Марина Ефиминюк - Наследница
– А чего вы свечу не зажгли? – наивно полюбопытствовал хозяин, входя.
– Не заметили, – моментально нашелся Влад.
– Эк вы невнимательные, – покачал головой визитер, и пока он охал, взгляд его блуждал по стенам, кровати и остановился на Владе, одежда которого находилась в красочном беспорядке.
Открытую ширинку на штанах с вылезающим из нее концом белой рубашки, кажется, мы увидели все трое одновременно. Притом хозяин непотребства – случайно склонив голову. Не опускаясь до извинений, он быстренько попытался скрыть конфуз, но все равно в итоге оставил белый крошечный хвостик, любопытно высунутый между криво застегнутыми пуговицами.
– Ну, приятного аппетита, – наконец, решил откланяться хозяин, пристроив поднос на широком подоконнике.
– И вам тоже, – для чего-то пожелала я.
Когда мы остались наедине, то Влад уселся на кровать рядом со мной и спросил:
– Будем ужинать?
На подносе лежали крупные ломти хлеба, кусок сыра, тарелка со спелыми вишнями и глиняный кувшин с вином.
– К бесам ужин. – Я схватила любовника за рубашку и, пока он не успел рассмотреть жутковатую сорочку, решительно привлекла к себе.
* * *
У погоды в горах нрав изменчив и капризен. На следующее утро о ливне напоминал лишь двор, залитый лужами и расчерченный хаотичными бороздами от колес. Небо приобрело оглушительно синий свет. Ярко светило солнце, словно умывшееся вчерашним дождем.
Когда я спускалась на первый этаж, то с лестницы видела, что слуги с затравленным видом убирали загаженную едальную залу. За выскобленным столом друг напротив друга сидели Влад с хозяином двора. Вид у Горского был хмурый.
– Все в порядке? – уточнила я, присаживаясь рядом с ним, и заглянула в бумажку в его руках, оказавшуюся счетом за постой. От удивления у меня поползли глаза на лоб. Выставленная стоимость ночлега в маленькой комнатенке выглядела неприлично огромной.
– Суним, вы ничего не путаете? – Я почти уверилась в обман зрения. – В королевском дворце комнату снять в два раза дешевле, чем у вас. Да что там дворец! Личные покои короля обойдутся дешевле!
– Эдмонд перенаправил свой счет нам, – пояснил Влад.
– И как он это объяснил? – допытывалась я.
– Его Высочество сказал, что платит тот, кто последним уезжает из постоялого двора. Все, кроме вас, давно уехали.
– Послушайте, уважаемый, вас не насторожило, что мы с Его Высочеством вообще-то приехали отдельно? – с раздражением спросила я.
– Зато вы так ладно ругались, что я даже позавидовал, – отозвался непробиваемый дядька. – Он, кстати, записочку передал. Так и сказал, когда нима из углового номера попытается отказаться от оплаты, передайте ей.
Не если, а когда! То есть паршивец понимал, что поступал как распоследний мошенник!
На клочке бумажки, выдранной по дуге из чьего-то блокнота, он написал единственное слово: «Расплатись». От двусмысленности записки у меня вырвался ироничный смешок. Меня не сумел развести на деньги ростовщик, не вышло и у организаторов подпольного бойцовского клуба для собак, но Эдмонд с легкостью обвел вокруг пальца. Проклятье, он ведь принц! Разве это не означало, что он был обязан вести себя как приличный человек?
Я не знала, что мне делать, то ли плакать, то ли смеяться и как вообще выходить из щекотливого положения. Дурак бы догадался, что денег нам хватало ровно на свой ночлег.
– Так как расплачиваться будете? – Хозяин, похоже, стал выходить из себя.
– Вы украшения в залог принимаете? – кисло протянула я, хватаясь за сережки.
– Только монеты, а ваши фальшивые побрякушки….
– Отчего же фальшивые? – возмутилась я. – Самые натуральные! Гляньте! Нет, вы гляньте!
Я сделала Владу знак, требуя присоединиться к торгу, но предатель стать участником не пожелал, предпочел следить за позором благородной нимы со стороны ироничного наблюдателя. Похоже, он в жизни так не развлекался. Складывалось подленькое ощущение, что его страшно веселили нелепости, в какие я раз за разом влипала.
– Ваши фальшивые побрякушки даже половины стоимости выпитого вина не покроют!
– Вы просто их стоимости не знаете.
– Зато цену вину знаю!
Незаметно я проследила за взглядом хозяина. Он с интересом рассматривал цепочку от карманных часов Влада, пристегнутую к петличке на поясе брюк и ныряющую другим концом в карман.
– А карманные часы в залог возьмете? – тут же предложила я.
– Часы? – в один голос, но с разными интонациями переспросили мужчины.
Горский мгновенно догадался, что других часов, кроме его собственных, мы не имели, и раздосадовано сощурился в мою сторону. В ответ на молчаливый вопрос я только пожала плечами.
– Извините нас. – Он подхватил меня под локоть, поднял со скамьи и отвел на некоторое расстояние от хозяина постоялого двора. – Анна, ты же говорила не про мои часы?
– Ну, других-то у нас все равно нет.
– Эти часы я купил, когда заработал свою первую сотню золотых. Они дороги мне как память…
– Не жадничай, – перебила я его стенания и протянула ладонь. – Давай.
– Вот теперь я хочу заявить тебе со всей открытостью, что мне страшно за будущее нашего королевства при таком принце! – процедил он сквозь зубы, отстегивая от цепочки тяжелый золотой кругляш с гравировкой на крышке.
– Тоже мне признание, – фыркнула я. – Говорят, что Его Величество вообще тот еще мошенник.
* * *
В гостиный двор мы вернулись к обеду, когда оглушительное солнце разогнало по домам всех благородных господ. Поблескивало согретое в лучах озеро. Горячий воздух казался желтоватым.
Влад задержался у стойки, чтобы забрать перенаправленную из столицы почту, а я поднялась наверх. Дверь в номере оказалась незапертой, а внутри царила душная полутьма. Плотные расправленные портьеры скрывали окна, и через тонкую щелку едва-едва пробивалась тонкая полоска света.
– Пруденс? – позвала я, но в ответ прозвучала тишина.
Куда запропастилась помощница, оставалось загадкой. Бодро стуча каблучками по паркету, я подошла к окну, одним движением распахнула портьеры, и в комнату ворвался яркий солнечный свет.
Отворилась дверь.
– Влад, ты Пруденс не видел внизу? – позвала я, развернулась и оцепенела…
Уилборт сидел в кресле с высокой спинкой. Он уронил голову на грудь, слепые открытые глаза смотрели в пол, руки безвольно лежали по бокам. По его неестественно бледному, неподвижному лицу ползала муха. Дядька был мертв.
Я смотрела на окоченелое тело и не могла заставить себя пошевелиться. В пустой голове тоненько звенело, к горлу подступал тошнотворный комок.
Вдруг мне на глаза легла теплая большая ладонь, а над ухом прозвучал голос Влада:
– Не смотри.
…Не смотреть! Но я все равно склоняюсь над лежащим на ковре телом отца. Его лицо застыло, рот перекошен, невидящий взор устремлен в потолок. Для чего-то машу рукой перед его глазами, хотя прекрасно понимаю, что он уже мертв.
Из живота поднимается горячая волна. В ужасе оглядываюсь по сторонам, и знакомый с детства кабинет кажется чужим. Делаю шаг к двери и еще один. Комната пляшет, предметы точно плывут. Я быстро выхожу в темный холл…
Глава 7
Нельзя забыть, невозможно простить
«Я служил в особняке до рождения нимы Анны. В то время имела место одна некрасивая история. Через год после свадьбы молодая хозяйка поймала сунима Валентина на адюльтере со своей помощницей, которая едва окончила Институт благородных девиц и только-только поступила на службу в особняк. К сожалению, я не могу припомнить ее имени. Случился страшный скандал, девушку в два счета рассчитали, а через пару месяцев выяснилось, что хозяйка понесла. Беременность проходила тяжело, и суним Валентин отправил жену в Минеральные Источники, а сам предавался фривольностям с танцорками кордебалета с Зеленой мостовой. Хозяйка вернулась в столицу уже с новорожденной Анной на руках. Сразу после этого суним Валентин уволил весь штат прислуги и позвал в дом свою кузину ниму Клотильду. Ваш покорный слуга не знает, как дальше сложилась судьба четы Вишневских, ибо ушел в отставку со всеми остальными. Кстати, спасибо за десять золотых. В моем сегодняшнем положении они оказались весьма и весьма кстати…»
Из конфиденциального письма к судебному заступнику Кастану Стомме
от бывшего лакея дома Вишневских, отправленного в отставку много лет назад.
– Он был гениальным изобретателем, прекрасным человеком, – голос председателя Королевского Общества Изобретателей (каждое слово с большой буквы и никак иначе) возносился к ослепительно синему небу и жгучему солнцу.
