Ольга Ларионова - Страницы альбома
Пятнадцатый трамвай, подмигивая опознавательным зеленым огнем, словно окривевший кот, промчался к Горному, и только тут смутное беспокойство закралось в душу мальчика. Все было на своих местах. Что же настораживало?..
Он пошел влево, к узкому каньону Восьмой и Девятой линий, откуда, выбрасывая конусы рассеянного света, вылетали одинаково серые в полутьме машины и, прочертив изящный интеграл, которого в школе еще не проходили, исчезали на мосту, превращаясь в безликое множество красных горизонтальных двоеточий. В мерцающей зеленовато-бурой мгле можно было только угадывать, что дальше, за мостом, за третьим его пролетом, должна выситься громада Исаакия, а на этой стороне…
И тут Ивик понял, что же в этот обычный утренний час было не так.
Темнота.
Кончался первый урок, было никак не меньше половины десятого, а над городом висела пелена тумана. Ивик знал, что ни грозовая, ни снеговая туча не могли дать такой темноты — значит, случилось что-то из ряда вон выходящее; тем не менее никого это не пугало, машины оживленно сновали взад и вперед, деловым шагом двигались прохожие в длинных дождевиках. Он невольно прислушался — говорили о погоде, покупках, работе, и только одно незнакомое слово (кажется, оно звучало как «коррекс» или что-то похожее) поразило его слух.
Недоумевая, но стараясь не привлечь постороннего внимания, Ивик двинулся дальше. Темнота уже не казалась ему такой непроглядной, как в первый момент, — более того, все предметы вокруг как будто бы начали испускать легкое свечение, так что можно было обходиться и без уличных фонарей.
Он прошел еще немного, миновав любимый свой «дом академиков» с черным ожерельем мемориальных досок, на которых невозможно было прочесть сейчас ни одной надписи, с дорической колоннадой, пленявшей его своей трогательной принадлежностью к далеким до нереальности временам, и направился к Академии художеств, напротив которой вздымались из мрака скальные громады сфинксов.
Между тем небо продолжало светлеть, и он вдруг успокоился. Он что-то перепутал. Не было еще никаких уроков, сейчас начало восьмого. Светает. Ему просто взбрело в голову погулять перед школой, а Катет и все его сопространственные миры — утренний сон. Сейчас он забежит домой за портфелем…
Он уже дошел до середины фасада Академии, почти до самого парадного входа, когда стремительно разрастающееся сияние, исходящее откуда-то из-за сфинксов, заставило его повернуть голову.
Это были не сфинксы.
Две зеленоватые, почти вертикальные обрывающиеся книзу скалы расходились конусом, так что в первое мгновение ему даже показалось, что между этими скалами, раздвигая их монолитные края, помещается узкая хрустальная ваза, гигантская даже по сравнению с теми каменными вазами, которые Ивик видел в Эрмитаже. Она была наполнена фосфоресцирующим туманом, подымавшимся узкими струями, чтобы угаснуть у верхнего края. Свечение становилось все сильнее, цепочки легких огней, словно след трассирующей очереди при замедленной съемке, помчались навстречу друг другу, но, приподнятые вздымающимся туманом, изогнулись кверху и ушли в вышину. Светало все быстрее и быстрее, и тут Ивик разглядел, что по двум сторонам обрыва, на самом краю, застыли две одинаковые и такие знакомые человеческие фигурки и взлетающие огоньки исходят именно от их протянутых друг к другу рук…
За спиной зашуршало — кто-то приблизился стариковской шаркающей походкой и остановился сзади. Ивик, не зная уже чего и ожидать, пугливо обернулся — это был обыкновенный старик в длинном дождевике, как и на всех прохожих, хотя тронутое облаками небо отнюдь не обещало дождя. В руке его была папка… или альбом.
Старик закивал ему, может быть, от чрезмерной общительности некоторых пожилых людей, а может быть, у него просто тряслась голова. Ивик на всякий случай тоже кивнул. Старик воспринял это как приглашение к беседе:
— Когда-то я тоже любил приходить сюда к тому самому моменту, когда солнце входит в знак Близнецов… Правда, приходилось удирать с уроков, но с кем этого не бывает? И я смотрел до последнего мига, сколько выдерживали глаза, пока… Мальчик, но где же твой коррекс?!
Ивик беспомощно пожал плечами, не понимая, о чем идет речь; что-то сверкнуло тусклой медью, и с удивлением, уступающим место ужасу, Ивик успел заметить краем глаза, как в прорези между скалами засветился краешек раскаленного диска, словно по ту сторону Невы не было никаких домов и солнце вставало прямо из воды. Больше ничего он рассмотреть не успел, потому что шуршащая пленка взвилась над его головой и окутала его до самых ног непроницаемой чернотой. Еще он услышал торопливые шаги и потом стук, отчаянный стук, но скрипа отпирающейся двери не последовало, а вместо этого полыхнуло таким нестерпимым жаром, что Ивик перестал что-либо слышать и от страха присел, жадно ловил ртом тот воздух, который умещался под коробящейся пленкой. Воздуха было совсем мало, он жег легкие изнутри.
…Да нет. Было совсем не жарко. Совсем обычно. И уличный шум — откуда только взялись машины, и одна, и другая, и третья, все разом завизжали тормозами, и Ивик услышал топот десятка ног — бежали прямо на него, и он вскочил и, путаясь, пятясь назад, принялся сдирать с себя липковатый пластик…
Бежали, оказывается, не к нему, а мимо, задевая, но не обращая на него никакого внимания, и сгрудились, и подняли, и понесли… в одну из машин, и так же стремительно разбежались — и вот уже и нет никого. Черный дождевик на панели у входа в Академию художеств — рваный. И совсем светло, хотя нет никакого солнца. Ровное сияние, которое исходило от всего — и от затянутого пепельной дымкой неба, и от гранита набережной, и от поверхности невской воды, и от двух исполинских скал, на краях которых застыли одинаковые фигурки мальчишек-близнецов. Стойкое, неослабевающее свечение без теней — надолго ли? На день, на месяц, на год? И только ли оно снаружи, может, и внутри домов все так же сказочно и неярко мерцает и парты в классах, и доски, и мел. Но только…
Да, вот именно — только…
Только есть ли вообще в этом мире его школа? Или на ее месте тоже торчит какая-нибудь вавилонская башня?
Его затрясло при одной мысли, что здесь, куда он так непрошенно забрался, и так беззастенчиво совал повсюду свой нос, и так безответственно (хотя и невольно) натворил что-то страшное, — здесь он может оказаться чужим и ненужным, и раз уже все, что его сейчас окружает, явно не его мир, то здесь будет не его школа и не его дом!
Он вдруг почувствовал себя таким маленьким и беспомощным, что громко всхлипнул и помчался со всех ног обратно, вдоль прямоугольных кварталов, очерченных параллельными линиями несостоявшихся петровских каналов, к несчастному Крузенштерну, который вынужден ежегодно терпеть на себе полосатую курсантскую тельняшку, вдоль налившихся голубым огнем трамвайных рельсов, проложенных, наверное, еще до первой мировой войны, и влетел в школу, даже не успев обрадоваться тому, что она, тихо теплясь нежарким свечением фасада, оказалась на своем законном месте.
По неосвещенному коридору он добрался до своего класса, прислонился лбом к шершавому косяку и, задыхаясь, прикрыл глаза. И всплыла страница альбома. Он вспомнил ее так отчетливо, что сомнения исчезли. Да, то, что он увидел, то, что ему вдруг представилось, было там… в альбоме неизвестного художника. Ивик сделал усилие… нет, фамилии и имени его он вспомнить не смог… Там были скалы и две фигурки — близнецы?.. Чувствовалось, что вот-вот зазвучит звонок…
Ивик понял, что больше ждать он не в силах, что он должен немедленно увидеть и поверить — это его класс, а иначе… у него просто сердце выпрыгнет, и тут звонок действительно задребезжал, дверь распахнулась, и Ивик увидел старого учителя, который, чуть прихрамывая, направлялся от доски к двери, ступая по четкому чертежу солнечных квадратов, расчертивших линолеум. Значит, здесь было обычное, земное солнце…
— Ивик? — произнес учитель так, словно пребывание мальчика в коридоре несказанно удивило его.
Сайгин сразу же подхватил из-за учительской спины:
— А мы-то думали, что ты уже там… в нетутошних измерениях!
Класс, плотно обступивший учителя и явно не желавший с ним расставаться, с готовностью подхватил:
— С прибытием, Новый Гулливер!
— В каких измерениях изволили гулять — в тысяча первом, втором и третьем? Зеленых человечков не встречали-с?
— Ой, девочки, как он запыхался — за ним же людоеды гнались!
Это уж, конечно, Сонька.
— Ну-ну, девочки, умерьте кровожадность вашей фантазии, — проворчал Катет. — Я ведь успел предупредить вас, что если сопространственные миры и существуют, то скорее всего они отличаются друг от друга весьма незначительно, и уж конечно, развиваться они должны в сторону накопления добра, а не зла — это закон природы, как и течение времени из прошлого в будущее.
