ерунда, алкогольные галлюцинации, нет с ним никого… Серега громко сообщил в пространство:
— Я не хочу сдохнуть. Я жить хочу! Здесь! И я все сделал, чтобы жить именно так, как я хочу!
В родном мире приходилось жить так, как «надо», и делать то, что от него ожидали. Он всю жизнь должен был «соответствовать». Сын высокопоставленных и обеспеченных родителей был обязан занимать активную жизненную позицию, увлекаться правильными вещами, хорошо учиться, поступить в СПбГУ, и обязательно — на юридический… Затем — работать в скучной конторе, где много платят и есть возможность карьерного роста, ежедневно сидеть с девяти до шести в ненавистном офисе — как хотели его родители. Даже в яхт-клубе он вынужден был занимать на гонках исключительно первые места, чтобы они не предложили ему заняться чем-нибудь другим, где успехи будут более очевидными.
Юрист из него получился никудышный. Скучно ему было, тоскливо, зевал целыми днями на работе и дозевался до того, что его уволили. Серега выдержал «разборку» с недовольными предками, которые, конечно, были разочарованы. Но не возражали, когда он нашел себе место инструктора в своем же яхт-клубе — и занялся, наконец, любимым делом. Правда, не упускали случая дать ему понять, что это любимое дело — не профессия. Папашка и вовсе не стеснялся демонстрировать сыну презрение, каждый раз подчеркивая, что они до сих пор дают ему деньги на личные расходы, обеспечивают его потребности, кормят. И замечал снисходительно: сынок молодой еще, перебесится. Когда-нибудь станет человеком.
В итоге все получилось так, как хотел бы Серега, — но для этого пришлось оказаться в чужом мире. Впервые он жил не оглядываясь и не опасаясь кого-то разочаровать, своей собственной жизнью. Впервые зависел только от себя. Впервые почувствовал себя полноценным человеком. И вдруг понял, почему тот же Тоник, идаже иногда Женька, относились к нему как-то свысока. Он только теперь начал взрослеть, понимать цену своим поступкам — и разочаровываться. Сложно все оказалось…
Он в самом деле хотел жить, потому что только начал понимать себя.
…Когда снова открыл глаза, солнце перевалило за горизонт. Задумался, наверное, и незаметно уснул. Рука все еще сжимала пустую бутылку — не вспомнить, как выпил. Но сейчас вроде все нормально. Серега сел, борясь с головокружением. Мозги вроде соображают, а тело не слушается. Ветер с запада снова усиливается, не пора ли возвращаться на базу? Он посмотрел по сторонам — пока он спал, яхту несло неизвестно куда. Надо было хоть якорь бросить. Что до Питера, что до Кронштадта — примерно одинаковое расстояние. Что теперь в Кронштадте? Серега еще не удосужился узнать. Может, с небольшим и красивым городком произошло примерно то же, что с Приозерском. Или — наоборот, он превратился в мегаполис, свободный от призраков…
Он лег на курс в сторону Питера. Ветер — совсем как вчера: теплый и плотный, довольно сильный. Поднялась небольшая волна, ее короткие злые языки беспорядочно били «Иллюзию» в борта, иногда заставляя ее корпус вздрагивать. Но она не «рыскала», шла ровно, как по струнке. Рваные облака по-прежнему закрывали небо, когда солнце пряталось за ними, становилось холодно. Серега запрокинул голову, подставляя лицо скупому солнцу. Так хорошо! Он — один в этом мире. Есть еще Ника — совершенно непонятная… Есть Тоник, который, наверное, его просто убьет при личной встрече. Но Сергею никто не нужен. Ему хорошо в одиночестве. А волны все росли, они приходили немного сбоку, брызги летели в кокпит и в бледноватом свете тусклого дня казались прозрачными и чистыми, будто он не в грязной Маркизовой луже, а в океане…
Ему казалось, что он летит со скоростью узлов пятнадцать — не меньше. Ветер все усиливался, становился злым, шквалистые порывы ударяли в паруса, заставляя Сергея быть очень внимательным. Он со скоростью моторной лодки перелетел через Петровский фарватер, едва не угодив под сухогруз, нашел свой створ и минут через пятнадцать добрался до входа в гавань…
* * *
«Я дам Сереге шанс, — размышляла Ника. — Он не может быть подонком. Он, наверное, даже по-своему любит меня…»
Она легко поверила Тонику. Ни разу не перебила его рассказ, ни разу не усомнилась в словах человека, которого, по большому счету, видела впервые. Может быть, потому что душа отзывалась на каждое его слово, а непослушная память порождала смутные образы… Конечно, это еще не воспоминания, но какие-то обрывки ощущений, чувств, эмоций. Ничего подобного не возникало, когда она слушала краткие Серегины повествования.
Тоник лишь один раз позволил себе приврать.
— Ты сочиняла изумительные произведения, — сообщил он ошеломленной Нике. — Когда ты играла на альте собственные вещи, все буквально замирало вокруг. Ты — гениальный композитор…
Он действительно был уверен, что Ника способна писать потрясающую музыку, — но в прошлой жизни ей для творчества не хватало уверенности. Свои вещи она играла «для себя», не показывая никому — даже Тонику.
— Тебе необходимо это вспомнить, — заявил он напоследок. — В тебе — редкостный, удивительный талант, и нельзя, чтобы он пропал.
Ника рассеянно прошла в ворота яхт-клуба, споткнувшись о натянутый поперек проезда канат, затем чуть не навернулась с мостков в воду и не сразу поняла, что «Иллюзии» нет на месте.
Серега часто тренировался неподалеку от берега один, отрабатывал маневры. Интересно, он и раньше так же фанатично любил свою яхту? Ника присмотрелась, но на воде его не обнаружила. Мог в грустях уйти куда-нибудь подальше, тогда придется загорать на пирсе до его возвращения. Она уже приготовилась к долгому ожиданию, но тут увидела «Иллюзию». Яхта как раз входила в акваторию клуба, мокрая, будто попала под дождь. Блестели мокрые борта, чуть полоскал парус с эмблемой класса — в гавани почти не было ветра. Серега сидел на борту, замерзший и довольный. Увидел Нику, помахал ей рукой.
Подошел на свое место, яхта тихонько ткнулась носом в пирс. Серега не успел придержать ее ногой. Проходя по борту, пошатнулся. С лица Ники сбежала улыбка.
— Ты чего, хронический алкоголик? — с искренним любопытством поинтересовалась она.
— Ничего… ниче я не пил, — заплетающимся языком ответил Серега. — Был бы пьян — потопил бы посудину! Там… это… ну, штормит здорово. Опасно очень. — И с видом знатока заключил: — Если б какой дурак вышел — точно потонул бы!
— Не потонул же, — Ника сильно разозлилась. — А насчет потопить яхту будучи пьяным, это ты действительно умеешь.
Пауза. Он словно споткнулся на ровном месте. Глаза забегали, лицо вытянулось:
— Ты что, все вспомнила?!!
Даже побледнел, бедняга, отметила Ника. Серега отвернулся, автоматически привязал яхту дрожащими руками. Когда снова посмотрел на нее, лицо его изменилось. Куда-то пропали пьяное самодовольство, постоянная ухмылка, высокомерный взгляд.
— Да, вот такое случилось. — Голос его стал тихим и бесцветным. — Я убил тебя. Я тебе солгал. Но…
Она молчала. Ни к чему задавать вопросы, все станет только хуже. Этот человек уже уничтожил себя.
— …но если бы я сказал тебе правду, ты бы не осталась в яхт-клубе! — Сергей заглянул Нике в лицо и, наткнувшись на ее взгляд, снова отвел глаза. — Я был вынужден тебе соврать. Один раз… — Он перевел дыхание. — Один раз я уже убил тебя… то есть был виноват… и если бы ты ушла, то опять, значит, предательство…
«Вообще-то логично, — подумала Ника. Она не ожидала от себя такого ледяного спокойствия. — Где бы я сейчас бродила? Сошла бы с ума или превратилась в одного из этих бездомных? Или села бы вместе с компанией Саши и Мишани? — Она вспомнила голодного и тощего Коляна. — Села бы за то, чего не совершала! Или попрошайничала на улицах… впрочем, все кончилось, и он помог мне».
— Я по-прежнему ничего не помню, — сообщила она. — Это очень тяжело. Не знаешь, кому и верить.
