Виталий Вавикин - Пятая планета
— Куда прёшься, бестолочь?! – заорал их предводитель на высокого незнакомца в чёрной рясе монаха, затем увидел камеру, заменившую глаз. Увидел рубиновый свет в её центре. – Чего пугаешь! – заворчал гном. – Видали мы таких красноглазых! – он шмыгнул носом, попятился. Достав пригоршню монет, мастер По бросил их к ногам гнома. Тут же поднялся гам. Десяток гномов кинулись собирать мелочь. Теперь незнакомец стал их другом. Лучшим другом.
— Ромул, – сказал мастер По. Гномы загалдели, указывая дорогу.
— Люблю мелочишку! – подмигнул гном–предводитель. Под рыжей бородой мелькнула улыбка, но мастер уже не видел этого. Он шёл по улице к дому своего ученика. Возможно, своего лучшего ученика, который видел так много, когда он – мастер, в той, прошлой жизни, был слеп. Так сильно слеп!
— Здравствуй, Ромул, – сказал он, когда ученик открыл ему дверь. Капюшон мастера скрыл от насторожённого взгляда большую часть его лица.
— Мастер По? – недоверчиво спросил Ромул, вспоминая то, что видел в институте Рашилайи. – Вы живы?
— В какой‑то степени жив.
— Понятно, – Ромул подумал, что судьба, как бы старательно он ни бежал от неё, всё равно будет вечно догонять его. Так было с его родителями. Так будет с ним. – Как вы нашли меня? – спросил он бывшего учителя.
— Твоя душа всегда была в этом городе, – что‑то из прошлого вздрогнуло в угасающем сознании мастера. – Даже когда изгнали твоих богохульных родителей, ты выбрал учение и предпочёл остаться.
— Мои родители не были богохульны!
— Я знаю. Теперь знаю.
— Но не сказали и слова в их защиту! – Ромул поморщился, вспомнив, как встретил их уже после смерти. Встретил, пользуясь наукой, которую теперь ненавидел. – Они сказали, что вы могли их спасти!
— Тогда всё было совсем иначе.
— Тогда их это убило, учитель, – последнее слово Ромул выплюнул, словно это было ругательство.
— Все мы когда‑нибудь умираем, – сказал мастер По, поднимая скрывавший лицо капюшон. Ромул вздрогнул, отшатнулся, снова вздрогнул, заставил себя смотреть в этот электронный глаз–камеру, которая фокусировалась на нем, следила за ним.
— Мои родители приходили ко мне, – сказал Ромул, убеждая себя в том, что какая судьба не постигла бы его учителя, он это заслужил.
— Я знаю, – сказал ему мастер, снова пряча своё лицо под капюшоном.
— Но не хотели слушать.
— Разве ты не рассказал мне обо всем?
— Нет, – губы Ромула дрогнули в презрении. – Они сказали мне, что вы предадите наш мир, учитель.
— Вот как? – камера–глаз под капюшоном зажужжала, фокусируясь на глазах Ромула, словно хотела заглянуть прямиком в его мозг. – И что ты знаешь о нашем мире? – спросил мастер.
— Я знаю, что нет ничего хуже предательства.
— Позволь мне показать тебе что такое предательство, – попросил мастер По, жестом предлагая Ромулу пройтись. Широкой рукав на мгновение соскользнул с его изуродованной руки. Ромул увидел съеденные до костей пальцы, обнажённые суставы. – Ты и Найдо всегда были моими лучшими учениками.
— Я не отведу вас к ней, – решительно заявил Ромул.
— Почему?
— Потому что… – Рука мастера уже скрылась под чёрной тканью рясы, но Ромул всё ещё видел её перед своими глазами. – Что с вами случилось? Я видел, как вы умерли, а теперь вы здесь, стоите передо мной.
— Боюсь для тебя это слишком долгая история, мой нетерпеливый ученик.
— Я готов её услышать, – Ромул сошёл с крыльца, желая увести этого монстра подальше от своего дома, подальше от Найдо.
— Думаешь, меня послали, чтобы забрать тебя так же, как когда‑то забрали твоих родителей? – спросил мастер, послушно следуя за учеником.
— А разве это не так? – Ромул уводил его всё дальше и дальше, к центру города, где должен был проходить парад, где можно было затеряться среди бурлящих людских толп, сбежать, вернуться за Найдо, а потом… Он почувствовал, как уродливая рука учителя коснулась его локтя, напрягся. Они шли по улице, как и когда‑то в садах института Рашилайи. Ученик и учитель.
— Мне очень сложно контролировать свой голод, – признался учитель своему ученику, выдержал паузу, позволяя обдумать свои слова и начал неспешно рассказывать все, что с ним случилось после того, как Латиял пришёл в институт и лишил его жизни.
— Я думал, что Вишвакарнак – всего лишь легенда, – признался Ромул. – Пережиток преданий, пришедший к нам из прошлого.
— Многие так думали.
— Даже представить сложно, что он живёт в подпространстве ещё со времён первородных, – Ромул свернул на оживлённую улицу. Толпа подхватила их, понесла вперёд, в ритм парада, в жизнь парада. – А эта деревня мёртвых, ты уверен, что твои глаза не подвели тебя? Разве у первородных нет своей планеты?
— Это были не первородные. Это был Амма – их коллективный разум, то, во что они превратились. И те восемь душ, восемь хижин – его дети. И всё, что было там вокруг – это очень сложная машина, которую создал Амма, которая служит его целям, его замыслам, которые не имеют никакого отношения, если не считать, что мы питаем эту машину своей энергией.
— Ты хочешь сказать, что легенды ожили?
— Я хочу сказать, что Вселенная хранит в себе слишком много секретов, чтобы пытаться узнать их все, но прикоснуться к некоторым нам иногда удаётся.
— Я думаю, что ты просто сошёл с ума, – Ромул заставил себя улыбнуться. – Если хочешь убедить меня пойти с тобой, то придётся сказать что‑то более важное, чем эти сказки и домыслы, – Ро мул снова начал думать о том, что было бы неплохо сбежать. Вот только бы знать куда. Куда сбежать сейчас в этом карнавале? Куда сбежать после на этой планете? Куда сбежать в этом мире? Сбежать так, чтобы никто не нашёл. Толпа вытолкнула их с тротуара, к краю широкой, залитой ярким светом дороге, по которой маршировали слепые монахи. Десятки мужчин и женщин, добровольно лишивших себя зрения во имя веры, во имя отречения от суетности материального мира, чтобы иметь возможность быть ближе к первородным, ближе к их свету, к энергии.
— Вот оно – лицо твоего бога, – сказал мастер, указывая на эти стройные ряды. – Солдаты в рясах, судьба которых предрешена ещё в утробе матери.
— Они созданы, чтобы нести свет, – возразил Ромул.
— Они созданы, чтобы нести смерть, когда настанет время, – сказал ему учитель. – Вспомни своих родителей. Вспомни, кто пришёл за ними, когда пробило время.
— За ними пришли монахи. – И кому они служат? Разве они лишили себя глаз не во имя Аммы, не во имя того, кем стали номмо?
— Амма любит нас.
— Амма любит свои догмы, а твоя вера, это ещё одна догма. Ему дороги лишь свои машины и механизмы. Свои дети. Не мы. Понимаешь?
— Ты говоришь, как богохульник, учитель.
— Я говорю как человек, которому не по душе роль агнца, – мастер По запрокинул голову, вглядываясь в небо. – Твоя роль агнца, Ромул, – капюшон упал с его головы, обнажая уродство, но он не обратил на это внимания. Высоко вверху летели большие белые птицы, на которых фокусировался электронный глаз мастера.
— Смотрите, это пилигримы! – оживилась толпа.
— Они знают, что есть другие миры и другие боги, – сказал мастер своему ученику.
— Я тоже знаю, – сказал Ромул.
— Тогда нам пора лететь.
— А если я откажусь?
— Ты не можешь, ты… – толпа охнула, увидев, как один из пилигримов камнем упал с небес на землю. Монахи остановились. Один из них, один из этих людей без глаз, наклонился к пилигриму. Птица вздрогнула.
— Небо, – сказал ей монах. – Вспомни о небе, – он коснулся её окровавленной головы. Пилигрим забился в агонии. Но эти судороги не несли смерть. Взмахивая крыльями, пилигрим пытался взлететь. – Помни о небе! Помни о небе! – зашептал маннах. И птица взлетела. Сначала слабо. Казалось, что вот–вот она упадёт. Потом более энергично размахивая своими огромными крыльями, пилигрим устремился вслед за сородичами. – Амма любит нас, – сказал монах собравшимся толпам.
— Амма любит нас, – повторил Ромул, глядя на своего учителя.
— Догмы, – сказал ему учитель. – Если птица забыла о небе, это уже не птица.
— Ты не хочешь видеть очевидного.
— Я не хочу видеть того, что Амма хочет, чтобы я видел, – мастер надел спавший с головы капюшон, спрятав своё уродство. Толпа снова загудела, понесла их дальше, вперёд, на площадь, в центре которой была установлена сцена. На сцене две девушки разыгрывали какое‑то действо. Одну из них Ромул знал. Её звали Тратна. Когда‑то давно он учился вместе с ней. Учился до тех пор, пока его родителей не назвали предателями. Тратна была хорошим студентом. Очень талантливым. Почти таким же, как и Найдо, до того, как она последовала следом за изгнанным из Роха Ромулом на невежественную и ещё слишком молодую Андеру. Сложись обстоятельства чуть по–другому, и на месте Тратны могла быть Найдо. На этой сцене, в центре этого праздника. Ромул почувствовал укол совести. Сколько всего он отнял у Найдо? Скольких счастливых моментов лишил, позволив ей любить себя? Девушки на сцене громко рассмеялись. Ромул прислушался, пытаясь понять смысл представления. Тратна увлечённо рассказывала сплетни Андеры, высмеивая её жителей и нравы, а вторая девушка делилась с ней секретами древних знаний. «Женщины всегда остаются женщинами», – подумал Ромул, считая, что это только начало представления и отнюдь не главный смысл. Стая пилигримов спикировала с неба и уселась на краю сцены, не обращая внимания на загудевшую толпу. Для этих птиц не существовало запретов и дверей. Даже подпространство не могло сдержать их, позволяя путешествовать сквозь себя по всем известным планетам. Амма лишил их амбиций, превратив в вечных странников. Четыре священных города, избранных богом, четыре великих планеты и каждая была для них домом, и в каждой они были чужаками.
