Маскарад (СИ) - Пылаев Валерий

Но я все-таки узнал.

Глава 37

Не то, чтобы я так уж сильно нуждался в комфорте. Столетия, проведенные на войне, приучают философски относиться к любым неудобствам. Особенно если обладаешь умением без особого вреда для здоровья ночевать хоть под попоной боевого коня, хоть в траншее, заполненной дождевой водой примерно по щиколотку, хоть прямо на мерзлой земле. Впрочем, именно после таких приключений и начинаешь ценить этот самый комфорт особенно сильно. Спать куда лучше в тепле.

А работать куда лучше там, где светло, много места и не пахнет сыростью. И, что куда важнее — где никто не болтает без умолку и не носится взад-вперед со стремянкой, раз за разом превращая аккуратно разложенные на столе стопки документов в ворох бумаги.

В общем, я сказался больным и отпросился у Геловани. Его сиятельство вряд ли поверил, что наделенный целым ворохом необычных Талантов капитан может вот так просто взять и свалиться самой обычной простудой, однако спорить не стал и выделил мне выходной. Который я, разумеется, тут же принялся тратить на ненароком подсунутую Вольским зацепку.

И теперь передо мной действительно маячило… что-то. Не очередная фронтовая байка или обросшая выдумками городская легенда. Не моя собственная фантазия, кое-как вырезанная в размер и пристроенная по соседству с и без того сомнительными фактами, а истина. Пока еще скрытая под слоем прошедших с войны лет, однако уже готовая отдаться мне в руки… почти готовая.

Я еще не успел вытащить из глубины эту могучую рыбину, но хотя бы видел ее сквозь толщу воды. И чем сильнее натягивал удочку, тем больше убеждался, что на этот раз улов окажется достойным, и коварная леди удача не подсунет мне вместо добычи очередного худосочного малька.

Фотография, имя и номер войсковой части — вполне достаточно, чтобы отыскать человека даже за полвека до изобретения чего-то похожего на Интернет. За прошедшие четыре с половиной года бравый унтер-офицер наверняка успел выйти в отставку и уехать куда-нибудь в глубинку. Или вообще остался на Дальнем Востоке, где выправить новый документ куда проще, чем в столице или губерниях в европейской части страны.

В начале двадцатого века изрядная часть крестьян вообще не имела паспортов, и служащие канцелярий порой заполняли документы со слов просителя, так что поиски героического фельдфебеля Игоря Никитина могли занять не один месяц, но зато теперь я хотя бы не сомневался, что копаю в верном направлении. Да и общая картина если не стала полностью ясной, то уж точно дополнилась.

Итак, что имеем в сухом остатке? Прорывы существовали на земле сотни или даже тысячи лет. Однако когда-то давно, в допетровскую эпоху, а то и вообще еще при Рюриковичах, их количество стало уменьшаться, а примерно в середине позапрошлого столетия и вовсе сошло на нет. Может, это произошло само по себе, а может, постарались древние мудрецы, которые после этого по старой доброй традиции попрятались, вылезая разве что во время очередной войны.

Так продолжалось сто пятьдесят лет, но после русско-японской картина снова круто поменялась. Прорывы начали появляться опять, и не постепенно, а сразу в изрядном количестве, которое еще и прирастало от месяца к месяцу — и прирастает по сей день.

И одновременно кто-то избавлялся… предположительно избавлялся от старшей «когорты». Сначала погиб я, потом еще один, потом еще, и в конце концов страна лишилась всех древних защитников. Будь хоть кто-то из них еще в строю, об этом наверняка знали бы. Если не Геловани, то император уж точно.

Старцы ценили уединенность и конспирацию, но никогда не остались бы в стороне, когда на улицы лезет прожорливая нечисть из мертвого мира. Пусть не сразу, но все же явились бы, чтобы предложить свою помощь и весь арсенал накопленных за столетия знаний.

Я, во всяком случае, просто не мог бы поступить иначе.

И если никто не пришел на помощь Ордену Святого Георгия, значит все мне подобные или мертвы, или напуганы настолько, что не смеют высунуть носа. Значит, остается только сложить два плюс два и сделать вывод, что их исчезновение просто не может не быть связано с колдуном.

И если уж он может открыть один здоровенный Прорыв, значит и остальные — его рук дело, прямо или косвенно. И все загадочные убийства в столице и за ее пределами, и нашествия Леших, Жаб и Упырей, и Меншиков с Сумароковым, и политический заговор — ягодки с одного и того же поля, которое колдун щедро поливал кровью друзей и врагов не два с чем-то года, как я думал раньше, а чуть ли не пять, еще с войны. И единственный, кто может пролить на все это чуть больше света — тот, кто в одна тысяча девятьсот пятом году называл себя Игорем Никитиным и нес службу в третьем сибирском армейском корпусе.

Конечно, если до него еще не добрался колдун.

И случайностей здесь быть уже не может: в безобидной и ненавязчивой на первый взгляд просьбе Воронцовой на деле скрыто куда больше, чем желание убрать чересчур заметного выскочку-капитана — то есть, меня — подальше от грозных царственных очей. Колдуна действительно интересовало наследие древних. Точнее, сами древние, которые каким-то чудом ускользнули от его всевидящего ока и уцелели после чистки.

Неудивительно, что они с Воронцовой заинтересовались исследованиями Вольского.

— Ваше сиятельство, может, все-таки потрудитесь объяснить, что зачем нам искать этого фельдфебеля? — ядовито поинтересовался с дивана Петропавловский. — Он что, Кудеярову денег задолжал?

— Не задолжал, — вздохнул я. — И не объясню. Много будешь знать, братец — скоро состаришься.

— Понял. Умолкаю.

Мой товарищ из гимназии нередко лез не в свое дело и всегда любил позубоскалить, однако ему хватало ума сообразить, что мы уже совсем не те беззаботные мальчишки в синих фуражках, какими были всего каких-то три-четыре месяца назад. И что Володя Волков уже давно по самые уши влез в дела, знания о которых могли принести печали и неприятности в промышленных масштабах.

Однако на несколько мгновений в гостиной все же повисло неловкое молчание, и я уже приготовился оправдываться за грубый ответ, когда на лестнице раздались тяжелые шаги и оттуда появился запыхавшийся и сердитый Фурсов.

— Да чтоб их всех… В следующий раз сам пойдешь! — проворчал он. — Не канцелярия, а жулики какие-то.

— Ладно уж тебе. — Я поднялся из кресла. — Добыл?

— Добыл, — буркнул Фурсов доставая из под мышки тонкую папку, перевязанную тесемками. — Десять целковых отдал… Грабеж!

Казенные дома никогда не меняются. И если добыть секрет государственной важности у нас вряд ли бы получилось, то с документами отставного вояки, да еще и не самого большого чина, никаких сложностей не возникло. Фурсов или рассказал душещипательную историю о пропавшем дядюшке, или сразу полез в бумажник — выписка из армейских архивов со всеми данными героического фельдфебеля теперь была у меня.

— Никитин Игорь Иванович, — вполголоса проговорил я, распуская тесемки. — Солидный кавалер — один медалей, наверное, с полдюжины будет… Даже в Японии повоевать успел, в отставку уже в пятом году вышел… Вернулся в родное Карачарово во Владимирской губернии…

— Во Владимирской? — вдруг переспросил Петропавловский. — Это Карачарово не под Муромом часом?

— Там, — отозвался я. — А что?

— Да вспомнил — фамилия будто знакомая. — Никитин. Ловили тут одного пару лет назад осенью…

— А ведь и правда! — Фурсов шагнул вперед и потянулся, будто собрался отобрать у меня папку обратно. — Даже в газетах писали. Еще называли его страшно так, у меня мать каждый раз крестилась… Как же его там?..

— Муромский потрошитель! — Петропавловский вскочил с дивана. — Точно, он и есть — Игорь Никитин, отставной солдат, ветеран.

— Унтер-офицер, — зачем-то поправил я. — Фельдфебель.

— Да неважно! — Фурсов махнул рукой! — Его в конце седьмого года чуть ли не по всем губерниям разом искали. Говорят, он в Муроме человека в кабаке убил, Владеющего… Голыми руками задушил!