Тайные тропы (СИ) - Васильев Андрей Александрович

Колдун слушал нас с хитренькой усмешкой, а когда моя спутница замолчала, ткнул пальцем в направлении все того же леса. Мол — тебе туда. Бери севернее, там станция.

— Ладно, пошутили, и будет, — предложил я. — Геннадий Мефодьевич, нам бы все же про гостя вашего вчерашнего узнать. Не щурьте глаз, он мне вчера сообщение на этот счет отправил. Последнее, собственно, в своей жизни. Просто вечером, когда он в город вернулся, его убили.

— Ишь ты! — Я ощутил, что старичок, похоже, маленько напрягся после этой вести.

Это славно. А сейчас мы еще маленько саспенса добавим.

— И прирезали его любопытным таким ножичком. — Я присел на почерневшую от времени лавочку, стоящую рядом с крыльцом. — Рукоять вся рунами изукрашена, лезвие тоже. Причем руны не простые, а старые, тех времен, когда бог Куль-Отыр по земле ходил и дела свои темные творил.

— Славно ведь пел, паря, — досадливо крякнул старик. — Славно! Почти до души достал, а под конец, экая досада, дрозда дал. Ну как же так?

— Что есть, то и рассказал, — возмутился я. — Чистая правда.

— Тогда все еще хуже, — почесал ухо колдун. — Тогда ты не враль, а неуч. Или, того хуже, дурак, а это совсем уж никуда не годится. Просто, не ровен час, вы с вот этой вот размножитесь, так ваши детки от гор камня на камне не оставят. В ней силы жизненной, однако, сильно много, в тебе ума нет — экий компот выходит! Ладно, я старый, все одно скоро, должно быть, помру. А остальных человеков ох как жалко!

— Что ты врешь? — Такое ощущение, что у Метельской даже волосы на голове покраснели уже. — Когда ты человеков-то жалел? Когда проклятья на них за мзду насылал смертные? Или когда по просьбе матерей, которые всегда знают, что для их детей лучше, женихов с невестами разлучал? А может, когда зелья разные, о которых не то что говорить, а даже думать жутко, варил и продавал тем, кому подобные вещи в руки ни при каких условиях вручать нельзя?

— Это кому же? — заинтересовался я.

— Да братву он в девяностые снабжал разным всяким, — сказала, точно плюнула, Светлана. — Яды, вода с наговором на правду… А еще такие зелья, от которых человек мигом податливым становится или вовсе умом трогается.

— Навет, — с достоинством возразил ей старик. — Да и вообще — чего я перед тобой, ссыкухой, оправдываюсь? Что ты о том времени знаешь-то? Ты тогда сопли подолом вытирала, а туда же! А ну, выметайтесь оба двое с моего двора! Ишь чего удумали — в дом пришли и хозяина его частить начали. Вон, говорю!

— Было и было, — примирительно произнес я. — Времена не выбирают. Да и не хотела моя спутница вас обидеть. Просто она человек открытый, эмоциональный, искренний, что, между прочим, не столько недостаток, сколько достоинство.

— Да? — удивилась Метельская. — А это ты с чего взял?

— Так лучше все в лицо высказать, чем за спиной шипеть, — пояснил я. — Знаешь хоть, чего от человека ждать.

— Я не о том, — тряхнула головой оперативница. — С чего ты взял, что я открытая и эмоциональная? И с какого ты обо мне свои суждения высказываешь? Нет, сейчас я, конечно, была неправа, но все же попрошу свои мысли на подобные темы держать при себе.

А ведь поняла она, что лишнего наговорила, теперь пытается свою же ошибку исправить. Нет, положительно с этой особой приятно работать на пару, хоть, конечно, местами она палку перегибает.

— Похоже, не отстанете вы от меня, — вытерев пот со лба, подытожил колдун, похоже, пришедший к тому же мнению. — Парит что-то, не иначе как к ночи грозу натянет. Ну, оно и хорошо. Если как следует прольется, то и грибы пойдут, и вы, может, на обратной дороге в аварию попадете, да в ней оба и погибнете.

— Теперь вообще квиты, — нахмурилась Метельская. — И имей в виду, Геннадий Мефодьевич, если я машину с собой вместе расшибу, то из принципа все сорок дней тебе нервы мотать стану. А может, и дольше.

— Я живых-то не сильно боюсь, а уж мертвых… — расхохотался старик, и я обратил внимание, насколько у него крепкие и молодые зубы во рту. Причем свои, не вставные. Иная поп-звезда с винирами позавидовать может. — Видал я их перевидал, понимаешь! Ладно, будь по-вашему, расскажу, зачем ко мне вчера ваш приятель приезжал. В конце-то концов, ни о чем таком особенном мы не беседовали. Так, пустой разговор, однако.

— Нам всякая зацепка важна, — на мгновение опередив уже раскрывшую рот Светлану, заверил его я. — Михаил был мне другом, причем очень хорошим. Есть большое желание глаз на задницу натянуть тем любителям рун, которые его порешили.

Думаю, все он, конечно, не расскажет. Не потому, что тайна, а по причине природной вредности. Но даже что-то всяко лучше, чем ничего.

— В дом не приглашаю, тут пообщаемся, — поудобнее устроился на колоде старикан. — Интересовался он у меня тем, с какой стороны лучше забираться под Уфалейский хребет, чтобы до старых капищ прежних богов добраться. Есть там такие, паря, спрятаны они в отрогах гор, да так, что с внешней стороны до них никак не дойти, только темными да тайными тропами дотопаешь. Теми, что внутри гор проложены невесть когда и невесть кем.

— Семь колец подземным гномам для труда их горного, — еле слышно пробормотала Светлана.

— Чего говоришь? — насторожился колдун.

— Да так, вспомнилось, — поморщилась женщина. — Значит, извне — никак?

— Раньше — да, совсем никак. В те времена люди поумнее были, куда не надо носы свои не совали и в горы без нужды не лезли. Страх раньше люди имели, девка. Страх. Понимали, что горы тех, кто по ним без дела шастает, не потерпят. Не по душе тамошним хозяевам зеваки да пустозвоны, они работных людей жалуют, тех, у которых понимание себя есть. И руки мастеровые. А нынешние что? С телефонами своими носятся, что курица с яйцом, да языком только мелют. Тьфу!

Вот сейчас колдун, похоже, был совершенно искренен в своих чувствах. Такое не сыграешь.

— Хотя и нынче к тем капищам даже на вертолете не подберешься, разве что вокруг покружишь маленько, да восвояси и улетишь, — задумчиво добавил он. — И то если приметишь. Это же знать надо, где они есть.

— А вы знаете? — вкрадчиво поинтересовался я.

Вместо ответа Геннадий уставился на небо, где описывала круги какая-то здоровенная птица.

— За мной одна услуга, — неохотно выдавила из себя Метельская, — но только меру знай.

— Точно дождь будет, — приложил ладонь ко лбу Поревин. — Вишь, балобан как низко кружит. Да и рановато еще для охоты-то, он к вечеру из гнезда выбирается.

— Просто у него балобаниха на яйцах сидит, капризничает, деликатесов просит, — протараторил я. — Все они до и после родов одинаковые — что птицы, что бабы. Хочу то, хочу это, ты меня не любишь… Давай так — за ней две услуги, Геннадий Мефодьевич!

— Ты не охренел, Чарушин? — уставилась на меня Светлана. — Лично я — да, охренела. И как женщина, и как сотрудница органов! Ты по какому праву…

— На парочке и сойдемся, — тихонько хихикнул старик. — Ну, что же капища? Лично я в Уфалеях знаю пять таких. Думаю, на деле их поболе было, но про совсем древние, те, что от начала времен свой срок ведут, полагаю, даже шаманы-манси и то не ведают. Хотя Мискув, может, и знает что про них. Здорово он на этом свете зажился, я его помню с тех пор, как сам в долетках бегал. А он ведь и тогда уже седым ходил.

— А Мискув — он кто? — осторожно осведомился я.

— Мискув? — переспросил Геннадий. — Так шаман. Из настоящих, старых, которые не для забавы жуть на публику нагоняют и с бубнами пляшут за пятачок, а на самом деле душой к сокровенному прикасаются. Только ты, парень, зря холку вздыбил, тебе с ним разговоры точно не вести.

— Чего так?

— Ушел он от людей, — пояснил колдун. — Надоели они ему хуже горькой редьки. И знаешь, я его в чем-то понимаю. Говорю же — много от вас, нынешних, шума. Бегаете, галдите, не слышите никого, даже себя самих. Но я ничего, терпеливый, а Мискув не выдержал и в горы отправился. Но в какие, куда именно — без понятия. Он шаман сильно уважаемый, ему всюду почет окажут, так что мог податься и севернее наших мест. Куда-нибудь за Денежкин камень или даже подальше, где снег даже летом не тает.