Николай Новиков - Карьерский оборотень
— Ты очень изменилась, Катя, — с тоской сказал Иван. — Ты стала сама на себя не похожа. Не знаю, Егоров так влияет на тебя или здесь кроется что-то другое… Нам нужно разобраться во всем, что случилось. Не сейчас, но обязательно надо, Катя. Я люблю тебя.
— А я… ох, Иван, пожалуйста, оставь меня в покое, я так устала, сил нет даже разговаривать. Потом, ладно?
Иван согласно кивнул. Он смотрел на красивое, утомленное лицо Кати и почувствовал, как что-то тоскливо сжалось у него в груди. Она была далека от него в эту минуту, она была чужой. Ему так хотелось обнять ее, посидеть рядом молча или рассказать о своих сомнениях, поделиться предположениями, но именно сейчас она стала совсем чужой. И не с кем ему поговорить, никто не поможет, не успокоит, слова доброго не скажет… Кроме Кати — некому.
— Не сердись на меня, Ваня, — неожиданно сказала Катя. — Ты прав, что-то происходит, но я не знаю, что это.
— Давай вместе разберемся, я помогу тебе, — с надеждой сказал Иван.
— Нет, Иван, ты здесь ни при чем. Я должна сама понять, что происходит.
— Ну, давай… понимай, — мрачно усмехнулся Иван и направился к двери.
Катя пошла за ним и, едва Иван вышел из комнаты, заперла дверь на замок. Потом бросилась на кровать, слезы ручьями хлынули из ее глаз, плечи содрогались от рыданий.
11
Егорова уже не волновал вопрос, кто он такой. Прошло время, когда он не понимал, что с ним происходит, когда в нем жили два разных существа: Человек и Зверь, когда он действовал, повинуясь инстинктам, а после мучительно размышлял о случившемся. Теперь Человек мыслил о будущем, опираясь на могущество и неуязвимость Зверя, а Зверь совершал поступки, руководствуясь разумом Человека. Теперь Егоров знал, что может без труда заставить человека, которому он симпатизирует, забыть обо всем на свете, кроме него. Внушить непроходящий ужас тому, кто может быть для него опасен. Уничтожить того, кто становится на его пути. Женщину, которая предала его, друга, который собирался его предать, выжившего из ума старика, наглого бездельника… Тупого милиционера, который все время путается под ногами. Зверь готов был растерзать его в тот же вечер, когда Человек узнал, что он и есть жених Кати Клейн. Но Человек осадил тогда Зверя. Во-первых, милиционер слишком заметная фигура здесь, в поселке, а во-вторых, убитая горем Катя была бы не столь податлива чарами Егорова.
Но сегодня настал и его срок. Слишком опасным стал для него участковый. И потому должен исчезнуть навсегда. И тогда Егоров злорадно усмехнулся — никто на помешает ему сделать Катю подобной себе. А потом они вместе уйдут из этого поселка — туда, где их никто не знает.
Именно этого он жаждал.
Осторожный стук в дверь отвлек Егорова от его мыслей.
— Да! — почти весело откликнулся он.
В комнату робко вошла Елизавета Петровна.
— Ты как насчет ужина, Володя? — спросила она.
— На ночь есть вредно, — сказал Егоров. — Желудок можно испортить, Елизавета Петровна.
— Опять не будешь кушать? И вчера отказался, и сегодня… — Она огорченно всплеснула руками. — Чем же ты питаешься? Так ведь и похудеть можно, и здоровье потерять.
— Здоровье скорее испортишь от обжорства, — улыбнулся Егоров. Спасибо. Елизавета Петровна, но сегодня я планирую лечь пораньше, хорошенько выспаться. Вчера спал плохо, поэтому сегодня неважно себя чувствовал на работе, еле дождался конца смены.
— Сам виноват, окно оставил открытым, — напомнила старушка.
— Согласен, — кивнул Егоров. — Виноват. Но уж сегодня этого не случится. Прямо сейчас ложусь спать и — до утра.
— Ну, как знаешь. А то смотри, я тебя покормлю.
— Не волнуйтесь, Елизавета Петровна. Если проголодаюсь, сам пошарю по кастрюлям на кухне.
Старушка некоторое время еще топталась у двери, поглядывая по сторонам. Егоров терпеливо ждал.
— Ну, ладно, — сказала наконец она. — Пошла я. Спокойной тебе ночи, Володя.
— И вам также, — вежливо поклонился Егоров.
«Неужели догадалась? — подумал он, когда дверь за хозяйкой закрылась. — Нервничает. Скорее всего, боится. Надеюсь, я успокоил ее, пока она безвредна, да и трогать ее нельзя. Ну а потом что-нибудь придумаю…»
Незадолго до полуночи, почувствовав первые приступы надвигающихся страшных судорог, он разделся, набросил на голое тело халат, отворил окно и торопливо выбрался во двор. В первый момент холодная земля обожгла ступни босых ног, но вскоре Егоров уже ее чувствовал этого. Он быстрым шагом направился в огород, за которым начинался старый карьер.
Он все просчитал. Самым опасным для него был отрезок времени, когда человек принимает облик Зверя и наоборот. Значит, никто не должен этого видеть. В кухне, где он жил, это нельзя было исключить. А вот в старом карьере его никто не найдет. Потом он спокойно вернется в комнату, даже если во дворе будет дежурить наряд милиции. Скажет, что ходил в туалет. Каких-либо улик против него, человека, нет и не будет никогда. Пусть попробуют что-либо доказать!
Он слишком спешил и не успел почувствовать, как сквозь прорванный рубероид ветхого туалета, торчащего посереди огорода, вслед ему смотрят испуганные глаза старушки, беспрестанно осеняющей себя крестным знамением.
Дождавшись, когда Егоров исчезнет в сырой, непроглядной темноте, баба Лиза выбралась из своего убежища и помчалась во двор. Но — не в хату, за двери с толстыми крючками, способными ограждать ее от непрошенного вторжения. Она направилась в кухню! Включила свет в передней комнате, постучала в закрытую дверь второй. Никто не отозвался на ее стук. Она постучала громче — тишина. Подергала дверь — закрыто на шпингалет изнутри. Тогда баба Лиза выбежала во двор, без труда обнаружила открытое в сторону огорода окно, с легкостью, удивительной для ее возраста, влезла через окно в комнату.
Иван надел мотоциклетный шлем, снял пистолет с предохранителя, сунул в карман кожаной куртки запасную обойму и направился к двери.
— Ваня, — послышался из спальни встревоженный голос Евдокии Андреевны. — Ты опять уезжаешь? По-моему, на сегодня хватит.
— Спи, мама, — сказал Иван. — Уже поздно.
— Вот именно. Ты что, до утра намереваешься патрулировать?
— Нет, в последний раз поеду, посмотрю.
— Да что смотреть, люди спят давно, всех же предупредили, чтобы ночью из дому не высовывались. Куда ты?
— Мама, ты и сама знаешь, какие у нас послушные люди. Особенно пацаны. Я уже пять компаний разогнал по домам. Ну, еще разок проеду, посмотрю, нет ли каких храбрецов на улицах.
— Но ты же знаешь, что я не усну, пока ты не вернешься, — сердито сказала Евдокия Андреевна. — А завтра у меня совещание. Так что, будь добр, возвращайся поскорее.
— Да, мама, конечно. — Иван взялся за ручку двери.
— И пожалуйста, Ваня, будь осторожнее.
— Хорошо, — успокоил ее Иван и вышел во двор.
В этот вечер с интервалом в каждые два часа: в шесть, восемь, десять часов — он объезжал пустынные улицы поселка. Ничего подозрительного не обнаружил. Этот, полуночный объезд, на сегодня последний.
День выдался сумасшедший. Ноги гудели от усталости, а голова уже плохо соображала.
Иван вывел мотоцикл за ворота, завел его и не спеша поехал по непривычно тихой улице.
Фонарей маловато, сколько ни вешай лампочек, всегда найдутся любители пострелять в них из рогатки. Молодежи сподручней, когда темно, вот и стреляют. А небо — черным-черно, ни единой звездочки.
У двора Леонида Поликарповича Иван притормозил. Здесь произошло страшное преступление. Васю Косого разорвал неведомый зверь, вошедший в открытую дверь, а к Леониду Поликарповичу кто-то ворвался, разбив окно. Прав был Мирошников: дикий зверь на такое на способен.
Во дворе не было ни души. А на улице…
Иван глазам своим не поверил, когда увидел, как по улице прямо на него мчится чудовище с красными горящими глазами, размерами превосходящее самую крупную собаку… Иван ударил по тормозам, спрыгнул с мотоцикла, рванул из кобуры пистолет.
Усталость как рукой сняло, и страха не было. Напротив, увидев чудовище, Иван почувствовал облегчение. Вот он, преступник! Теперь не уйдет.
Гулкий хлопок выстрела разорвал напряженную тишину. Зверь, распластавшись в прыжке, дернулся в воздухе и, словно натолкнувшись на невидимую преграду, плюхнулся на землю. Но тут же вскочил, прыгнул снова. Иван выстрелил еще. Снова зверь прервал свой прыжок и снова поднялся. Иван послал три пули подряд в его широкую грудь. А зверь был уже совсем близко, в нескольких метрах от участкового.
Красные уголья глаз с ненавистью смотрели на Ивана. После пяти попаданий в грудь эти глаза горели все той же яростной ненавистью! А зверь снова изготовился к прыжку.
Иван дрогнул. Ни о чем подобном он и не слышал. Он побежал к калитке, торопливо захлопнул ее за собой, метнулся в глубину двора, к веранде с разбитым окном. Обернувшись, увидел, как черная тень метнулась следом за ним через забор. Иван выпустил в зверя последние пули, дернул на себя дверь и вбежал на веранду. Еще днем хотел заколотить вход в опустевший дом, да времени не хватило, ограничился тем, что заклеил дверь бумажкой с печатями. Может быть, это и спасло ему жизнь.
