Ускользающий город. Инициализация (СИ) - Булавин Евгений

— Вижу.

— Поставьте на пол.

Евгений, пожав плечами, поставил. И вскрикнул, увидев перед собой голограмму великовозрастного креативщика в пиджаке и джинсах.

— Ого… А круче, чем в Звёздных войнах. Полноцветный, во весь рост, как настоящий…

Креативщик презрительно-возвышенно скривил округлые щёки:

— Я настоящий! Тоже мне, Искатель… Хотя… ты не Искатель. По крайней мере, не тот, которого знаю я. Ты-то по какой фигне загоняешься?

— Точно не по психотропным веществам. Кто ты?

— Я, — приосанилась голограмма, — Мстислав Ужинский. Дизайнер, фотограф, свободный художник.

— А я уплываю в мир ласковых щеночков. — Евгений вздохнул и грузно уселся на ближайшую тумбу. Вынув из-под зада обувную ложку, усмехнулся. — Только не говори, что эта «игровая приставка» — Фанерон.

— Зачем, если ты сам?

Евгений покосился на зеркало, в котором голограмма отражалась как размытое пятно света.

— Что оно делает?

Ужинский хитренько прищурился.

— Ну конечно, — проговорил Евгений. — Что тебе нужно?

— Кнопки видишь?

— Вижу.

— Введи пару команд…

— И что будет?

— Ты хочешь узнать про Фанерон, или нет?

Евгений сжал губы и выдал:

— Ты хочешь выбраться, или нет?

— Пользуешься положением, засранец?!

— Пользоваться положением — это если подвесить шайтан-коробку над водой и спускать на полметра за каждый неудачный ответ.

— Да ты знаешь, кто у меня братья?!

— Один — мент, другой ищет какого-то Азарию. Знаю. Только сейчас они не с нами. Сейчас есть ты, я, мои вопросы и твои ответы. Не получу ответов — ну… узнаю, как смотрятся голограммы на дне реки.

— Не посмеешь!

— Мужик, — вздохнул Евгений. — Я так замудохался слушать чьи-то угрозы и указки, препираться, воевать за каждую крупинку информации, которая мне вообще не упала. Давай я помолчу, а ты расскажешь всё, что мне нужно. О, какой у тебя тут интересный молоток…

Ужинский открыл рот, чтобы заорать, но передумал.

— Тебя ведь Судии послали? Хорошо, что не сами… Это не моя вина. Я стал невольным катализатором, но катастрофа… к ней и так всё шло.

— О чём ты? Машинах, поездах, инфосфере… самолёте?

— Ты что, дальше своих тупых очков не видишь?! Это симптомы! Расфазирование! Оно началось!

— Что началось?

— Дай… объяснить. Ты слышал о моей авторской студии?

— Нет!

Ужинский скептически покачал головой.

— Студия специализируется на фотографии. Разнообразнейшие интерьеры и пейзажи, прототипы лучших голографических технологий… от лица, пожелавшего остаться неизвестным. В России я был единственным, кто входил в группу бета-тестеров! Но потом Стомефи из-за вшивой местечковой политики отнял у меня всё. Я был в отчаянье.

— Забыл, как Фотошопом пользоваться, что ли?

— Заткнись! Был бы ты у меня хоть раз!.. Как клиент ты не знаешь, как отдавать часть себя в иную реальность; как оператор голокомнаты — каково это, творить иную реальность и запечатлевать её мгновения на снимках…

— Да-да, я быдло.

Ужинский явно не знал — ликовать, или оскорбляться.

— Поставщик узнал о моём бедственном положении и прислал в разобранном виде нечто принципиально новое. Не просто голограммные пейзажи, нарисованные на компьютере. Нет. Полноценное устройство, исчисляющее эту реальность, а также возможные её варианты. В… определённых рамках, конечно. Например, история одного взятого клиента. Меняешь ген — и у него другой цвет глаз. Меняешь какое-то незначительное решение — и готова его фотография на фоне индейских пирамид. Совершенная симуляция. Почти параллельный мир.

— И что пошло не так? Решил покопаться в собственной жизни?

— Нет! Нет, да, но нет. То есть, пробовал. Дело не в этом! Аппарат не влияет на нашу реальность, но вполне можно стать частью его реальностей.

— Решил сам себя… сфоткать?

— Это называется «сэлфи».

— Как такую бандуру можно склепать в подвале на верстаке немытой девицы?

— Потому Фанерон и совершенен. Имея чертежи и руки из нужного места, собрать его можно и в подворотне.

— Так, — зачесался Евгений. — Ты стал частью симуляции. Как это повлияло на город?

— Может технотёлка что-то напутала, а может, мои личные модификации, что вряд ли… Фанерон ускорил процессы расфазирования, которые давно варятся в мозгу коллективного человечества. Что ты за Аспект, если не знаешь о расфазировании?

— Молодой и перспективный. Объясняй.

Ужинский не поверил. И Евгений быстро понял, почему.

— Все мы живём как бы в двух фазах — в мире, какой он есть, и мире, который мы воспринимаем в меру своей субъективности. «Мир видимого». Те, кто заглядывает в фазу объективного не мельком, завершает своё путешествие в компании настоящих психов, в Гоголевке. Вы, Аспекты, можете видеть обе фазы, но не одновременно. В форме Аспекта — объективную, в форме человека — видимую. Иногда мы заглядываем в первую фазу, но разум спасается от безумия, подкидывая все эти «а, показалось». Аппарат… ускорил расщепление фаз и воздвиг между ними непроницаемый барьер. Теперь нам доступен только мир, который хотим видеть мы … или он. В рамках Чернокаменска, конечно. Пока ничьих мощностей не хватает, чтобы оцепить хотя бы Бельгию.

— Он — твой таинственный благодетель? — уточнил Евгений. Ужинский красноречиво выкатил на него глаза. — Звучит как безумный эксперимент. Он пропускает через «фазы» только то, что ему нужно… либо наоборот, не пропускает то, что ему нужно. Люди застревают в фазе реального, не видимого мира, в то время как их транспорт почему-то пролезает. Интересно, каким макаром мент смог дозвониться, находясь в другой фазе…

— Пока процесс не завершён, будут шероховатости.

— Ну а ты? Где находится Мстислав… как тебя по отчеству?

— Давай не будем об отчестве. Просто Ужинский.

— Ладно. Отвечай, Ужинский.

— Я в кармане. Лучше сказать, колодце, из которого вижу вашу вторую фазу, но сам не являюсь её частью… но к первой тоже не принадлежу.

— Добился своего, эскапист Иван Хренов. Что дальше?

— Тебе этого мало?

— Я вообще-то не из Чернокаменска. И до чёртиков хочу домой.

— Сочувствую, — отозвался фотограф тоном, словно Евгений не отыскал любимые чипсы в магазине. — Теперь ты мне поможешь? Сначала жми на белую…

Евгений встал, тяжело опираясь ладонями о тумбу. В таком положении он оказался немного выше голографического фотографа.

— Ты ни разу не просился наружу. И это невозможно, судя по твоим словам. Хочешь утянуть меня к себе? Чтобы одному было нескучно, если вдруг эксперимент нанимателя затянется?

Ужинский заиграл желваками, тяжело дыша.

— Знал, что нельзя ничего говорить! Долбаные Искатели! Ну и что ты собираешься делать?

— Ого, — удивился Евгений, — я же пошутил. А ты с такой лёгкостью раскрыл свои гнилые карты… Не понимаю, на кой ляд нужно было пакостить. Когда братья тебя хватятся, то в первую очередь пойдут сюда.

— Нет!

Ужинский попытался схватить Евгения, но рука его искристой тенью скользнула по плечу.

— Не уходи! Стомефи злится! Он годами может не разговаривать! Искатель! Сука!

Евгений опустил на него тяжелый взгляд и покачал головой:

— Кое-кто меня сегодня уже пытался надуть.

— Ты просто мразь! Хватит оправдываться!

— И правда — хватит, — согласился Евгений, разворачиваясь.

— Что тебе нужно?! Всё дам! Деньги, бабы, звездой хочешь стать? Бизнесом заняться? Я знаю людей! Куда ты?! Выродок!

Выходя, Евгений закрыл за собой дверь подсобки и немного пожалел, что не на ключ.

— Я найду тебя! — кричал Ужинский. — Я выберусь! Ну не уходи! Денег дам!.. Я скормлю тебя собакам! Ты уходишь от самой выгодной сделки в своей никчёмной жизни! Урод! Останься!

«И думай теперь», — рассуждал «урод», хлюпая ногами по мокрому ковру, — «его история — правда, или правда, но в рамках открывшегося мне поутру волшебного мира… Блин, что я творю? Ведь обязательно найдётся дебил, который припрётся раньше братьев и, поев дерьма ушами, нажмёт на эти кнопки… Отдам шайтан-коробку Августе. Может, придумает чего…»