Константин Соловьев - Слуга Смерти
— Значит, голову разбили уже после этого?
— Конечно. Не знаю, когда именно, но сердце ее в тот момент уже не билось. Необычный способ сводить счеты с жертвой.
— Бывает иногда… — немного рассеянно сказал Кречмер. — Здесь явно действовал человек опьяненный — кровью, алкоголем или же безумием. Даже дилетанту не требуется стольких ударов, чтобы убить человека. Впрочем, это уже работа нашего ведомства. Она успела увидеть убийцу?
— Не знаю. Я не смог получить ее память, мозг пострадал слишком сильно. Я могу читать только э-э-э… ее тело. Эмоции, воспоминания, ощущения — все уничтожено. Я даже поднять ее толком не мог, как вы имели удовольствие видеть.
— Говорить она уже не могла, но, может быть, вы успели что-то почувствовать?.. — Кречмер требовательно посмотрел мне в глаза. Взгляд у него был тяжелый, резкий — особенно в такие минуты.
Я лишь развел руками:
— Простите, ничего. Одни осколки, которые уже никогда не собрать. И вряд ли кто-то из Ордена вам поможет.
— Я не сомневаюсь. У вас огромный опыт и незаурядные умения, Курт, у меня нет оснований не доверять вашей квалификации. Отправлю тело, куда полагается, пусть с ним повозятся врачи. Вряд ли будет толк, но, опять же, — процедура…
— Свидетелей, значит, нет?
— Только экономка. Но она лишь обнаружила тело, больше никого в доме не видела. Неприятнейшее дело.
Кречмер вытащил коробку папирос, примял одну узловатыми пальцами, тронутыми у ногтей желтизной.
— А время вам известно?
Я задумался:
— Вскоре после полудня, я полагаю. Самое крайнее — пятнадцать минут.
— Угу, — он сунул папиросу в рот и подкурил ее. — Экономка обнаружила тело, когда вернулась с рынка, около часа дня. Неудивительно, что она не застала убийцу — тот мог уже быть на другом конце Альтштадта… Ладно, не буду вас задерживать. Вы выполнили свою работу, а дальше потеть придется нам, — он усмехнулся. — Но спасибо, что заглянули.
— Мы, как стервятники, — кивнул ему я, — нас не надо долго звать. Надеюсь, управитесь с вашим парнем поскорее. С удовольствием осуществлю приговор, если возьмете живым.
— Я знаю, вы мастер по этой части. Надеюсь, так и будет. Рапорт мне не к спеху, оставьте на неделе в канцелярии…
— Так точно.
— Прощайте, Курт.
— Прощайте, господин обер-полицмейстер.
Я взял под мышку оставленный на столе кивер и вышел. Смерть не припасла мне в этом доме больше ничего интересного.
Арнольд ждал меня на улице. Разумеется, точно в том же месте, где я его оставлял.
— Пошли отсюда, — сказал я ему, хотя мне и не было нужды использовать слова, чтобы заставить его двигаться. — Здесь нам делать больше нечего.
Арнольд покорно зашагал за мной, его невысокая, но широкоплечая фигура следовала за моей спиной на расстоянии в три шага — раз и навсегда выверенная дистанция.
* * *Легкие сумерки накрыли Альтштадт. Неуловимо тревожное время сумерек, когда нельзя верить своим глазам, когда улицы тонут в зыбком чернильном тумане, а чернота клубится в небе, пожирая остатки облаков, чтобы через час испещрить его тысячами золотых дробинок. Даже воздух не тот в сумерках, он становится свежее, слаще, холоднее. Этого воздуха можно набрать полную грудь, он еще не испорчен людским дыханием и миазмами городской жизни.
На улицах, однако, еще полно было прохожих — засыпали в Альтштадте поздно, чистый и свежий майский вечер не торопился разгонять горожан по домам. С рынка шли торговцы, их тачки истошно скрипели под грузом непроданных товаров. По противоположной стороне улице прошло подразделение фойрмейстеров, ровно чеканя шаг. Идеально сидящие мундиры, кивера на ремне, высоченные кожаные сапоги начищены до блеска. Увидев меня, нахмурились, но взглядами провожать не стали. Что ж, опытный глаз выделяет то, что ему нужно, даже в толпе. Я усмехнулся, отчего шедший неподалеку горожанин шарахнулся в сторону. В течение последних пяти лет у меня редко возникала необходимость улыбаться, но иногда это все же случалось.
Шутник — так меня называли раньше. И в этом городе осталось еще достаточно людей, которые продолжают меня так называть. Что ж, иногда я не против подарить окружающим улыбку!..
— Трупоед… — донеслось справа и сзади. Было что-то еще, но это я услышал четко. Опытный глаз находит нужное и в толпе, но ведь и ухо опытного человека на что-то годится. За «трупоедом» послышалось шипение, переходящее в булькание, — это Арнольд, шедший позади, нашел свою цель.
Я повернулся. Медленно, с напускным достоинством. По улице шли люди, много людей, но я быстро заметил того из них, кто представлял особенный интерес. Арнольд припер его к стене, и тот сучил ногами, тщетно впившись обеими руками в предплечье моего спутника. Лицо у него было бледное и совершенно сумасшедшее. Тающий в легких воздух далеко не всегда сопутствует хладнокровию. Как длинный язык не способствует умению с ним обращаться.
Людей на улице не стало меньше, но каким-то образом пространство между мной и им оказалось полностью свободно. Мне оставалось сделать полдесятка шагов, чтоб подойти вплотную. При виде меня глаза прижатого к стенке человека будто бы сделались меньше и как-то чернее, точно пытались превратиться в две крохотные черные пуговицы. В течение нескольких секунд я с интересом наблюдал эту метаморфозу, потом приказал Арнольду немного ослабить хватку.
Судя по всему, мелкий лавочник, их полно в этой части города. Не старое еще лицо, но рано обрюзгшее, поплывшее, некрасивое. Видно, не отказывает себе в паре кружек перед сном, да и обильную закуску, небось, жалует…
— Спас… ит… — он захлебнулся собственными словами и стал слепо шарить руками по стене. Арнольд, хоть и подчинился приказу, отпускать его вовсе не собирался. Когда я приблизился, то ощутил исходящий от лавочника кислый пивной запах. Конечно, трезвому человеку не придет в голову задирать тоттмейстера, пусть даже в толпе и вечером.
— Кажется, вы что-то сказали мне? — поинтересовался я. — Повторите?
Он не хотел повторять. Он хотел только избавиться от стальных объятий Арнольда. И, кажется, от моего лица перед глазами.
Неподалеку с вечерним обходом прошел жандарм. Увидев нас, замедлил шаг и, судя по всему, некоторое время размышлял, не поздно ли еще слиться с толпой. Совесть, однако, восторжествовала — нерешительно подошел, кашлянул:
— Господин тоттмейстер?
Я поднял руку:
— Спасибо, все в порядке. Уличный хулиган. Разберусь сам.
— Понятно, — он и в самом деле казался понятливым. — Доброго вечера.
— Вы, кажется, хотели обратиться ко мне? — продолжил я, вернувшись к созерцанию незадачливого пленника. — Но я не вполне расслышал, что вы имели в виду.
Возможно, я передержал его, или Арнольд перестарался, но тот, кажется, от недостатка кислорода и собственного ужаса, переполнившего объем на удивление тщедушного при такой комплекции тела, совершенно сошел с ума. Его рука нырнула за голенище сапога и, прежде чем я успел разглядеть, что в ней зажато, метнулась к груди Арнольда.
Несколько прохожих вскрикнули. На улице может происходить что угодно, но стоит блеснуть лезвию — это подобно вспышке молнии. В груди Арнольда, наполовину погруженный, торчал тонкий длинный нож вроде тех, которыми мясники в торговом ряду чистят требуху. Арнольд не замечал его, точно лезвие, застрявшее между ребер, не причиняло ему никаких неудобств. Впрочем, так оно на самом деле и было. У смерти есть много недостатков, некоторые из которых известны всякому тоттмейстеру, но есть у нее и достоинство — она никогда не приходит чаще, чем один раз.
Вид ножа, из-под которого не вытекло ни капли крови, кажется, подействовал на лавочника сильнее, чем моя гримаса и удушающие объятия Арнольда.
— Вот так. Ты не просто хулиган, ты еще и убийца?
Обнажать на улице кацбальгер не годилось, и без того уже порядком пошумели, поэтому я вытащил из ножен кортик и осторожно поднес к горлу жертвы. В отличие от его собственного ножа ртутная полоса блестящего металла с императорским гербом выглядела куда более эффектно.
— Ты испортил мое имущество, — мягко сказал я почти ему в ухо. — Если каждый встречный станет дырявить моего слугу первой подвернувшейся под руку железякой, рано или поздно он окончательно развалится на части! Плоть, видишь ли, смертна, а плоть, уже раз умершая, не способна к регенерации. Однако я не привык обходиться без прислуги. По роду деятельности мне приходится прибегать к помощи слуги. Понимаешь? Возможно, уже очень скоро мне придется завести нового слугу — взамен этому. Хорошего нового слугу, еще крепкого, если ты понимаешь, о чем я. И, кажется, ты готов предложить свою кандидатуру?
Он был белее оштукатуренной стены, которой касался затылком. Говорить он уже не мог и лишь всхлипывал от ужаса. Судя по тому, что к аромату несвежего пива примешался еще один резкий запах, паралич коснулся не только лица.
