Бен Ааронович - Луна над Сохо
— Вроде того, — хмуро сказала сержант.
Вот радость-то, когда бывшие родственники становятся подозреваемым и жертвой. Хорошо, что я не участвую в расследовании.
Спальня в квартире была только одна. В углу стояла пара мужских чемоданов, на их поднятых крышках белела дактилоскопическая пудра. Стефанопулос подвела меня к пачке книг, аккуратно сложенных на кусок полиэтилена возле кровати.
— С ними уже работали? — спросил я.
Стефанопулос кивнула, но я все равно натянул перчатки.
С вещдоками всегда лучше работать в перчатках, и сержант одобрительно хмыкнула. Я взял в руки верхнюю книгу. Это было старое, еще довоенное издание, аккуратно обернутое временной обложкой из пергамента. Развернув ее, я прочитал название: «Philosophiae Principia Artes Magicis», автор Исаак Ньютон. Точно такое же издание лежало на моем собственном столе рядом с толстенным латинским словарем.
— Когда мы это увидели, сразу подумали о вас, — сказала сержант Стефанопулос.
— Есть еще что-то подобного рода? — спросил я.
— Мы сложили все в отдельную коробку, — сказала сержант, — мало ли, вдруг там какое-нибудь проклятье.
Я искренне надеялся, что это она так шутит.
Я внимательно осмотрел книгу. Обложка обтерлась по углам и покоробилась от возраста. Края страниц были обтрепаны и покрыты пятнами от частого перелистывания. Кому бы ни принадлежала эта книга, на полке она явно не пылилась — наоборот, в нее регулярно заглядывали.
Открыв страницу 27, я обнаружил — на том самом месте, где в своей книге вклеил стикер со знаком вопроса, — полустертое слово «quis?», написанное карандашом. Стало быть, кто-то другой тоже никак не мог въехать, о чем же Исаак толковал в середине своего вступления.
Но если этот кто-то всерьез занимался изучением нашей темы, то он точно так же не смог бы обойтись без «Современных комментариев к Великому труду» авторства Катберстона, написанных в 1897 году, — к счастью, на английском, — и, несомненно, обрадовавших каждого, кто хоть раз в жизни пытался засветить над своим столом магический световой шар. Заглянув в коробку, я обнаружил книгу Катберстона под толстым современным изданием, сочетавшим латинский толковый словарь и справочник по грамматике. Было приятно сознавать, что не я один в ней плаваю. «Современные комментарии» были, подобно «Principia», старыми и потрепанными. Перелистнув еще страниц тридцать, я наткнулся на выцветший штамп — раскрытая книга, окруженная тремя коронами в кольце из надписи «BIBLIOTHECA BODLEIANA». Открыл «Principia» — там обнаружился другой штамп: старинный чертежный циркуль в центре круговой надписи «SCIENTIA POTESTAS EST QMC». Я глянул на фронтиспис и увидел небольшое прямоугольное пятно темнее остальной страницы. У папы есть несколько книг с подобными отметинами, он в ранней юности умыкнул их из школьной библиотеки. Отметина осталась после того, как был оторван библиотечный карман для формуляра, приклеенный на страницу на заре времен, когда по земле бродили динозавры, а компьютеры были величиной со стиральную машину.
Я осторожно извлек из коробки все ее содержимое. Там оказалось шесть книг, имеющих непосредственное отношение к магии, — и на всех был штамп «BIBLIOTHECA BODLEIANА».
Понятно было, что штамп принадлежит Бодлианской библиотеке, которая вроде бы находится в Оксфорде. Но если второй штамп мне опознать не удалось, то девиз на нем я узнал с первого взгляда. И позвонил в «Безумие». Прошло несколько гудков, прежде чем на том конце подняли трубку.
— Это Питер, — проговорил я. В трубке повисла тишина. — Мне нужно поговорить с ним, прямо сейчас.
Послышался стук — трубку положили на столешницу рядом с телефоном. Следовало ждать. Пора бы уже купить Найтингейлу нормальный мобильник, подумал я.
Когда наставник наконец взял трубку, я рассказал ему о найденных книгах. Он попросил перечислить названия и описать штампы. Потом спросил, может ли сержант Стефанопулос подойти к телефону.
Я позвал ее и протянул трубку.
— Мой шеф хочет с вами поговорить.
Пока они беседовали, я начал упаковывать книги и заполнять бланки по вещдокам.
— Вы считаете это более целесообразным? — проговорила сержант. — Хорошо. Я отправляю мальчика к вам вместе с книгами. Жду от вас подписанную документацию о передаче ответственности.
Найтингейл, очевидно, заверил ее, что все будет четко, как в Министерстве внутренних дел. Стефанопулос, видимо, такой ответ устроил — она передала телефон мне.
— Похоже, мы имеем дело с черным магом, — сказал на том конце Найтингейл.
НОЧНЫЕ ВОРОТА
Согласно определению, которое дал Найтингейл, черная магия — это использование магических возможностей с нарушением существующего миропорядка. Я заметил, что это определение настолько обобщенное, что под него попадает любая магия, не санкционированная «Безумием». Найтингейл ответил, что считает это отнюдь не ошибкой программы, а специальной настройкой.
— Черная магия — это магические действия, имеющие целью причинение зла живому существу, — сказал он потом. — Такое определение вас устраивает?
— Но у нас нет никаких доказательств того, что Джейсон Данлоп когда-либо причинял кому-то зло посредством черной магии, — возразил я.
Мы сидели в утренней столовой, разместив на столе папки с документами, книги, привезенные мною из квартиры Данлопа, и остатки того, что, по замыслу Молли, должно было быть яйцами по-бенедиктински.
— Я бы сказал, мы имеем наглядное доказательство того, что кто-то причинил зло ему, — сказал Найтингейл, — а также неопровержимые улики того, что он адепт магии. Приняв во внимание необычную природу убийцы, готов поспорить на что угодно — без магии здесь не обошлось. Согласны?
— А не может ли в таком случае быть, что убийство Джейсона Данлопа и гибель тех музыкантов как-то связаны между собой?
— Возможно, — сказал наставник. — Однако общая картина этих преступлений очень разнится. Думаю, пока стоит вести два отдельных расследования.
Он протянул руку к вилке, украшенной гравировкой «Шеффилд», как и все столовые приборы в «Безумии». Вилка торчала в тосте с яйцом-пашот наверху. Ткнул ее пальцем — она почти не дрогнула.
— Вы уверены, что яйцо не приклеено к хлебу? — спросил он.
— Уверен. Оно само там держится, это абсолютно точно.
— Такое возможно?
— Зная Молли и ее кухню, — пожал я плечами, — думаю, возможно еще и не такое.
Мы поспешно огляделись по сторонам, дабы удостовериться, что Молли нас не слышит. До нынешнего дня ее утренний репертуар представлял собой вариации на тему классического английского завтрака: много ветчины, картофель, патока — и почечный жир в промышленных масштабах. Как-то раз — мы тогда обедали в китайском ресторане — Найтингейл сказал, что Молли, как ему кажется, черпает свое кулинарное вдохновение непосредственно из самой атмосферы особняка.
— Это своего рода память стен, — пояснил он.
Мое появление в этих самых стенах начинало, судя по всему, как-то менять их «память» — а может быть, Молли просто заметила, что мы периодически сбегаем из дому, чтобы вкусить недозволенных яств в уличных ресторанах.
И теперь она, видимо, решила разнообразить меню с помощью омлета по-бенедиктински. Я тоже взялся за вилку — яйцо вместе с хлебом и, очевидно, голландским соусом оторвалось от тарелки слитной каучукоподобной массой. Я предложил это все Тоби. Он чуть понюхал, тоненько взвизгнул и спрятался под столом.
Кеджери сегодня на столе не было — как и колбасок, и обычных, не утопленных в вулканизированном соусе яиц-пашот. Не было даже тостов с джемом. Кофе, правда, был — как всегда, хороший, а это немаловажно, когда работаешь со следственными документами.
Расследование убийства начинается с жертвы — поскольку на этой стадии мы только жертвой и располагаем. Наука, изучающая потерпевших, носит название «виктимология»: ведь что угодно будет звучать солиднее, стоит только присобачить «логию» в конце. Чтобы удостовериться, что вы в своем расследовании выяснили все по жертве досконально, полиция разработала следующую (абсолютно бессмысленную) кодировку: 4К + 1Г + 1П. А именно: Кто убит? Когда? Как? Кем? Где? И — Почему?
Теперь, когда увидите по телевизору расследование убийства и детективы с серьезными лицами будут что-то обсуждать — помните, это они отчаянно пытаются вспомнить, в каком же, черт его побери, порядке стоят в кодировке эти вопросы и с которого им следует начать. А как только вспомнят, то, выбившись из сил, немедленно отправятся к какому-нибудь источнику живительной влаги, дабы за пинтой немного прийти в себя.
К счастью для нас, на первый вопрос — «Кто убит?» — уже ответил отдел Стефанопулос. Джейсон Данлоп был довольно известным журналистом-фрилансером и, соответственно, мог позволить себе членство в клубе «Граучо». Его покойный отец был чиновником высокого ранга, а малолетнего Джейсона отправил учиться во второсортную частную школу в Хэррогейте. Джейсон изучал английскую литературу в колледже Святой Магдалины, что в Оксфорде, и слыл посредственным студентом. По окончании учебы получил диплом со столь же посредственным средним баллом. Но потом, несмотря на сомнительное качество имеющихся знаний, сразу же устроился на работу в «Би-Би-Си» — сначала на должность исследователя, а затем и продюсера. В восьмидесятые, после непродолжительного периода работы в Вестминстерском городском совете (ни много ни мало!), Данлоп вернулся в журналистику и принялся писать статьи для «Таймс», «Мейл» и «Индепендент». Я просмотрел несколько газетных вырезок — статьи эти явно были из серии «Дайте выходной — получите текст». Выходные он проводил с семьей — женой Марианной и двумя золотоволосыми отпрысками. По словам Стефанопулос, брак этот недавно распался, и стороны уже наняли адвокатов для оформления документов по опеке.
