Путешественник по Изнанке (СИ) - Билик Дмитрий Александрович
Сначала Юния жестко схватила Шуйского за руку. Тот почти ударил наотмашь, поэтому мне пришлось выкрутить и без того сильный выплеск хиста на максимум. А потом рубежник как-то неожиданно притих. И Лихо, эта несуразная старуха, нежно взяла его второй рукой, словно обнимая. Промысел кощея дергался, фонил, частично переходил в Юнию, тогда как рубежник застыл в странной позе. Словно чего-то ожидая. И спустя какое-то время — я понял, чего именно.
Лихо встала на цыпочки, поднимая свое изуродованное непропорциональное тело. Будто крохотная юная девушка, прижимающаяся к рослому могучему парню. И коснулась губ кощея. И мне даже показалось, что я увидел ее. Ту, которой Юния была когда-то. Тонкую маленькую красавицу, напоминающую собой цветущую иву. Обжигающую и притягивающую своей молодостью.
Поцелуй вышел робким. Лихо будто боялась спугнуть любовника напористостью. Вот только так было поначалу. С каждым новым мгновением нечисть все настойчивее настраивалась на ласки, поглощая хист. Не весь полностью, а лишь часть. Она напоминала обжору, который торопливо ел пирожные, роняя огромные куски и размазывая крем по лицу.
А затем Юния поглотила его полностью. Брызнула кровь от лопнувших в жадном поцелуе губ кощея, а Шуйский удивленно испустил последний вздох. Лихо же, отбросив тело несостоявшегося любовника, упала на землю, трясясь от удовольствия и нового рубца. Какая бы могущественная нечисть не была, но она убила самого кощея.
Зрелище оргазмирующей старухи, сказать честно, мне особого удовольствия не доставило. Я даже, когда порно смотрю, тэги другие выставляю. Единственное, для чего у меня хватило ума и фантазии — подбежать к нечисти и приложить к ней Трубку, загоняя обратно в артефакт. Где она и продолжила приходить в себя. А после я рухнул прямо там, возле трупа кощея, обдуваемый пронизывающим ветром Изнанки и полностью обессиленный.
Интерлюдия
Тимофей Валентинович Трепов ужасно не любил рисковать. Он искренне считал, что риск — это необходимость скорого залатывания дыр в плохом плане. Когда все идет так, как и задумано, как должно быть, не нужно быстро менять тактику и судорожно приспосабливаться к изменяющимся условиям.
К сожалению, кощей, которого за глаза многие звали Дедом и который этим прозвищем гордился, хоть и не подавал виду, знал, что гладко бывает только на бумаге. Даже в работе с умными людьми жизнь частенько вносит свои коррективы. А если вести дела с зазнавшимися выскочками, у которых еще и молоко на губах не обсохло, все может выйти очень плохо.
Вот говорили ему, что у Шуйских дурная кровь. Он же повелся на богатство фамилии и их влияние. Посчитал, что именно с Даниилом Созвездие шагнет к небывалой высоте. И надобно отметить, так по началу и было.
Разве не Шуйский нашел тропку к самой великой из реликвии, которую можно вообще представить? Разве не он помог Созвездию, прежде имевшему лишь смутное понимание, как вернуть былую силу, обрести новую цель?
Все он. Вот только чем выше взлетает птенец, тем больше тот отрывается от родительского гнезда. Чувствует себя всесильным созданием, у которого весь мир под крыльями, но еще не понимает, как дуют новые ветра и что молоденькие косточки не окрепли для долгого полета.
Иными словами, зарвался Шуйский. Он и раньше раздражал Деда своим высокомерием и гордыней. Но тут ничего не попишешь, первые триста лет у кощея — самые тяжелые. Это потом приходит мудрость, понимание, порой даже смирение. К тому же, княжеский род, пусть и не правящей ветви, тоже о многом говорит. У этих гонор в крови.
Надеялся Дед на благоразумие и мудрость, вот только годы пришли одни. Без оных. Данька, стервец, напротив, с возрастом становился лишь хуже. Будто убедился в том, что вокруг него одни идиоты и лишь он один самый умный из всех рубежников. Только он видит, как сплетаются нити и разворачиваются хитроумные клубки. А все остальные либо тупицы, либо заплесневевшие рухлядь, которой место на свалке истории.
Вот и Старик, ближайший соратник Деда, был такого же мнения о молодом князе. Понимал, что если сейчас не осадить, то дальше только хуже будет. Шуйский явно посматривал на кресло протектора, намереваясь когда-нибудь сесть на него своим тощим задом. Но из возможных «за» мог быть только голос Агаты. Но кто знает, на что готов пойти этот мальчишка ради достижения цели? Что взбредет ему в голову?
Потому и пошел Дед дальше Старика. Решил не просто приструнить наглеца, а подставить так, как никто не подставлял. Оттого и отправил в Изнанку, где каждый из кощеев Созвездия чувствовал себя плохо, но Шуйский ощущал хуже прочих. А сам Дед ушел в Выборг, пойдя именно на этот риск. Для подстраховки. Или, если угодно, решительного удара, ежели Данька оплошает.
Потому как ставил на кон многое. Это простому ивашке случайно пересечь границу чужого княжества не доставляет особых проблем. На них охранные артефакты даже порой не настраивались. А вот ведун или, чего доброго — кощей, птицы совершенно другого полета. Если напрямую, без «обманок», то сразу на след встанут. Пара часов и на тебя выйдут. А ты потом объясняй, почему инкогнито проник, в обход всех условностей — без официального письма, да еще к воеводе на аудиенцию, как то подобает, не явился.
Поэтому и обвешал себя «обманками» Дед, напоминая новогоднюю елку. Все пальцы в перстнях, на шее два медальона и ожерелий без счету, а голову украшала толстенная диадема, больше походившая на корону. Без лишнего стеснения, на Трепове сейчас было столько артефактов, сколько Выборг и за год бы не купил. И не потому что денег не хватило, редкой работы они были.
Все «обманки» подпитывал Дед хистом. Тот у него был весомый, тринадцати рубцов, к тому же не закис, не скукожился. До сих пор Трепов развивал промысел. И даже вполне справедливо думал о временах, когда перешагнет за рубеж пятнадцати отметин на груди. А реликвия в том только поможет.
Оттого и рисковал. Мальчишка должен быть убит. По большому счету, плевать Деду на пацана. А вот хист — дело другое. Главное, чтобы он ушел и долго еще не появлялся. Промысел же подобен сухой губке, все впитывает: и нужное, и ненужное. Кто бы мог подумать, что бабка вынюхает все про артефакт, да вместе с хистом своим наследничку передаст?
Много денег для этого Трепов потратил. Самого чура подкупил, что будто и немыслимо. Да только в любом племени, даже самом великом, всегда гниль найти можно. Вот Трепов и искал. Долго, муторно, а когда нашел — тщательно прикармливал серебром, ожидая нужного момента. И вот наконец он настал.
По большому счету, Шуйский должен был справиться. Даже несмотря на Изнанку и свою отверженность от мира. Вот только у каждого плана должен быть запасной. Вдруг Даниил опять напортачит. Или, чего доброго, мальчишка его одолеет.
Конечно, сама мысль о подобном — возмутительна. Ведун без году неделя, который и тонкостей всех рубежных дел еще не знает, а против него целый кощей. Однако давно жил на свете Дед. Видел такое, что многие бы за бред приняли, а после и перекрестились. И допускал всякое.
Если вдруг умрет Шуйский, то так даже и неплохо. Свято место пусто не бывает. Не просто так Высоковские его на каждый званый ужин приглашают. Да, сынок там пустомеля, пока еще ведун, но о восьми рубцах. Разве что тупой, как пробка. Но хватит уже умных, наелись досыта. И тупость часто можно превратить в исполнительность. Просто указания давать такие, чтобы никакой возможности не было инициативу проявить.
И вроде все предусмотрел Трепов, все продумал. Уведомил его купленный чур, что мальчишка на ту сторону шагнул. И примчал Дед так шустро, как только мог. Шуйский, само собой, быстрее добрался с Изнанки. Зато сил больше Деда потерял.
Вот только сколько времени прошло, а мальчишка возвращаться не торопился. Мог, конечно, сам сгибнуть, но тогда бы Данька, стервец, нашел бы его скорбные останки, вернулся, да Трепова известил. Но и этого не случилось.
Потому к исходу дня, скрепя сердце, поселился Дед в доме напротив завода, где укрылся чур. И сетовал, что все идет не так, как должно. Нельзя ему тут оставаться надолго, пронюхают, выведают, найдут. Тогда быть беде.
