Ким Харрисон - Два призрака для сестренки Рэйчел
— Да, «Желтые страницы». Цветной человек был так добр, что отвез меня в ваш район.
Я в ужасе уставилась на него, но потом вспомнила, что он умер почти сто пятьдесят лет назад.
— Сейчас вежливо называть их черными. Или афро-американцами, — поправилась я, и он спросил:
— Они все свободны сейчас?
— Была большая война по этому поводу, — ответила я, и он кивнул, погрузившись в глубокие размышления. Я не знала, что сказать, и, наконец, Пирс повернулся ко мне.
— Почему вы так грустны, мисс Рэйчел? Нам все удалось. Моя душа отомщена, и девочка в безопасности. Я уверен, что с первыми лучами солнца я с миром вернусь обратно. — Его взгляд потускнел. — Будь то хорошо или плохо, — добавил он.
— Конечно, хорошо, — торопливо проговорила я, мои пальцы впились в часы, как будто я могла выкроить еще немного времени на счастье для него. — Я болею за тебя, и я знаю, что все будет хорошо. Обещаю.
— Вы выглядите обеспокоенной, — пробормотал он, скрывая улыбку.
— Я и в самом деле волнуюсь, — сказала я. — Просто то, что мы сделали, было моей целью, я хотела жить этим, а теперь… — мое горло сжалось, я не могла признать вслух то, что окончательно убивало мою надежду, — я не смогу выдержать это, — прошептала я.
Сражаясь со слезами, я смотрела в огонь, заставляя себя задерживать дыхание.
— Нет, вы сможете… — воскликнул Пирс, но я помотала головой, прерывая.
— Нет, не смогу. Я отключилась. Если бы тебя не было там, я бы потеряла сознание, и круг разорвался, все оказалось бы зря.
— Ох, Рэйчел… — Пирс пересел на стул мамы и обнял меня одной рукой. Вздохнув, я повернулась к нему, чтобы объятие было полным, и уткнулась в его пальто. Я вдыхала его аромат с примесью пыли, угля и крема для обуви. Такой живой, настоящий аромат.
— В вас столько храбрости, — прошептал он, и его дыхание согрело мои волосы. — Вот что самое важное. А все остальное несущественно. Сила не всегда на первом месте, мы все не всесильны. Но это не столь важно. Но вот ум, ум на первом месте. Вы поймали вампира хитростью, а не грубой силой. Сила еще придет к вам.
Все казалось таким простым. Я хотела верить ему. Я хотела верить ему до боли в груди.
— Придет ли? — спросила я, немного отстраняясь и вглядываясь в его глаза сквозь занавес слез. — Я тоже думала об этом, но я так чертовски слаба. Посмотри на меня, — сказала я насмешливо. — Закутанная, как ребенок, на подгибающихся коленках доползаю до телевизора. Глупо думать, что меня примут в ОВ. Наверно, мне следует поехать в Портленд, поступить в университет, чтобы стать отличной земной ведьмой, открыть магический магазин и… — слезы снова полились по щекам. — Проклятье! И продавать чары для колдунов, — закончила я, пиная ком снега в огонь.
Пирс покачал головой.
— Это самая дурацкая идея, которую я когда-либо слышал. А я видел и слышал множество дураков за свою жизнь. Если бы я мог говорить с мертвыми, я бы спросил вашего отца, и я знаю, что он сказал бы.
Он замолчал и казался расстроенным. Я наблюдала за тающим снегом, подтапливающим огонь, внутри которого показалась ветка.
— Ты не можешь знать, — хмуро заявила я. — Ты никогда не встречался с ним.
Тем не менее он улыбался, в его синих глазах плясали огоньки от костра.
— А мне и не нужно. Я думаю, что человек, вырастивший молодую особу с таким огнем внутри, даст только один ответ. Следуйте за своими страстями, слушайте свое сердце.
Я поджала губы.
— Я слишком слабая, — сказала я, как будто это было самым главным, — ничего не изменится. Ничего.
Я не хотела больше говорить на эту тему. Пальцы замерзли, и я положила часы на колени, чтобы натянуть перчатки.
— Эй! — воскликнул Пирс, глядя на часы. — Это мое!
Открыв рот, я посмотрела на Пирса, но тут я все поняла.
— Неудивительно, что чары не сработали. Это были твои часы? — я запнулась. — Прежде, чем они стали папиными? Может быть, я могу попробовать еще раз вызвать его.
Но он покачал головой, явно желая прикоснуться к часам.
— Нет, — сказал он. — Вы его дочь, и ваша кровь гораздо сильнее разжигает чары, чем кусок металла или воображение. Если бы он был в состоянии отозваться, он появился бы.
С горящим взглядом, облизнув губы, он попросил:
— Можно мне?
Я молча протянула часы. Улыбка Пирса была так прекрасна, что было почти больно видеть ее.
— Они мои, — прошептал он. Затем быстро поправился. — Простите меня. Я имел в виду, что когда-то они принадлежали мне. Наверно, их продали, чтобы оплатить стоимость камней, которыми облицевали мою могилу, чтобы я не восстал и не отомстил за свою смерть. Видите? — сказал он, указывая на вмятину. — Она появилась, когда меня сбросила больно норовистая кляча.
Я наклонилась посмотреть, немного отвлекаясь от своих несчастий.
— Интересно, портрет моей возлюбленной все еще здесь? — произнес он, осматривая часы. Мои брови взлетели вверх, когда Пирс коротким ногтем провел по крошечной царапине и прошептал какие-то слова на латинском. Задняя крышка отошла, и оттуда вывалился на землю сложенный лист бумаги.
— Это не то, — протянул он со вздохом, и я подняла лист, передавая ему.
— Что это такое? — спросила я, и он, пожав плечами, протянул мне папины часы и стал разворачивать не совсем белый клочок бумаги. И тогда мое сердце, казалось, остановилось, когда аромат папы донесся до моего носа, вызвав шквал воспоминаний во всем теле. Пирс не заметил выражения моего лица и уставился на листок.
— Мой маленький светлячок, — прочитал он, и слезы хлынули из моих глаз, когда я узнала автора этих строк. — Я пишу это письмо вечером сегодняшнего осеннего дня, и ты уже спишь. Ты все еще ребенок, но сегодня я увидел женщину, которой ты станешь… — Пирс остановился, и он перевел взгляд на меня. — Это для вас, — сказал он, помедлив. Он выглядел грустным, разделяя со мной мою тоску.
— Прочитай его мне, — прошептала я сквозь рыдание, — пожалуйста.
Пирс неловко сдвинулся, потом начал снова.
— Сегодня я увидел женщину, которой ты станешь, и ты так красива. Мое сердце разрывается от того, что я, скорее всего, не увижу, как ты взрослеешь и как ты войдешь в полную силу; но я горжусь твоим мужеством и трепещу от тех высот, которых ты достигнешь, когда твои силы возрастут, соответствуя твоему неугасаемому духу. — Я задержала дыхание, пытаясь остановить слезы, но они не слушались. — Не бойся доверять своим способностям, — продолжал Пирс мягким голосом, — ты намного сильнее, чем ты думаешь. Никогда не забывай, как жить жизнью полной и храброй, и никогда не забывай, что я люблю тебя.
Пирс оторвал взгляд от письма и положил его мне на колени.
— И подпись — папа, — я фыркнула, и Пирс, улыбаясь, наблюдал, как я вытираю глаза.
— Спасибо.
— Маленький светлячок? — спросил он, стараясь отвлечь меня от душевной боли.
— Наверно, из-за волос, я так думаю, — ответила я, поднимая бумагу к лицу и глубоко втягивая слабый аромат, пока его не разбавил запах дыма и снежного утра.
— Спасибо, Пирс, — сказала я, мягко сжимая его ладонь. — Я никогда не нашла бы тайник, если бы не ты.
Молодой человек улыбнулся, нежно убирая пряди волос с моих глаз.
— Я сделал это не намеренно.
Может быть, думала я, улыбаясь и поглядывая на Пирса. Чары сработали в конце концов — против всех правил природы и магии именно любовь принесла мне весточку с того света. Мой папа гордился бы мной. Он гордился мной и знал, что я стану сильной. Это было всем, что я когда-нибудь желала. Я глубоко вздохнула, наполнив легкие свежим рассветным воздухом. Слезы снова грозили разразиться потоком, и я в поисках, чем бы отвлечься, повернулась, чтобы взять мамин подарок.
— Мама подписала мое заявление, — сказала я, с неожиданной решимостью нащупывая конверт рядом с собой. — Я собираюсь сделать это. Пирс, папа сказал верить в свои способности, и я собираюсь сделать это. Я поступлю в ОВ!
Но когда я повернулась к нему с подписанным заявлением в руке, его уже не было. Мое дыхание перехватило. С широко раскрытыми глазами я смотрела на восток, наблюдая первую вспышку красного золота сквозь черные ветви. По всему городу раздался звон колоколов, празднование нового дня. Солнце взошло. Он исчез.
— Пирс? — прошептала я, и рука с заявлением медленно опускалась. Не веря, я уставилась на стул, где он сидел. Его следы были все еще там, и я слышала аромат угольной пыли и крема для обуви, но я была одна.
Ветер раздул костер, и теплая волна сместила волосы с моего лица. Утешающее тепло, как прощальное прикосновение руки к моей щеке. Он ушел, как и этот ветер.
Я перевела взгляд на папины часы, крепко сжав их в ладони. Я собираюсь набраться сил. Моя выносливость улучшится. Мама верит в меня. Папа тоже. Дрожащими пальцами я сложила письмо обратно в часы, и резко защелкнула тайник.
