Иные - Яковлева Александра

Он решил снова бежать при первом удобном случае. Ансельм и другие мальчишки после наказа Катарины не спускали с него глаз, но Борух верил, что когда-нибудь они устанут и успокоятся, и тогда уж он полетит быстрее ветра.

Но случай выпал гораздо раньше, чем он ожидал.

С рассветом Эберхард поднял всех старших и погнал на полигон у леса. После ночного дождя трава была мокрой, а воздух вкусно пах прелой листвой, и из низины поднимался мглистый туман. Неровным строем, еще сонные, они миновали ворота и перешли мост. Борух плелся почти в самом конце: в спину ему дышал Эберхард. От моста до полигона бежали трусцой под окрики учителя.

— Сегодня полоса препятствий, — объявил Эберхард, когда все добрались до полигона. — Потом стрельбы. Пошли!

Близнецы тут же упали на животы и поползли под низкой колючей проволокой, которая была натянута над жирной грязью. Остальные бросились следом.

— Живее, живее! — покрикивал Эберхард.

Борух тоже полз так быстро, как мог, но все же недостаточно, чтобы сравняться с Ансельмом или Гертой. Несколько раз колючка чиркала по его спине или руке, вырывая клочки ткани и кожи. После колючки почти всем приходилось чинить свою форму.

Он еще только выползал из-под проволоки, изорванный, как уличный пес, а Ансельм уже заканчивал проходить «болотные кочки» — череду деревянных столбов разной высоты, по которым нужно было прыгать. После других столбы были уже грязные и скользкие. Борух проскакал половину, но один особенно коварный столб ушел из-под ноги, и Борух упал на соседнюю «кочку» животом.

— Вставай! — гаркнул Эберхард, и только поэтому Борух встал. Он кое-как закончил «кочки», согнувшись почти пополам от боли.

Но на «кочках» пытка не заканчивалась: Боруха ждали канаты. Натянутые над глубокой ямой, как бельевые веревки, они выдерживали сразу по четверо детей. Все, кроме Боруха, уже висели на канатах на время. Борух с опаской заглянул в яму: кажется, раньше она была не настолько глубокой. На дне блестела огромная грязная лужа.

— Что, слабак, боишься? — рассмеялся Ансельм. Сам он висел бодро, будто занимался этим всю жизнь.

Борух ухватился за канат, свесил ноги в пропасть и, перебирая руками, полез по нему на середину. Канат дрожал, и мальчишки, которые болтались на нем, тоже раскачивались.

— Давай быстрее, — прошипел пухлый Готтфрид по кличке Квашня. Он был одним из немногих, кто не травил Боруха, хотя и не вступался за него. Просто делал вид, что ничего такого не происходит, чтобы не привлекать внимание Ансельма. Кто знает, может быть, до Боруха в чулане запирали Квашню. Борух не помнил его имени на стенах, но это ничего не значило.

Он повис над пропастью, раскачиваясь на канате. Руки болели и соскальзывали, и Борух то и дело перехватывался. Пот стекал тонкой струйкой по спине, глаза тоже щипало, но он даже не мог отереть лицо. Эберхард ходил вдоль ямы и поглядывал на тяжелый секундомер в правой руке.

— Еще висим, — говорил он.

Борух снова перехватился, он уже не мог терпеть. Квашня был тяжелее его, но держался крепко, и на лице — ни одной эмоции. Только канат под его пальцами краснел от крови.

Прошла целая вечность, прежде чем Эберхард наконец-то скомандовал:

— Закончили.

Они по очереди стали пробираться дальше по канату и вылезать на твердую землю. Борух чуть не сорвался, когда подтягивал себя на край ямы, но все-таки выкарабкался.

— Теперь парни — на стрельбы, — объявил Эберхард. — В две колонны стройся! Девочки могут возвращаться в замок.

К удивлению Боруха, девочки, которые всегда тренировались наравне с мальчишками, и впрямь отправились обратно. Возможно, их ждали утренние дела на кухне и в саду, но Борух сам однажды видел, как Герта и Хелена соревновались в стрельбе из лука во дворе замка. Так что вряд ли они не годились для стрельб только потому, что девчонки.

Чтобы поскорее узнать, какие такие стрельбы их ждут, Борух вклинился в середину одной из колонн. Как две неторопливые змеи, колонны поползли к Эберхарду. Борух высунулся из строя, чтобы лучше видеть. Он надеялся на лук и стрелы, но Эберхард раздавал из двух ящиков совсем другое. Правой колонне он вручал пистолеты, левой — мишени. Борух шел в левой.

— Ваша задача, — монотонно говорил Эберхард, — попасть в мишень, которую держит напарник, с тридцати шагов.

Очередь как раз дошла до Боруха, и Эберхард вручил ему мишень. Борух посмотрел на своего напарника из правой колонны. Это был Ансельм.

— Встаем друг напротив друга! — скомандовал Эберхард. — Сойдись!

И они сошлись, так близко, что оказались нос к носу. Ансельм ухмыльнулся и, подняв дуло пистолета вверх, ткнул им в подбородок Боруха.

— Спиной! На тридцать шагов разойдись!

На деревянных ногах Борух отсчитал свои пятнадцать шагов, стараясь идти вровень с другими «мишенями». Пробковый красно-белый кругляш оттягивал руки.

— Повернулись! — рявкнул Эберхард. — Заряжай патрон! Мишени к голове!

В его колонне все поднесли мишени к левому уху. Борух, не веря, что это происходит, сделал то же самое. Руки у него дрожали.

— Перестань трястись! — крикнул ему Ансельм. — Иначе я промажу, и ты умрешь, как Гуго!

— Приготовиться!

В противоположной колонне взвели курки и направили пистолеты. Борух смотрел в черную точку дула. Рука Ансельма тоже дрожала. Слишком далеко, думал Борух. Он не попадет.

— Огонь!

Гром разорвал утренний воздух и голову Боруха. Вспорхнули и унеслись из леса птицы. Руку дернуло, земля оказалась совсем близко, холодная и влажная, перерытая лопатой. Мертвая земля. Борух осознал себя сидящим на корточках. Он все еще держал мишень у головы, вдавливая ее в висок до боли. Его всего трясло.

— Десять! Восемь! Девять! Десять! — кричали вокруг него, объявляя результаты.

Рядом вырос Ансельм. Одним рывком он поставил Боруха на ноги. Заглянул в мишень и прошипел:

— Теперь ты точно покойник. — И громко объявил свой результат: — Шесть!

Дырка от пули была сильно выше центра. Из-за того, что Борух испугался и присел, Ансельм промазал. За это Борух получил короткий и точный удар в живот. Ансельм сунул ему пистолет и забрал мишень.

Теперь пришла очередь Боруха стрелять. Эберхард скомандовал приготовиться, и Борух кое-как заправил патрон, взвел курок. Наставил пистолет на Ансельма, прищурился. Мишень, далекая и нечеткая, плавала в прицеле. Иногда голова Ансельма тоже попадала в него.

Время будто замедлилось. Борух даже успел подумать страшную мысль: ведь если он сейчас выстрелит и попадет в Ансельма, это спишут на несчастный случай. Возможно, Боруха серьезно накажут, но все равно решат, что это просто случайность.

Вот только сам он никогда не поймет, что вело его руку: тяжесть пистолета — или злость.

Наверное, что-то в Борухе изменилось, потому что у Ансельма вдруг вытянулось лицо. Глаза полезли на лоб, а уголки губ, наоборот, поползли вниз. Пальцы впились в мишень.

Ансельм глядел на Боруха и боялся его.

— Огонь! — крикнул Эберхард.

И тогда Борух бросил пистолет и побежал.

Профессор Любовь

Входя в квартиру, Синицын всегда робел и долго прихорашивался перед овальным зеркалом в прихожей, прежде чем переступить порог кабинета. Любовь Владимировна его не торопила. Как и многие другие, Синицын ходил не по своей воле. Он участвовал в финской кампании, а спустя полгода случился некрасивый срыв прямо на службе. Тогда Синицын угодил сначала в Кащенко, а потом уже к Любови Владимировне, на долгое лечение.

Синицын вошел, шаркая гостевыми тапочками. Он выглядел встревоженным. Любовь Владимировна стала расспрашивать его об успехах, и Синицын, воодушевившись, рассказал, как прекрасно держит себя в руках на службе и как справляется с приступами гнева.

— Я же понимаю, что теперь совсем другое время, мирное, — рассуждал он с грустной улыбкой. — И так себя вести, пугать людей — нельзя.

От коллег из Кащенко Любовь Владимировна знала, что именно произошло: напал на сослуживицу, угрожал ножом. Но сам Синицын о своем срыве пока говорил обтекаемо, и она не давила.