Александра Огеньская - Старовский раскоп
И то окончательное оформление котом далось тяжело. Дрессировали его полгода, что ли. Обычное дело — с начала полового созревания молодняк словно с цепи срывается, начинаются грызня, помешательство, проснувшаяся сексуальность неконтролируемо выливается в большие проблемы для всего клана в целом, а уж для родителей взрослеющего оборотня — форменные страх и ужас. С Антоном вышло несколько иначе, он вообще был мальчиком тихим и уравновешенным, поэтому под дрессуру попал только лет четырнадцати, когда ломать приходится уже почти сложившуюся психику, причем психику звериную.
Поймали Антона на попытке удрать в лес с целью, он как сейчас помнил — "жить как хочется и в жизни больше не видеть проклятые рожи". Это он родителей имел ввиду и учителей. Насчёт рож, впрочем, бабашка надвое сказала — сам Антон на человека походил мало. Сначала его посадили на цепь — ну, тут, ясное дело. Первые часы дико злился, чуть не выдернул крюк, к которому цепь была пристегнута, потом присмирел и даже начал чего-то соображать. Например, попытаться стащить ключ. И, ага, всё-таки слинять в лес. Не вышло.
Все чувства обострились до предела.
Слышал мышь, шурующую в подполе, слышал нервный разговор родителей где-то очень далеко, за кучей стен и дверей, слышал лес. Видел темноту, которая оказалась совсем даже не темнотой, а переливами от темно-серого к самому нежному жемчужному. И пахло — пылью с тонкой пудрой мела, плесенью сладенько и чуть приторно, вареньем в банках и пластиком крышек, чаем с мятой, холодным старым кирпичом, остро — перцем и еще какими-то приправами… По улице прошла, пахнущая тепло и вкусно — пища. За пищу могли бы сойти мыши из подпола, могло бы мясо с кухни, только желудок сводило — тянуло попробовать настоящего… Цепь короткая. Крюк вбит намертво. Стены толстые.
Знал, но проверял, проверял и проверял — вдруг подастся стена, или вылетит крюк, или в порошок рассыплется цепь.
Устал. Лег и заскулил.
Пришли ботинки. Под самый нос сунулись.
— А ну посмотри на меня. Я говорю — посмотри, — тихо, спокойно приказали.
От пришедшего пахло мылом, свежей рубашкой, оливковым маслом и совсем чуть-чуть — валерианой. Этого чуть-чуть оказалось достаточно, чтобы жадно принюхаться в предвкушении.
— Ну? Не нервируй меня раньше времени.
Поднял морду — раздражал мужик. У мужика были желтые глаза, пах он взрослым самцом, означал опасность.
— Молодец. А теперь слушай меня. Я твой дрессировщик. Сделаю из тебя человека. Я буду говорить, а ты будешь выполнять. Скажу ползти — поползёшь, скажу жрать — будешь жрать. И блевать я хотел на твое мнение. У меня таких как ты щенков уже штук тридцать было, я вас даже по именам не запоминаю. Вы для меня никто, нелюди. Чтобы я запомнил тебя по имени, ты еще должен стать человеком.
Хотел ответить, что не больно-то надо, вообще чтобы пошёл, куда всех посылают, но дрессировщик успел раньше.
Он был пьян. И вообще трезвым, как выяснилось, бывал крайне редко. Разве что в день, когда отпустил Антона домой, впервые назвав Антошей. До этого были "сопливец" и "щенок".
Но вообще-то время дрессуры Антон только в кошмарах припоминал.
Особенно каскады трансформаций и мучительную для пантеры обязанность читать Вергилия три часа подряд, сидя над куском свежего мяса, а потом быть отправленным спать на голодный желудок.
Дрессировщик — это такая профессия. Ломать и строить заново. Но еще и склад характера. Они все психи, им нельзя быть другими. Они удерживают пубертатных, озверелых подростков на грани вменяемости и человечности.
Не от хорошей жизни пьют.
На них клан держится. Как на атлантах.
Глава 2.
Зато Антон понял, отчего дрессировщик Влад имел привычку постоянно находиться в состоянии легкого, но ощутимого опьянения. Ему вообще многое сделалось понятным — из того, что раньше злило, выводило из себя, обижало в поведении наставника.
Как говорится, пока сам не попробуешь…
Но сначала было — возвратился к себе в половине десятого. Незаметно проводил девушку до дома, подстраховал, чтобы действительно — не попала под машину случайно. Хотя какая машина в такое время? А мало ли.
Отчитался Ингмару.
Спать пока не хотел, от нечего делать примерно с час пялился в телевизор, потом минут пятнадцать разговаривал по телефону с Инной и даже со Славкой. Пообещал сыну привезти в качестве "гостинца" какой-то там трансформер и несколько компьютерных игрушек. Напротив окна висела та ущербная луна.
По первому каналу гнали мочилово с сисястыми блондинками, по второму — очень умный, очень явно слышащий глас народа депутат распинался в своей любви к этому самому народу, а умиленный ведущий сюсюкал про политику в области культуры. Слушать тошно.
Выключил к чертовой матери, принялся шарить в книжном шкафу, дивясь непритязательности вкуса квартирной хозяйки. Море дешевых любовных романчиков в мягких обложках, уйма книжек по "нетрадиционной" медицине, поразившая воображение Антона "Большая книга тонких материй". Из любопытства пролистав, почти сразу наткнулся на свое изображение. То есть — натурально. Роскошная цветная фотография пантеры, сладко дремлющей на ветке баобаба, что ли. Ну и подпись соответствующая — дескать, оборотень в своей звериной ипостаси. Ну и рецептик, как обезопасить себя и свое хозяйство от мерзкого создания. Рассмешили, честное слово. Оказалось, нужно всего лишь развесить по дому метелочки полыни, освященные в церкви в дни сплошной седьмицы. Ну и при себе пару вонючих связок таскать. Тоже мне, напугали ежа голым профилем.
Впрочем… Пожалуй, Антон действительно побрезговал бы закусить жратвой, от которой несет полынью за версту. Ладно, ваша взяла. Развешивайте метелочки.
Почитал еще, попутно выяснив и про свое начальство, которое, как-никак, оборотень рангом повыше, и про злобных чародеев, они же — магически одаренные, и про вампиров… Нет, познавательная книжка. Нужно будет потом жене показать. Если всё получится.
И всё-таки лег спать.
И пахло снегом и хвоей, под лапами хрустел наст. Добыча была близко, и можно было её уже ухватить, а желудок сводило от голода, да вот… Не слушалось тело. Странное оно было, совсем не такое, каким должно было быть тело взрослого самца в самом расцвете сил, опытного и ловкого. Тело оказалось легкое, детское какое-то и непослушное. Всё пыталось упасть на спину и вываляться в снегу или вот проследить след лося, хотя, ясное дело, не завалишь его. Но… голые инстинкты. Краем сознания Антон еще помнил, что вроде как спит, принимал странную раздвоенность как должное, только всё равно чувствовал себя непривычно. Перекликнулись куропатки над головой. Поднял морду, поглядел на небо — оно было черное, в звездах, в переплетении еловых лохмотков, очень глубокое. Снег — хрустящим и мягким, звериный дух — близким и желанным. И это, конечно, был сон, а во сне много позволено, поэтому даже понравилось, когда вдруг ухнул филин, тяжко срываясь с ветки, обдал насиженным снежком и улетел — огрызнуться на него, подпрыгнуть, чтобы знал, старый хрыч…
Хорошо было. В кои-то веки.
Проснулся от противного визга. Вопила квартирная хозяйка, за какой-то надобностью в такую рань сунувшаяся к Антону в комнату. Что же ты, дура, орешь?
А орать у нее были полные основания — зашла в комнату и вместо постояльца на кровати обнаружила большую черную кошку.
Отпаивал хозяйку коньяком за пятьсот рублей из магазина напротив, под это дело с элементами легкого морока аккуратно убеждая, что никакой кошки не было, просто в полутьме показалось. Света-то не было? А утро-то раннее? Ну вот и почудилось. А вот давайте-ка лучше за вашу дочь выпьем. Она ведь у вас как, замуж вроде выходит? Вот, от меня, значит, пожелание ей всяческих благ. Так сказать, респект…
Ну и, видимо, траванулся. Чёрт его знает, как. Может, коньяк паленый был. Хозяйка уже спала сном праведницы, начисто забыв про всяких там пантер, а Антона выворачивало над хозяйкиным унитазом. С полчаса примерно. Потом вроде как отпустило, зато чертовщина началась.
Непонятного происхождения зуд. Под кожей, в мозгах ли, не разберешь. Впрочем, почти тут же зуд перетёк в тревогу, а та обросла неистовую жажду деятельности. Чем-то занять руки, куда-то идти. Промелькнула даже мысль позвонить Инне или старому коту. Исключительно удостовериться, что не сходит с ума. К вечеру беспокойство достигло критического уровня, тянуло упасть уже на лапы и вынюхать источник опасности. Опасность казалась разлита в воздухе, каждый шорох бил теперь по нервам, от каждого стука на кухне бросало в пот. Ненормальное такое состояние, болезненное… Антон списал на коньяк.
В квартире стояла невообразимая духота, проспавшаяся хозяйка охала и изумлялась своему внезапному "запою" вдвоем с симпатичным — но не до такой же степени! — квартирантом. Похоже, причин "пьянству" она уже не помнила. Ну и славно.
