Антон Демченко - Учитель
Хм, судя по тому, как посматривают на меня окружающие, Ольга уже показывалась гостям. Что вы, какое совпадение? Все есть так, как оно выглядит, не больше, не меньше… Отслеживая напряженной до предела чуйкой поползшие по залу шепотки, уже через пару минут я вслед за Хромовым пытался удержать на лице бесстрастное выражение и не позволить губам изогнуться в довольной улыбке.
— Кирилл, ты ли это? Франт, настоя… — Взгляд неведомо откуда появившейся Лины упал на трость в моей руке, и глаза девушки ошеломленно расширились. Она замерла, но в конце концов не выдержала и тихонько рассмеялась.
— Тсс… Лина, что ты тут хихикаешь? Кирилл, привет. — Мила улыбнулась, окинула удовлетворенным взглядом мой наряд, но и ее взгляд наткнулся на трость, а потом и на обмотанную вокруг ее набалдашника Ольгину ленту. — Ки… ки…
— И эта туда же, — делано грустно вздохнул я.
— Ну ты даешь. — Мила неверяще покачала головой, вновь окинула взглядом мой наряд и, явно еле сдерживаясь, пробормотала: — А Ольга… пометила нареченного платочком, называется! И кто на кого здесь права заявил, а?
— Скажите спасибо моей доброте и обещанию не мстить за помощь Ольге в ее игре со смыслами, — прищурился я. — Иначе сейчас ленты в ваших замечательных прическах были бы того же цвета, что и мой костюм.
— Что? — Сестры изумленно переглянулись. — Как?!
— Пятьдесят рублей вашему портному — и он был счастлив вплести по одному маленькому рунескрипту в каждую ленточку. Как я и говорил, у нас с Алексеем тоже были отдельные уроки этикета, — ухмыльнулся я, а когда до сестер дошло, мимо чего они так удачно просквозили, делано поинтересовался: — А что, вы бы не хотели таким образом признаться в любви своему учителю?
Сестры смущенно переглянулись, покраснели, но справились с собой.
— Ну ты даешь, братец… — выдохнула Лина и, мечтательно глядя куда-то поверх голов фланирующих туда-сюда гостей, тихонько протянула, явно сдерживая смешок: — Я хочу видеть выражение лица Ольги, когда она увидит… это. Очень…
— А я бы хотела видеть ее реакцию на наши ленты в цвет костюма Кирилла, — улыбнулась Мила.
Сестры переглянулись, фыркнули и, пробормотав какое-то подобие извинений, скрылись в холле. Ладно-ладно. Я подожду до момента встречи с нареченной. Мне не трудно… Впрочем, вру. Это чертовски трудно! Натыкаться на ошеломленные, удивленные и растерянные взгляды гостей и удержать в себе смех… положительно, больше получаса я не выдержу! Эх, ладно. Пойду общаться с народом… боярским, ага.
— Елена Павловна, доброго дня, рад вас видеть… — Я поклонился удобно устроившейся в троноподобном кресле в углу зала вдо́вой новгородской боярыне Посадской, которую по праву стоило бы называть Филипповой, женщине, знакомой Кириллу по визитам к тем же Томилиным, где эта дама наводила просто панический ужас на представителей московского боярства своим неуемным характером и полным пренебрежением к столичному укладу.
Встретив ее здесь, я не мог удержаться и не поприветствовать легендарную женщину из не менее легендарного рода. Достаточно сказать, что здесь ее шесть раз прабабка никогда не выходила замуж за посадника Борецкого, зато, мстя ему за смерть своего мужа боярина Филиппа и старших сыновей, сговорила двух других дам высшего новгородского света и поддержала Иоанна Третьего в его войне с Казимиром Литовским. А когда услышавший о возможном отложении Новгорода московский государь, потрепав Литву, повернул войска на непокорный город, именно Марфа Филиппова, в девичестве Лошинская, свернув шеи добрым двум десяткам Золотых Поясов, громче всех вопившим об отъезде Новгорода к литвинам, прибыла в Гнездово на переговоры с Иоанном Васильевичем. Результатом был так называемый Гнездовский мир, а Марфа стала настоящей посадницей. Более того, государь дозволил ей вести боярский род по женской линии, чего больше никогда не бывало ни до, ни после.
Потом было много всякого, и хорошего и плохого, дочери и внучки Марфы даже побывали в заточении, когда Новгород после ее смерти вновь попытался отложиться. И опять Иоанн Васильевич помог, только в этот раз уже Четвертый, прозванный Монахом. И опять Филипповы-Посадские оказались, что называется, на коне… В общем, богатая история, знаменитый род… Ну как тут было пройти мимо, особенно когда глава этого самого рода окликает гулким басом и, покрутив внушительным носом с нагло эпатирующей ухоженную публику огромной родинкой в стиле Бабы-яги, в голос, не стесняясь никого и ничего, интересуется, сколько раз юный Громов уже успел оприходовать боярышню Бестужеву?!
— Милая Елена Павловна, ваша проницательность воистину не знает границ, но как мужчина я не могу ответить на этот вопрос… По крайней мере, во всеуслышанье и без разрешения моей нареченной. — Улыбнувшись, я потеребил ленту на трости и услышал в ответ басовитый хохот матриарха одной из сильнейших боярских фамилий Новгорода… и не только.
— Ха! Юный повеса, да ты никак меня, старую, в альков зазываешь, для «личной беседы»? Оха-альник. Эх, будь я лет на двадцать моложе, сама бы тебя туда затащила. А сейчас, уж прости… поздновато. — Тут эта мощная тетка мне подмигнула и договорила, не обращая никакого внимания на воцарившуюся в зале тишину: — Но ежели хочешь, перед внучками за тебя словцо замолвлю. Глядишь, и сладите. А что, у тебя руда густая, злая! Знать, и моим девкам чуток той злости перепадет…
— Вы уж простите, Елена Павловна, но пять ваших очаровательных внучек — это уже перебор, — вздохнул я, разводя руками. — Вашим младшеньким-то едва по десять лет исполнилось. Рановато. Да и Вере с Ниной еще расти и расти.
— Тоже верно. — Черные, абсолютно серьезные глаза требовательно сверкнули, и Посадская договорила все тем же веселым громогласным тоном: — Сойдемся на одной. Жди, на днях пришлю за тобой или Лизавету пришлю. Глядишь, и сговоримся, а, мастер?
Я кивнул в ответ, но почти тут же отвлекся, почуяв кое-чье присутствие. О да! Обернувшись, я улыбнулся и подмигнул застывшей в ступоре на пороге зала Ольге, в изумлении уставившейся на символ своего девичества, обвивший серебряный набалдашник моей трости. Месть? Ну что ты, милая! Это всего лишь воспитательный процесс… И он только начинается.
Часть третья
Зимняя гроза
Глава 1
«Куда вас, сударь, к черту, занесло?»
Бестужев смотрел на мечущуюся по его кабинету дочь и старательно прятал ухмылку. Ну, уж очень потешно смотрелась взбешенная, раскрасневшаяся Ольга, наворачивающая круги по ковру и буквально искрящая во все стороны короткими трещащими разрядами, распространяя вокруг себя запах озона. Понаблюдав несколько минут за метаниями дочери, боярин покачал головой и звучно хлопнул ладонью по дубовой крышке стола. От удара вздрогнула стоящая на столе лампа, тихо звякнув узорчатым стеклянным абажуром, а дочь замерла на полушаге.
— Угомонись, егоза, — тихо, но веско проговорил дипломат. На что Ольга гордо вздернула носик, но не стала продолжать своего забега и, сделав шаг в сторону, присела на краешек кресла. Боярин, проследив за ней взглядом, кивнул. — Так-то лучше. Ну а теперь давай, сделай пару этих ваших дыхательных упражнений, успокойся и расскажи — с чего вдруг ты так взбеленилась?
— Как?! Ты что, не видел, что этот… этот… сотворил на приеме?! — Ольга аж задохнулась от гнева, и боярин вздохнул. До чего же она сейчас была похожа на мать…
— Не понимаю, о чем ты, — нарочито отстраненным тоном проговорил Бестужев, отгоняя мысли-воспоминания.
— Что?.. Ты… ты с ним заодно, да?! — возмутилась Ольга.
— Дыхание, дочь. Не заставляй думать, что я зря выбрасываю деньги на твое обучение у Кирилла, — покачал головой боярин. Дождался, пока сверлящая его возмущенным взглядом боярышня отведет глаза и примется за дыхательную гимнастику, и, лишь убедившись, что та немного успокоилась, продолжил: — Я так понимаю, ты говоришь о своем учителе. Я прав?
Сердитый кивок в ответ.
— И что же сей уважаемый мастер и мой личный гость сделал не так, что ты на него взъелась? — тихо поинтересовался Бестужев и, заметив, как дернулась дочь, остановил ее одним жестом. — Без крика.
— Трость… Он пришел с тростью, — старательно сдерживаясь, проговорила Ольга, почуяв нешуточное давление в Эфире, исходящее от отца. Такое с ним бывало разве что когда он чем-то о-очень недоволен… или кем-то.
— И в чем проблема? — убедившись, что дочь готова слушать, проговорил боярин. — Он взрослый самостоятельный человек. Неженатый, не вдовый и не старый. Будь он офицером — носил бы кортик или бебут, но он гражданский человек и ОБЯЗАН являться на пиры с тростью, если не хочет сидеть за детским столом. Ты об этом забыла? Или… или, устроив представление с платком и пластроном в цвет своего платья, ты решила сделать из него эдакого юного пажа, восхищенного твоей красотой и вздыхающего о тебе с детского балкона над приемным залом? А теперь, значит, бесишься от того, что он поломал твою затею…
![Юлия Чеснокова - Биение сердца [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
