Вадим Панов - Перстень Парацельса
Виктор снова поворачивается к девушке.
Даша растеряна, её сила не предназначена для таких сражений, а твёрдость расчленена вместе с Бранделиусом. Запачкана его кровью. Раздавлена его предсмертным хрипом… Даша близка к панике.
— Пожалуйста…
Сатурн пытается запутать Виктора иллюзиями, строит их — это видно по жестам и выражению лица, но лишь напрасно тратит силу — загипнотизировать тьму с глазами адского пламени не получается. Но Сатурн не уходит, не убегает — нет. Он уверенно встаёт между тёмной тварью и Дашей и ждёт смерти, продолжая отчаянные попытки зачаровать врага.
Не убегает.
Следующий удар достанется ему.
И этот удар почти нанесён.
Герман кидается вперёд. Его невидимое щупальце не достигает цели, растворяется в чёрном тумане Громова, и Рыжему не остается ничего, кроме рукопашной.
Герман бьёт Виктора в бок и вместе с ним вылетает через разбитое Петриусом окно…
— Не мешай!
Голем Бранделиуса силён и быстр, но тягаться с хваном даже ему не под силу. Особенно в той схватке, которую четырёхрукий начинает, стоя сзади.
— Не мешай!
Левой верхней рукой Керо обхватывает куклу за шею, нижними за пояс — и рывком поднимает в воздух, а правой бьет ножом в грудь, туда, куда изготовитель спрятал мозг голема. Тяжёлый клинок пробивает усиленные рёбра, разрывает искусственные нервы, и потерявший управление драчун валится на землю.
— Слава богу! — с чувством восклицает Меркель.
И тут же получает пинок в живот.
— За что?!
— Убью!
Мустафа торопится укрыться в кустах, Керо делает гигантский шаг следом, взмахивает ножом…
И на него выпадает сверху нечто чёрное и рычащее.
— Ха!
Клубок тел катится по земле: Керо, Герман, Виктор, Меркель… Сплетение крови, шипения, рычания, крика и ярости — лютой, бешеной. Хван бьёт ножом, уже не разбирая, вспарывает живот Рыжего, машинально получает в ответ невидимым щупальцем, хрипит, чувствуя, как болезненно сжимается сердце, выпускает из перстня «Эльфийскую стрелу», выпрыгнувший из окна Сатурн воет и хватается за лицо, Меркель пытается вырваться из дикого круговорота, с ужасом видит, как чернеет кожа там, где к ней прикоснулся сгусток тёмного тумана с глазами, пылающими адским пламенем, кричит, заглянув в этот дьявольский огонь, кричит от боли, Мустафа бьет чёрного какой-то палкой, хван теряет сознание, выпуская ещё одну молнию, которая с шипением умирает в чёрном. Не причиняя ему вреда…
Виктор демонически хохочет, замечает стоящую в окне Дарью и тянет, тянет к ней правую руку. Рука вытягивается, становится гибкой, как змея, и такой же страшной. Сотканная из тумана рука касается девушки, обжигая смесью злобы и холода, указательный палец превращается в острую стрелу и бьёт красавицу точно в лоб.
— Прими мой дар, любимая…
Даша валится на пол, а в следующий миг всё вокруг наполняет дикий крик.
Ярость, боль, разочарование… Но главное — боль! Вот что в крике: боль!
Громов орёт от невыносимого, нечеловеческого страдания и на глазах ошарашенных противников начинает рассыпаться, распадаться на мелкие чёрные осколки, которые подхватывает и уносит куда-то осенний ветер. На мелкие чёрные лепестки, больше походящие на пепел…
Секунда… Две… Пять… Чёрный туман, в который обратился Виктор, рассеялся, оставив лишь два пылающих глаза, а затем исчезают и они…
И лишь тогда Меркель замечает стоящую у ограды блондинку.
Замечает и теряет сознание.
ЭПИЛОГ
— Перстень Парацельса очень давно является собственностью Хранителей, и мы несём за него ответственность…
— Но почему вы не спрятали его в какое-нибудь надёжное место? Почему не убрали так, чтобы не было возможности похитить его? — перебил девушку Джафаров. — Ведь люди гибнут!
— Люди гибнут по разным причинами. — Лариса вежливо улыбнулась. — Автокатастрофы, войны…
— Вы надеетесь, что кто-нибудь сможет провести эксперимент до конца, — понял Меркель. — Вы ждёте.
— Не совсем так, — поморщилась девушка. — Я и мои предшественники, все мы в обязательном порядке пытаемся объяснить возможности Перстня, предупредить, но… — Ещё одна улыбка. — Как правило, Перстень у нас крадут. И не выслушивают до конца.
— Вот я и спрашиваю: зачем вы его показываете? — вновь подал голос Джафаров. — Зачем позволяете его красть?
— Затем, что в правильных руках он способен принести много хорошего.
— И сколько раз Перстень попадал в эти «правильные» руки?
— Ни одного.
Иллюминат покачал головой, но промолчал. Лариса вздохнула и продолжила:
— Поэтому в артефакт давным-давно встроено магическое устройство, сообщающее о местонахождении Перстня в момент активизации…
— Почему так? — снова перебил её Мустафа.
Но на этот раз за девушку ответил шаман.
— Потому что любой другой «маячок» легко обнаружить, — как маленькому, объяснил другу Меркель. — А во время активизации выделяется большое количество магической энергии…
— В потоке которой совершенно теряется сигнал, — вернула себе слово Лариса. — Отправив доклад, «маячок» снова отключается, и его невозможно определить.
— А вы приезжаете и спокойно ждёте, желая выяснить, что получится на этот раз…
Лариса их спасла. Появилась в последний момент, когда надежды практически не осталось, и расщепила обезумевшего Виктора «Тысячью бритв», совмещённой с заклинанием «Развеять по ветру» четвёртого уровня. Потом забрала тех, кто остался жив, не забыла тело хвана, не желая подкидывать судмедэкспертам повод для изумления, а журналистам — для броских заголовков, и даже, как выяснилось позже, вызвала полицию, подставив стражам порядка оказавшихся неподалёку бандитов. Что за бандиты и откуда они там взялись, Меркель и Мустафа не уточняли. Они знали, что Хранители относились к соблюдению режима секретности так же строго, как сами обитатели Тайного Города, и лишь молча посочувствовали неизвестным уголовникам, чьи отпечатки и прочие следы присутствия были обнаружены на месте массового убийства.
Молча посочувствовали, потому что использование матёрых бандитов для прикрытия подобных инцидентов давно вошло у магов в привычку, и «авторитетные» уфимцы просто оказались не в том месте и не в то время.
— Печально, однако все, кто выпрашивал Перстень Парацельса, пытались нас предать или обмануть, — мягко продолжила девушка. — Не было ни одного случая, чтобы Хранителю позволили принять полноценное участие в эксперименте или хотя бы понаблюдать за ним. — Пауза. — Всех мастеров церемонии сводила с ума близость абсолютной власти, возможность заполучить в своё распоряжение обладающих сверхестественными возможностями рабов… Никто не устоял. — Лариса вновь помолчала. — Нас обманывали, нас предавали, и поэтому никто из претендентов не узнал, что было написано на изъятой странице.
— Вы нам скажете? — поднял брови Меркель.
— «Они не слушают».
— Они не слушают? — удивился Мустафа.
— Парацельс так и не сумел победить дух человека, — объяснила Хранитель. — Он научился раскрывать его возможности, светлые или тёмные — не важно, важно, что научился. Он узнал, как рывком отправить человека на ступеньку выше, но при этом хотел превратить его в послушного раба. Человека!
— Разве это сложно?
— Как выяснилось, — Лариса внимательно посмотрела на подавшего голос шамана, — Парацельс сделал всё, чтобы надеть оковы и связать людей с мастером церемонии. Вся структура заклинания подчинена этому, решения, которые применил Парацельс, идеальны, оковы должны работать, но… Не работают.
— Они не слушают, — задумчиво повторил Авдотий.
— Именно.
— Мы слишком свободны, — улыбнулся Мустафа. Он понял. — Парацельсу следовало определиться, кто ему нужен: раб или сильная, раскрывшаяся личность?
— Одна опция на выбор, — подтвердила Лариса.
— Подождите! — иллюминат посмотрел Хранителю в глаза. — Но если «они не слушают», если дух человеческий и желание быть свободным непобедимы, почему вы не используете Перстень? Почему не создадите армию…
— Не только в мастерах дело, — догадался Авдотий. — Да?
— Никто не выдерживал испытания сверхспособностями, — тихо ответила девушка. — Мастера начинали изводить обращённых, унижать их, считая рабами. Обращённые, в свою очередь, чувствовали себя избранными, ставшими выше обычных людей.
— Без исключений?
— Без исключений. — Лариса прикоснулась к синему камню. — Перстень дарит не силу, а соблазн.
— Хранители прерывали эксперименты, — прошептал Меркель.
— Как правило, — подтвердила девушка. — Или же обращённые убивали своего мастера.
— И что тогда? Умирали?
