Святослав Логинов - Золушка-news
Карета «скорой помощи», заранее вызванная, ожидала на центральной дорожке, так что врач появился уже через минуту. Девушка к тому времени пришла в сознание, хотя ничего членораздельного произнести не могла. Ее били дрожь, по щекам текли неосознанные слезы. Впрочем, серьезных травм тоже не оказалось: плотная ветровка спасла от клыков зверя.
Врач сделал пострадавшей укол, девушку уложили на носилки и увезли в больницу. Спеленатого оборотня загрузили в милицейский газик и повезли в управление. Зверь спал, не ведая, как решительно переменилась его жизнь.
До статистики руки у Михальчука в этот день так и не дошли. Его вместе со всеми, кто участвовал в ловле, вызвали в кабинет Масина.
— Ну что, орлы, — приветствовал собравшихся полковник. — Не орлы вы, а вороны. Упустили зверя!
— Как? — от неожиданности вырвалось у Михальчука.
— Вот так и упустили! Волк — самый обычный, никаких паранормальных особенностей, можно в зоопарк передавать. А вот девка из больницы исчезла. Сбежала прямо с каталки. Значит, она и была оборотнем.
Старший инспектор Мохов, на котором формально лежала ответственность за операцию, шумно выдохнул и, не дожидаясь приглашения, уселся, уперев лоб в сжатые кулаки.
— Будем искать. Далеко не уйдет. Раз уж ее городом приманило, так и станет сшиваться по лесопаркам.
— Это понятно… — согласился Масин. — Другое хуже. Как же она нас всех так обдурила? И меня первого, я ведь там тоже был.
— Что за ней числится? — спросил из-за спин михальчуковский приятель инспектор Кугель.
— Ничего не числится. По бродячим собакам работала. А вычислили ее при плановом сканировании лесопарка. Ну и кто-то из гуляющих сообщил, что видел в парке волка. Волков, как сами понимаете, было два. Самец пожертвовал собой, вытаскивая подругу. Знал, кто она такая, а все равно спасал.
— Любовь… — вздохнул Мохов, не поднимая головы.
— Ему любовь, а она? Ей-то что делать в городе?
— Общение, — подал голос Кугель. — Волколак — натура сложная, ему в лесу скучно, его к людям тянет. Иначе зачем перекидываться?
— Слышал я твои теории, — отмахнулся Масин. — Только работе нашей от них не холодно и не жарко. В общем так, думайте, как будем девку ловить. Фотографии ее есть?
— Есть. Только она там в шоке. Так перекосило, что и не узнать.
— Кому надо — узнают. Распечатать, разослать по отделениям. Пусть участковые приглядываются.
— Вспугнут.
— Предупредим, чтобы не пытались задерживать. Просто пусть сообщают, где видели. Она не для того превращается, чтобы по подворотням сидеть. Появится на людях, будьте спокойны. А как охотничьи угодья обозначатся, тут и брать будем.
«Один раз уже брали», — подумал Михальчук, но вслух ничего не сказал.
Расходились, как обычно бывает после планерок, с ощущением облегчения и недовольства — словно после обильной клизмы. Но делать нечего, волчица-оборотень в самом деле обдурила весь отдел Службы психического здоровья. Так что не начальство вкатило клизму, а сами себя наказали.
Когда Михальчук, недовольный бездарно прошедшим днем, уже собирался уходить, в кармане зазвонил мобильник. Во время серьезной работы мобильник не только выключался, но и попросту оставлялся дома, поскольку гремлин или даже простой прилипала разговоры по мобильнику прослушивает на раз, и последствия это может иметь самые непредсказуемые. Но домашний отдых и толчея в Службе к серьезной работе отнесены быть не могут.
Звонил Борис Княжнин, старый приятель и дилетанствующий исследователь потустороннего. С тех пор как он узнал, что Михальчук работает в Службе психического здоровья, от него отбоя не было.
— Слушай, ты когда сегодня заканчиваешь работу?
— У меня вообще-то ненормированный день. Так что сегодня я заканчиваю в двадцать четыре ноль-ноль. А завтра начинаю работу в ноль часов, ноль минут. А что?
— Я встретиться хотел, поговорить кое о чем…
— Тогда я сейчас обедать пойду, а то мне вечером на дежурство, уже не до еды будет. Вот в кафешке, если хочешь, можно будет встретиться.
На встречу Княжнин примчался загодя, но к делу своему долго не мог перейти, мешала проклятая интеллигентность. Наконец начал издали:
— Ты как-то говорил, что нежить очень быстро мутирует…
— Нежить не может мутировать. Мутируют только живые организмы, а нежить потому и нежить, что она не живая.
— Неважно, не будем спорить о терминах. Но все твои подопечные быстро изменяются, приспосабливаясь к новым условиям. Ведь так?
— В первом приближении так.
— А теперь посмотри… Из живых существ быстрее всего изменяются микроорганизмы, которые так же, как и твоя нежить, паразитируют на людях.
— Не только на людях. Просто, если нежить паразитирует на болотных лягушках, как небезызвестная царевна, то людей это мало волнует.
— Ладно, не юмори. Я, собственно, вот к чему клоню… Болезнетворные микроорганизмы по мере накопления мутаций теряют вирулентность. Вспомни, в пятнадцатом веке легочная чума была практически смертельной, смертность почти сто процентов. А сегодня и сорока процентов не будет.
— Медицина на месте не стоит. Антибиотики, то да се…
— Безо всяких антибиотиков смертность упала вдвое. А с антибиотиками она еще меньше. Опять же грипп… Испанка сколько жизней унесла? А нынешние формы — так, легкое недомогание.
— Как раз испанка и была новым штаммом.
— Ничего подобного! В конце шестнадцатого века была описана английская потовая горячка — тоже, судя по всему, разновидность гриппа. Смертность была необычайно высока. А вот выписка из «Всероссийского словаря-толкователя» издания Каспари, начало семидесятых годов девятнадцатого века. Ни о какой испанке еще речи нет, а в статье «грипп» написано, — Княжнин выхватил из пухлой записной книжки листок с текстом и прочел: — «Грипп, катар дыхательных ветвей, появляющийся эпидемически и сопровождаемый сильной лихорадкой и быстрым упадком сил. Иногда ошибочно называют гриппом и неэпидемические катары. Настоящий грипп часто смертелен».
— Ну, хорошо, уболтал. И что следует из твоих медицинских выкладок?
— Понимаешь, мы повсюду подходим со своей антропоцентрической меркой. Молчаливо подразумевается, что чума или грипп пылают злобными чувствами и хотят убить как можно больше народу. А они ничего не хотят. Просто-напросто те штаммы, которые оказываются смертельными для организма хозяина, погибают вместе с этим организмом. А если человек отлежался и пошел на поправку, то он и в следующий раз может заболеть, и еще. Готовая, можно сказать, кормовая база для возбудителя болезни.
— Иммунитет вырабатывается, — напомнил Михальчук.
— В том и беда. Поэтому у микроорганизмов порой появляются новые сильно вирулентные штаммы. Но в целом болезни протекают все спокойнее и без летального исхода. Спид на наших глазах из всемирного пугала превратился чуть ли не в рядовую болезнь. Наиболее опасные формы сифилиса попросту исчезли.
— И что дальше?
— А то, что формы нежити должны подчиняться тем же закономерностям, которые наблюдаются для прочих паразитарных форм. Я думаю, задача оборотня вовсе не в том, чтобы убить как можно больше людей, а чтобы… ну, вот зачем, собственно, оборотень людей убивает?
— А в самом деле, зачем? — насмешливо переспросил Михальчук. — Ты, братец, задаешь вопросы, над которыми люди поумнее нас с тобой не одно столетие бились. Пока народ верил в потустороннее, в силы зла и прочую чепуху, можно было верить и в то, что оборотень дерет людей из любви к искусству и чистому злу. А если, как ты утверждаешь, он просто паразит на здоровом теле человечества, то надо знать, что он со своего паразитарного образа жизни имеет. А этого пока не знает никто.
— Вот я и хочу узнать. Поглядеть, пощупать, так сказать, своими руками.
— Кого пощупать, оборотня или вампира? Не боишься, что он тебя пощупает?
— Не буду я его руками хапать. Мне бы только поглядеть, как он себя в обыденной обстановке ведет.
— Раскрой глаза да смотри. Я потому и работаю день и ночь, что просто так оборотня в латентной фазе от рядового гражданина не отличить. А попадешь под трансформацию — не обессудь.
— Но ты же сам рассказывал… ну, про эту старуху! Мне ее история покоя не дает.
Михальчук криво усмехнулся. История старой вампирши давно стала в Службе притчей во языцех. Полусумасшедшая старуха жила в доме дореволюционной еще постройки, где ветхие коммуналки десятилетиями ждали расселения. Старуху не любили за неопрятность и вздорный характер, но особого вреда за ней никто не замечал. А вот клопы замучили весь дом, и сладу с ними не было. В конце концов кто-то из жильцов сменил недейственные хлорофос и дезинсекталь на карбофос, который клопа убивает не сразу, давая ему уползти. Тогда и выяснилось, что паразитов насылала вампирша, а потом щелкала насосавшихся крови клопов наподобие семечек. Карбофоса старуха не вынесла, с тяжелым отравлением ее привезли в госпиталь, а затем в Службу психического здоровья. Были ли в ее жизни нападения на людей, выяснить не удалось, но и отпустить вампиршу домой никто не решился. В старые времена расправа над попавшейся нечистью была бы короткой, но в новой реальности возобладал гуманизм, и старуха мирно окончила свои дни на больничной койке.
