Макс Далин - Лунный бархат
Я влетел в подъезд и взбежал по лестнице, будто за мной кто-то гнался, и с дико колотящимся сердцем запер двери. Запинал страх в глубину мозга, где он пока и притаился. Не раздеваясь, сел перед зеркалом и стал думать, разглядывая свою физиономию. Свою бледную осунувшуюся физиономию с синяками под глазами. Это была физиономия растерянного мальчишки, который нашел в подвале человеческие кости, а не мужчины и не бойца. Какая дурь, мать моя женщина.
Прошедшей ночью я спал без снов. Эта ночь совершенно вылетела из памяти — некий провал в небытие, репетиция вечного сна. Зато утром проснулся от внутреннего толчка, будто кто в ухо дунул… холодным и неживым. И стало ужасно оттого, что в квартире никого нет, хотя я так радовался в свое время этому одиночеству.
Синяк на шее не потускнел и не сделался менее заметным. И слегка ныл, как ушиб. И я вдруг всерьез задумался, чем мне это грозит.
Что ж это было, если не бред? Вампир? Хорошая у Лешки компания… где это некоторые умудряются знакомиться с вампирами? То-то его дернуло, когда я спросил про церковь. Сатанист несчастный. Неужели вправду можно пообещать душу — или что там — неким сомнительным силам, чтобы они помогли отомстить за возлюбленную? Ох, и чушь же, да еще и породистая… Розовая, сопливая, дамская чушь. Как в идиотском готическом романе. Смешно.
Но — допустим. Что случается с людьми, которых целуют вампиры? Или меня все-таки укусили? Неважно. Они умирают. Я еще живой. Хреново себя чувствую, но это — оттого, что перетрусил, предположим. Ладно. Другой вариант — они сами становятся вампирами. Я открыл рот перед зеркалом и убедился, что клыки у меня не отросли. Или они и не должны вот так сразу отрастать? Ну и когда? А зачем мертвецу мой телефон?
Позвонишь, когда захочешь. Любопытно, с чего это он взял, что я когда-нибудь захочу. Или это означает «позвонишь, когда сам станешь таким же». Ну, уж нет.
Что там помогает против вампиров? Чеснок. Первое, что на ум приходит. Чеснок против всех помогает, против меня, например. В жизни не подойду близко к пообедавшему чесноком человеку. И не притронусь к пище с этим запахом. Мощное средство. Должно сработать.
Осиновый кол. Вырубим. Надлежит запастись оружием. Кстати о Боге — кресты и церковь, вроде бы, тоже должны работать. Кажется, я крещеный. А у Вадика в кухне на стене висел календарь с какой-то иконой. Бред сивой кобылы.
Серебряные пули. Или они лучше от оборотней? Вроде, от всех. Ладно, разберемся.
Я взял серебряную вилку. Подержал. Ровно ничего не почувствовал. Сунул в сумку несколько вилок и столовый нож, годящийся для намазывания масла на хлеб, а не для боевых действий. Сунул в карман бумажник. Запер квартиру.
Зашел в магазин около дома и купил хлеба и колбасы. И еще купил у бабки возле магазина несколько головок чеснока и содрогнулся от одного их вида. Интересно, чеснок употребляют внутрь или снаружи? Так и так — гадость.
Быстрее было бы доехать на машине, но моим планам соответствовало метро. Я спустился вниз, и меня затошнило снова. Тут все было серое, пыльное, тусклое, мертвое, еще хуже, чем на улице. Отчетливо померещился запах погреба… или разрытой могилы.
Я тормознул у лотка, на котором лежали свечки, серебряные колечки с крестиками и маленькие иконы. Тетка что-то залепетала, я не слушал. Я рассматривал лики. Лики были равнодушные, слащавые или откровенно злобные. В этот момент очень хотелось воспринимать их как-нибудь иначе, я нагнулся, попытался проникнуться и принять — но Спаситель выглядел, как угрюмый надсмотрщик. Просто хмурое и непривычно нарисованное лицо аскетичного и агрессивного старика, хотя он должен бы быть моим ровесником… Все эти взгляды — с икон и с человеческих лиц — вызвали во мне приступ тихого бешенства. Я купил книжку с толкованием Евангелия и ушел.
В поезде попытался читать. Тошнота усилилась. Ужасно хотелось какой-нибудь доброй светлой истины, на которую я мог бы опереться и почувствовать себя под защитой. Черта с два. Мне объясняли, как надо на самом деле — и это все было злым, пошлым, очень простым враньем. Я швырнул книгу в сумку, поднял глаза — и увидел…
Напротив, закинув ногу на ногу, глядя на меня с улыбочкой шлюхи, сидела мертвая девушка. Я хорошо знал такую гримасу — так бляди смотрят на тех, кого бьют их дружки. Улыбочка удовольствия, получаемого от чужой боли и унижения — от боли и унижения мужчины, с которым они не спят.
Поезд остановился. Я сделал ей неприличный жест и вышел. И еще успел заметить, как улыбочка исчезла с очаровательного мертвого личика. Я пнул кулаком стену так, что содрал костяшки. Мне хотелось валять какого-нибудь вампира по земле и лупить ногами. Я ненавидел, ненавидел это, но мне некуда было деваться.
Я далеко не был уверен, что меня поймут там, куда я направлялся. Люди по большей части — такие смешные идиоты. Даже теплейшие представители человеческой породы увешаны предрассудками с головы до ног и всегда соблюдают дурацкие правила.
Пропади все пропадом.
Я вышел в темноту и дождь. День свернулся моментально, за двадцать минут под землей. Эти стремительные сумерки означали, что я еще безоружен, а они уже — в полной боевой. Я пошел как можно быстрее, подогревая в себе холодную ярость, чтобы не дать страху выбраться наружу.
На проходной завода попросил вахтершу позвонить по служебному телефону. Через пять минут вышел Мартын и провел меня к себе.
— Ты чего прискакал без звонка, Дрейк? — спросил он по дороге. — Случилось чего?
— Нужно ствол зарядить, — сказал я.
— Какой? — спросил Мартын очень делово.
— «Макаров». Серебряными пулями.
Он остановился и посмотрел на меня. Щетинистая его рожа, обрамленная волосатыми ушами, выразила непонимание.
— Я принес серебро, — пояснил я. — Из него надо отлить пули нужного размера.
Я расстегнул сумку и показал ему вилку. Он разинул пасть и заржал на весь заводской пролет. Я ткнул его кулаком под ребра, он хрюкнул и замолчал.
— Еще хорошо бы навести лезвия на ноже и попробовать его отцентровать. У него хорошая тяжелая ручка. Если не выйдет, он тоже пойдет в переплавку, — сказал я.
— Ты чо, не проспался? — спросил Мартын.
— Меня поцеловал вампир, — сказал я.
— И не сдох? — удивился Мартын.
— Он был уже дохлый, — объяснил я.
— А к доктору обращаться не пробовал? — спросил Мартын.
— Доктор сказал, что у меня малокровие.
— Ну, надо же! А я думал — шизофрения!
— Урод, — сказал я. Грустно. Но чего я, собственно, ожидал?
В каморке Мартына я выложил на его стол пучок вилок, нарезанную колбасу в полиэтилене, нож, хлеб, чеснок и книжку «Православие и мы». Мартын взглянул на этот набор и разразился хлюпающим, взвизгивающим, рыдающим хохотом.
— А чо, вампиры на тебя уже охотятся, да? Их много, да? Они повсюду?
Я посмотрел на него с тоской. Показал купюры.
— Козел ты, — обиделся он. — Когда я с тебя деньги брал? Совсем рехнулся, дурень.
Мартын, похрюкивая и всхлипывая, собрал вилки и пошел в литейку. Я развернул колбасу, отрезал серебряным ножом ломтик хлеба и принялся, содрогаясь, чистить чеснок. Чеснок омерзительно вонял. Через пару минут чесноком воняли пальцы и все кругом. Я завернул чеснок в колбасу и откусил.
Вкус панацейного овоща был еще хуже запаха. На глаза навернулись слезы, захотелось тут же выжрать залпом стакан водки, чтобы приглушить эту гадость, но солнце уже зашло и ночь приближалась — пить было просто опасно.
Мартын получил полный комплект развлечений. Он вошел с парой обойм, с ухмылкой во всю дверь, прикрыл дверь за собой и пожелал приятного аппетита. Он знал о моих отношениях с чесноком.
— Ты истинный джентльмен, — буркнул я, борясь с приступами тошноты. Обидно будет, если вывернет — такие усилия впустую.
— Ты мало его съел, — сказал Мартын с садистской рожей. — Надо головку минимум. А то…
— Иди в пень, — сказал я.
— Я еще вот что думаю, — сказал Мартын. — Что тебе «Макаров» — фигня. У тебя еще вилки есть? Давай лучше АКС зарядим, что ли… или пулемет какой…
Я замахнулся расковырянной головкой чеснока. Мартын заржал и добавил:
— А то еще можно серебряные гранаты там… Или снаряды для базуки. Или — прямо вилкой его…
— Сволочь, — сказал я.
— А говорил — джентльмен.
— Ошибся.
— Давай нож.
За полчаса мы превратили столовый нож в импровизированный стилет. В свое время этот набор столовых приборов мне подарила маменька — могу себе представить, что культурная женщина сказала бы, если бы пронаблюдала наши изыскания.
— У меня вообще-то смена кончилась, — сказал Мартын и снял ватник.
— Слушай, можно к тебе вписаться… на сегодня?
— Вообще-то моя старуха вампиров не одобряет. Но — ладно.
Я сгреб весь противовампирный наборчик в сумку и влез в куртку.
— Ты чо, правда, один ночевать не хочешь?
— Ага, Мартын, я хочу спать с тобой, чтоб тебе треснуть.
