Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса
— Кстати, регулярные сожжения мертвых литовских князей превосходно подействовали на окрестную флору и фауну. В долину Швянтарагиса стали залетать черные бабочки с полутораметровым размахом крыльев, а в Нерисе завелись говорящие сомы; возможно, они, как и борхесовская рыба-Стоглав, в прошлой жизни произнесли по сотне бранных слов, а может быть, напротив, были великими молчальниками и получили наконец шанс беспрепятственно выговориться. Никто толком не знает, на каком языке они говорили, однако профессор Альфонс Парчевский неоднократно доказывал в своих трудах, что это была так называемая вульгарная латынь.[10]
Хайди совершенно точно знает, что у самой большой в мире бабочки размах крыльев чуть больше тридцати сантиметров. А в говорящих сомов, пожалуй, не поверила бы и в четыре года, когда верила вообще всему подряд. Но слушает как завороженная.
— А вот и костел Святой Анны, — говорит Люси. — Быстро же мы с тобой ходим!
Хайди фотографирует красивый костел из красного кирпича и внимательно слушает.
— Шестнадцатый век, поздняя готика. Я бы даже сказала — внезапно спохватившаяся. Имя спонсора проекта, как водится, осталось в веках: всем известно, что денег на строительство храма дал великий князь литовский Александр. А как звали архитектора, никто не потрудился записать на хорошем нетленном пергаменте, вот и гадают теперь любопытные историки, кто нам эту конфетку слепил. Не то сам Nobilis Benedictus, то бишь Бенедикт Рейт, который, только не падай, возводил краковский Вавель, укреплял Пражский Град и строил там Владиславский зал; не то позабытый неблагодарными потомками Николас Энкингер из Данцига. Но бог с ними, главное, что построили вот такую, почти неприличную, на мой взгляд, красоту. Любой виленский таксист, провозя тебя мимо, непременно сообщит, что Наполеон, который, как известно, драпал через наши края из России, восхищался Святой Анной и публично изъявлял желание увезти ее с собой в Париж. Не знаю, не знаю. По идее, ему, бедняге, тогда совсем не до перевозки храмов было. Видимо, с горя Наполеон отдал нашу Аннушку в распоряжение своих кавалеристов, которые не просто засрали костел под потолок, но еще и деревянную утварь пожгли. Неплохо бы нам с тобой туда зайти и убедиться, что за двести лет за ними успели худо-бедно прибрать, но сегодня понедельник, так что мы пролетаем — закрыто. Если захочешь, зайдешь сама завтра или в любой другой день… А вон на том холме, говорят, чуть ли не со времен восстания 1831 года живет бессмертный заяц-людоед; в него мало кто верит, но холм виленчане, на всякий случай, обходят стороной. Хотя, казалось бы, такое хорошее место для прогулок. И ты на всякий случай обходи. Береженого, как говорится, Бог бережет.
— Заяц не может быть людоедом! — возражает Хайди, растерянно озирая безлюдные склоны.
Но на всякий случай фотографирует холм.
— Уверена, мама говорила ему то же самое, — невозмутимо кивает Люси. — Однако этот упрямец поступил по-своему. И в каком-то смысле не прогадал.
— Я простой немецкий турист, — вздыхает Хайди. — Твои рассказы о местной фауне привели меня в смятение. Я хочу пива и на ручки. Но можно просто пива.
— Я простой чичероне, — смиренно говорит Люси. — Дай мне евро, и я тут же заткнусь. И побегу кормить своих бедных голодных детей. Всю сотню!
— Об этом и речи быть не может. Мне не жалко евро, но вдруг ты и правда замолчишь? Я не переживу.
— Значит, сотня моих детишек сегодня останется голодной, — благодушно соглашается Люси. — Оно и к лучшему, я совсем не уверена, что наспех выдуманных детей действительно следует кормить. В награду за разумную экономическую политику угощу тебя худшим пивом в городе. Не пугайся, на самом деле оно везде примерно одинаковое. Пошли!
И они сворачивают на узкую улицу, круто поднимающуюся вверх от реки.
— Ла-та-ко, — по слогам читает Хайди и фотографирует табличку с названием улицы.
— Ох, как же нам повезло! — восклицает Люси. — Посмотри наверх! Скорее!
Хайди послушно задирает голову и сперва машинально щелкает камерой, а уже потом, разинув рот, изумленно созерцает неопознанный, порхающий в воздухе объект, прозрачный, сверкающий в солнечных лучах, подвижный, гибкий, стремительный.
— Свэллу, — шепотом говорит Люси. — Прозрачная птица свэллу, водится только в Лейне; считается, что больше никто никогда нигде их не видел. Но к нам они изредка залетают — видимо, их просто ветром заносит… Принято полагать, будто увидеть свэллу — редкостное везение. Ну, в общем, так оно и есть. Мне тридцать два года, я родилась в Вильнюсе, а свэллу видела всего пять раз. Это — шестой.
— Они что, совсем прозрачные? — Хайди тоже переходит на заговорщический шепот. — И… видно, что делается у них внутри, да?
— Возможно. Но точно никто не знает. Птицы свэллу никогда не подлетают к людям достаточно близко, чтобы мы могли полюбоваться на их внутренности.
И тут до Хайди наконец дошло, что она попалась, как маленькая. В синем июньском небе парит, трепещет и сверкает большой прозрачный пластиковый пакет. Тьфу ты.
— Ты меня знатно разыграла, — вздыхает она.
— Разве? — удивляется Люси.
— На самом деле, мне даже жалко, что это пакет, а не птица, — печально говорит Хайди. — Прозрачная птица — это очень круто. Даже если она не людоед. И не говорит на вульгарной латыни.
— Не людоед, — подтверждает Люси. — И на латыни не говорит, будь спокойна.
— Пошли действительно пива выпьем. — Хайди прячет камеру в кофр. — Мне надо залить горе.
— А потом я отведу тебя к Барбакану, — кивает Люси. — Рядом с ним как раз есть дом, во дворе которого раньше жил василиск.
Вечером, когда они решили отметить окончание экскурсии бутылкой чилийского вина и двумя чашками щедро разбавленного сливками кофе, Хайди решилась спросить:
— Это же был просто пакет, да? Прозрачный пакет, унесенный ветром.
— Как Скарлетт О'Хара, — рассеянно согласилась Люси. И, подумав, добавила: — На самом деле, я не знаю, что ты видела — птицу или пакет. Решать всяко тебе.
— Я простой немецкий турист, — сказала Хайди. — Наивный и невинный, как младенец. Я приехала сюда пить ваше литовское пиво, есть ваши кошмарные, уж прости мою прямоту, цеппелины и покупать дурацкие янтарные бусы. Я ни черта не знаю о том, как тут у вас все устроено. Поэтому пусть будет прозрачная птица свэллу из Лейна. Мне так больше нравится.
Но про себя уныло подумала: «Конечно, самый обыкновенный пакет». И два стакана чилийского вина ничего не изменили.
Уснуть она, однако, не могла. Хотя десять часов почти непрерывной ходьбы в содружестве с выпитыми за день пивом, сидром и вином должны были не просто ласково ее убаюкать, а натурально свалить с ног.
Но сон не шел. От выпитого ныла голова, от долгой ходьбы — ноги. Хайди немного помаялась и села разбирать фотографии. Хоть какое-то занятие.
Сорок с лишним изображений башни Гедиминаса она безжалостно отправила в корзину, оставила себе два, да и то скорее для порядка, назвать их удачными у нее бы язык не повернулся. Зато Святая Анна вышла на удивление неплохо, и холм просто отличный, хотя хваленый заяц-людоед так и не выскочил попозировать. Стена и табличка с названием улицы: «Ла-та-ко». «Дурацкий снимок, но его следует оставить на память об одном из самых нелепых жизненных разочарований. А вот и наш волшебный летающий пакет свэллу, и уж его, красавца, я сейчас отправлю в корзину, — думала она. — И оттуда еще раз удалю, не поленюсь, чтобы уж навсегда… Ой. Что это?»
Так и не завершив роковой щелчок мышью, Хайди уставилась на экран.
«Я очень устала, — сказала она себе. — И слишком много выпила. И кстати, почти ничего за весь день не съела. Это мне только казалось, что алкоголь не действует. Всем так поначалу кажется, а потом ловят по всему дому маленьких зеленых чертей, остановиться не могут».
Она встала. Пошла в ванную, плеснула холодной воды на разгоряченное чело. Подумав, плеснула еще — на макушку. Потом выпила несколько глотков прямо из-под крана, чего никогда не делала даже дома, где вода, по идее, чище, чем тут. Или нет?
Успокоилась. Взяла себя в руки. Вернулась к компьютеру. Села. Выпрямила спину. Сделала глубокий вдох. Долго, внимательно разглядывала изображение на экране: голубое небо, белые облака, большая прозрачная птица размером с доброго гуся, только почти плоская, как рыба-камбала, унесенная ветром из своего родного Лейна, принесенная им в Хайдину жизнь с неведомой, но, несомненно, восхитительной какой-нибудь целью.
Улица Пилес
Pilies g.
Пингвин и единорог
— У всех, знаешь, свои представления о возможном и невозможном. Чтобы выбить человека из колеи, должно случиться нечто немыслимое, но не вообще «немыслимое», а с его точки зрения.
