Александр Прозоров - Москва – Врата Демонов
— Иди сюда. — Алина поняла, что сам дикарь делать ничего не будет, повернула кран к ванной, открыла воду. Однако мыть гостя возле раковины оказалось неудобно — струя не доставала, — и она переключила воду в душ, сняла его с настенного держателя, полила дикарю на руки.
Ну вот! Теперь еще и дождь из привязанной к стене палки! Атрамир думал, что удивляться перестал совершенно. Но приходилось снова и снова.
Посмотрев на пыльную корку у локтей, прыскать на них гелем женщина не стала. Сняла с крючка свою мягкую мочалку, густо намылила, потерла гостю руки, сполоснула, натерла еще раз. Вода текла такая грязная, что в это месиво было впору сажать редиску. Алина намылила мочалку еще раз и вдруг, поддавшись порыву, провела ею, сочащейся мыльной водой, дикарю по лицу. Потом еще раз. Гость стерпел, а под мелованной коркой прорезалось совершенно обычное человеческое лицо. И вроде даже совсем молодое.
Женщина смочила губку, намылила, отерла это лицо, как запылившееся зеркало, направила на него струю воды…
Дикарь вдруг фыркнул, закрутился, передергивая плечами.
— Ой, извини! — спохватилась Алина, поняв, что налила гостю за ворот.
Вода противно струилась по спине, затекала под мышки. Тело моментально зачесалось. Атрамир попытался поерзать под панцирем, но тот, понятно, сидел надежно, плотно облегая тело. Волхв тихо ругнулся и стал распускать завязки. Сбросив броню, попытался растереть зудящие места — но сделал только хуже.
— Опа! — усмехнулась женщина неожиданному представлению. Хотя о причинах оного догадаться было несложно. — Что, вся жизнь в походе? Ну, коли так, тогда залезай целиком.
Слов дикарь не понимал, и она первой перешагнула край ванны, потянула гостя за собой, сняла с него дурацкую шапку, окатила снизу вверх и обратно и стала решительно намыливать волосы.
Это был очень странный, завораживающий процесс, когда с помощью губки и мыла прямо на глазах женщины из вонючего и грязного раскрашенного чудища с черепом вместо головы возникал статный молодой парень. Сперва на нем обнаружились густые рыжие кудри, после мыла проявившие сочный золотой оттенок, потом густые, рыжие же брови, синие глаза, нос картошкой и пухлые красные губы, потом — смуглая, загорелая шея, широкие плечи, бугристые от мышц руки и не менее мускулистая грудь, поджарый живот из множества рельефных кубиков.
Алина извлекала этого мужчину из пены, как Пигмалион свою Галатею, и точно так же что-то дрогнуло у нее внутри, наполняя тело подзабытым трепетом. Женщина словно не заметила, как созданный ею «Галатей» развязал узел ее халата, снял его с плеч, откинув в сторону, и тихонько охнула, только когда руки дикаря заскользили по ее телу, а губы коснулись ее глаз.
— Меня… мыть не надо… — зачем-то сказала Алина, подставляя поцелуям подбородок, шею, свои плечи, послушно обхватила парня руками за шею и ногами за бедра, когда он легко, словно котенка, вскинул ее в воздух и прижал спиною к стене, сразу оказавшись глубоко внутри, и продолжал целовать, целовать, отчего внутри ее тела растекалась блаженная сладость.
Тело предало свою хозяйку и отдавалось чужаку, и радовалось власти над собой, и не желало свободы — ей же оставалось только бессильное сладострастие, похожее на погружение в теплую, нежную гидропостель, отнимающую все чувства до единого и оставляющее только блаженство…
Алина очнулась, сидя на краю ванны, а гость стоял пред женщиной на коленях, придерживал за спину, чтобы не упала, и за руку — зачем-то перебирая губами ее пальцы. Глупо — но эти мягкие бессмысленные прикосновения ей почему-то нравились.
— Кажется, голова закружилась… — попыталась оправдаться Алина.
Впрочем, дикарь ее все равно не понимал. Или понимал? Когда она потянула руку к себе, парень не отпустил, а поднялся, помогая женщине встать. Пригладил ей волосы, глядя прямо в зрачки.
— Растрепалась? — Алина вскинула ладонь. — Хотя о чем это я? — Женщина перевела дух, опустила глаза, увидела губку на дне ванны и наконец-то вспомнила: — Ах да… Тебя нужно помыть, раз уж начали. Что там у нас осталось?
Осталось от бедер и ниже. Гость послушно отдался ей в руки, позволяя делать все, что она пожелает. Алина всячески старалась не отвлекаться — однако желания почему-то все равно постоянно сворачивали в одну и ту же сторону. И потому через пару минут, отбросив губку и сполоснув его ступни, она обняла дикаря за шею и уверенно сказала, глядя в глаза:
— Вот и все. Можешь вытираться.
Дикарь улыбнулся и в точности исполнил то, чего ей так хотелось.
Когда они вышли из ванной, за окном было уже совсем темно, а девочка играла в комнате. Услышав, как хлопнула дверь, Юля выглянула и громко возмутилась:
— Вы чего так долго мылись?!
— Много очень отмывать пришлось, доченька, — повинилась Алина. — Грязи оказалось изрядно.
— Это мертвый дядя?! — округлившимися глазами вперилась малышка в полуобнаженного мужчину, одетого лишь в полотенце, намотанное на чресла.
Никакая другая одежда в женском доме на гостя не налезала.
Девочка подошла, потыкала пальцем гостю в живот:
— Это он такой настоящий?
— Еще как! И не называй его мертвым дядей! Видишь, он живой.
— А как тогда его называть? — озадачила вопросом Юля.
Женщина подумала, да и махнула рукой:
— Ладно, пошли кушать!
— Да я поела уже давно! Вас пока дождешься… — Девочка отвернулась и убежала в комнату.
Алина, сев за стол, жадно осушила стакан компота, налила еще и снова выпила. Закусить было нечем — дочка, пока ждала, повытаскивала все фрукты. Пришлось есть остывшее мясо, хотя диетологи и не советуют.
Дикаря мнение врачей не интересовало и эскалопы он уплетал — аж за ушами трещало. Под смуглой бархатистой кожей весомо перекатывались мышцы, белые зубы клацали, как клещи. Вот что значит не знать о существовании диет! Кровь с молоком, а не человек.
Гость поднял на нее взгляд, перестав жевать.
— Да понимаю я, понимаю, — кивнула Алина. — У вас вся жизнь один сплошной фитнес. Кто от тигра убежал, тот и жив. Кто оленя догнал, тот и сыт. Такая вот поголовная «компьютерная грамотность».
Дикарь улыбнулся, не отрываясь от еды.
— Ты чего, меня понимаешь? — забеспокоилась женщина.
Гость отрицательно покачал головой.
— Ну, а раз понимаешь, то знай, что случившееся сегодня ничего не значит, — откинулась спиной на стену Алина. — Развлеклись разик под настроение, и хватит. У тебя своя дорога, а у меня своя. Знаю я, чего вам всем хочется, самцы похотливые. Сесть на шею и ножки свесить. Чтобы и кормила, и убирала, и обстирывала, и ласкала. А вы только лежали, ноги на стол задравши, пиво жрали да поучали, что я хорошо делаю, а что неправильно, и что опять не успела прихоть твою исполнить…
Атрамир остановился, прислушиваясь к монологу хозяйки. Он не знал слов, которыми она выстреливала с такой яростью, но понимал, что нарастающая ярость направлена не на него. Женщина воевала со своим прошлым, с какой-то обидой, засевшей глубоко в душе и по сей день грызущей ее изнутри, словно обосновавшийся в сочном наливном яблоке склизкий червяк. Кто из целителей не видел больных, убивающих самих себя за то, что где-то и когда-то поступил не так, как надобно, что ошибся, что не посмел, не рискнул? Рана, из которой не течет крови. Рана, которая рвет душу, а не плоть.
Конечно, он не мог изменить ее прошлое. Но зато мог дать немного тепла сейчас. Немного той лечебной силы, которой останавливал кровь и залечивал раны, взбадривал слабых и возвращал веселье детям.
— Что смотришь? Тебе не понять, вы же дикари. Для вас баба — это вещь, а не человек. Вы там небось жен непослушных у столба кнутом порете. Сапоги заставляете стягивать, на коленях кушанья подавать, питаться объедками. При мужчинах не разговаривать, за одним столом не сидеть…
Запив мясо, ее гость поднялся, пошел, словно мимо, но кончики его пальцев легли ей на запястье, плавно заскользили вверх по руке. И от этих пальцев под кожей словно разбежались тонкие колкие искорки, пробираясь чуть не до кости и оставляя за собой полоску прохлады.
— А-а… — осеклась женщина, а пальцы уже скользили выше, через плечо мимо шеи и через подбородок. Алина охнула, закинув голову. Дикарь наклонился и горячо поцеловал ее в губы. Рука же, естественно, опустилась вниз, и холодок колких искорок прокатился по ее груди, тут же перекинулся на другую. И если в груди стало зябко, а губам горячо, то ниже налилось томление, которое предательски поползло во все стороны — и Алина в ужасе что есть силы отпихнула гостя: — Не-ет!!!
— Мама?! — пулей вылетела из комнаты Юля.
— Я смотрю, уже одиннадцатый час, а я тебя еще не уложила!
— Да я еще не хочу, мама.
— Ты никогда не хочешь, доча. И я не хочу. Но так устроен мир, что по ночам люди должны спать. Потому и я ложусь, и тебе придется.
