Марина Ефиминюк - Наследница
– Типун тебе на язык, – отозвался председатель. – Но портрет повесим.
Народ принялся с энтузиазмом обсуждать место, куда приколотить портрет. Перед мысленным взором тут же появилась хмурая комнатенка с облезлыми стенами и моим пыльным изображением перед входом. Даже в фантазии картина выглядела печальной.
Через десять минут, семь стульев и шесть рюмок мне удалось добраться до Уилборта. Сомлев от переизбытка еды и спиртного, он подпер щеку кулаком, тихонечко посапывал и изредка клевал носом. Его одутловатое лицо расплывалось у меня перед глазами.
– Уилборт, проснись, – потрясла я дядьку за рукав. – Ты должен ответить на мои вопросы!
– Угу, – не открывая глаз, промычал он и немедленно пристроил голову на сложенные на столе локти. Стараясь вернуть его в сознание, я похлопала дядьку по щеке, и перед глазами пронесся неразборчивый калейдоскоп картинок-воспоминаний, в гудящей от выпитой настойки голове громыхнули обрывки фраз. Когда карусель утихла, я тряхнула головой и почувствовала себя совершенно пьяной.
– Уилборт, почему Эрик попросил принца признать меня покойницей, а потом нанял человека, чтобы избавиться от меня?
Дядька открыл один налитый кровью глаз и пробормотал:
– Наш Эрик вечно ставит не на ту собаку.
– Какую еще собаку?
Уилборт что-то замямлил, и мне пришлось наклониться к самым его губам.
– Зихред Пинфи… Зухер Пумри… – промычал дядька, засыпая. – Мерзкий человечишка…
– Нима Анна! – потрясла меня за плечо дуэнья. – Нам надо немедленно прятаться!
– Отстань, Глэдис! – попыталась отмахнуться я. – Я веду допрос!
– Нима Анна! – Она потянула меня за рукав. – Что там один допрос, все наше расследование под угрозой!
– Ты о чем, вообще, толкуешь? – потеряв терпение, я подняла голову и немедленно увидела двух лощеных мужчин. Не с первого взгляда, а прищурившись и хорошенько присмотревшись, но в одетых по моде сунимах я признала Влада и Кастана, в немом изумлении следивших за пирушкой.
– Глэдис, прячемся в дамской комнате, пока они нас не увидели! – пробормотала я и, опершись о липкую столешницу, попыталась встать на ноги, но тут же выяснила, что коварный пол шатался, точно корабельная палуба во время шторма.
– Боюсь, что мы вас уже увидели, – объявил Влад.
– Отвернитесь немедленно! Пристально разглядывать благородных ним неприлично, – пьяно промямлила дуэнья и ткнула в сторону моих друзей кружевным зонтиком. – Во времена моей молодости за такое порицали.
– Мы отвернемся, – пообещал Горский, – но ответьте для начала, вы с таким размахом празднуете покупку приглашений на прием?
– Глэдис, – громко забормотала я, – мы совершенно забыли про приглашения…
– Кто эти люди? – загробным голосом уточнил Кастан, к которому, похоже, вернулся дар речи. Видимо, лысину дядьки Уилборта, сладко спящего лицом в стол, он не признал.
– Это клуб изобретательных королей, – широким жестом обвела я кутил.
– Королевское Общество Изобретателей, – машинально поправил только-только дремавший председатель и добавил, выписывая пальцем в воздухе вензеля: – Каждое слово с большой буквы. Хотите вступить?
– Даже и не думал, но членский взнос уже заплатил. – Кастан помахал какой-то бумажкой. Судя по всему, счет за пирушку пришлось оплачивать ему.
Кое-как, подпирая друг дружку, мы с Глэдис выбрались из-за стола, но идти дальше из-за взбунтовавшегося пола совершенно не получалось, зато выходило грациозно стоять, держась за стену. Глэдис повезло больше – она упиралась зонтиком, как клюкой.
– Ладно, Стомма, – вымолвил Влад, снимая пиджак и закатывая рукава на белой рубашке, которую я ему лично застегивала поутру. – Ты берешь Анну, а я – Глэдис.
– Почему я должен тащить Анну? – возмутился Кастан.
– Хорошо, – с легкостью согласился Влад. – Тащи дуэнью.
Последнее, что мне запомнилось из пирушки глубокоуважаемого Королевского Общества Изобретателей, обиженное лицо судебного заступника, догадавшегося, что его обвели вокруг пальца, как несмышленое дитя.
* * *
Я проснулась и тихонечко лежала, боясь пошевелиться. Тело казалось слабым и разбитым, горло горело, а голова даже не болела – трещала до тошноты. Приоткрыв глаза, я обнаружила, что на соседней подушке спал Владислав Горский.
Как мы оказались в одной кровати? Осторожно приподнявшись, я осмотрелась.
Да еще в его спальне.
Другими словами, теория, что Влад хотел воспользоваться моим состоянием, изначально выглядела фантастичной. Скорее уж я, смелая во хмелю, ворвалась на его половину и попыталась соблазнить. Судя по тому, что мы спали полностью одетыми, меня хватило только на то, чтобы вскарабкаться с пола на его кровать.
Комната кружилась, к горлу подкатывал комок. Сил делать резкие движения и уж тем более нестись на свою половину покоев просто не было. Очень осторожно я улеглась обратно.
В прозрачном свете нарождающегося утра лицо Влада с пробившейся рыжеватой щетиной на подбородке казалось спокойным и расслабленным. Сомкнутые веки чуть подрагивали.
Мне ужасно хотелось прикоснуться к нему. Наверное, я напоминала ребенка, отчаянно желавшего украдкой заглянуть в запретную комнату и боявшегося наказания. Протянула руку, отдернула, снова протянула и не справилась с соблазном. Стараясь не потревожить спящего, кончиками пальцев совсем легонько я дотронулась до его колючей щеки.
…Я толкаю дверь в лекарскую палату. У меня в руках корзина с фруктами, насильно всученная Глэдис, помощницей отца. Она считает, что приносить гостинцы в лечебницы – хороший тон, а приносить гостинцы человеку, спасшему тебе жизнь, а потому пострадавшему, проявление благодарности. Несмотря на возраст, она наивна, как ребенок, и не понимает, что людям от нас, Вишневских, надо только одно – деньги. Благодарность тут ни при чем.
Моего спасителя зовут Владислав Горский. Он лежит на широкой кровати и делает вид, будто спит. Руки вытянуты поверх уныло-серого покрывала. Ухоженные руки денди, удивительно, сколько в них, да и во всем его подтянутом теле, спрятано физической силы. Если бы рядом со мной в тот момент, когда Искорка испугалась и понесла, оказался кто-нибудь из многочисленных охотников за приданым, лощеных, инфантильных педантов, я бы точно погибла.
Он открывает глаза. Как такие теплые каре-зеленые глаза могут так холодно смотреть? Впрочем, холодность взаимна. Я никогда не доверяю людям, врывающимся в мою жизнь неожиданно. Они приносят несчастья.
– Я принесла фрукты, – говорю я, замороженная его взглядом. – Помощница отца утверждает, что так я выскажу вам благодарность за спасение. Не находите это старомодным?
– Я нахожу, что помощница вашего отца имеет кое-какие понятия о хорошем воспитании.
От его голоса, по-мужски мягкого, у меня вдруг екает сердце. И это злит.
Владислав хорош собой и совершенно не похож на мужчину, способного остановить понесшую лошадь. Старательно избегаю взглядов на него, смотрю в окно, где за стеклом нехотя просыпается весна. В луче холодного солнца, разделенного решетчатым окном, плавают пылинки. Дощатый выскобленный пол расчерчен теневой мозаикой.
– Почему вы отказались от оплаты лечебницы?
– Я не бедный человек, нима Вишневская, и вполне способен оплатить свое лечение. – Он морщится, глухо кашляет и невольно хватается за грудь.
Вдруг понимаю, что, очевидно, ему тяжело говорить. Кастан запрашивал в лечебнице заключение профессора на тот случай, если пострадавший суним Горский захочет подать на меня в Мировой суд. Взбесившаяся лошадь подмяла его и сломала два ребра, тогда как я отделалась царапиной и потрепанной гордостью – раньше меня считали одной из лучших наездниц столицы.
– Вы знали, кто я, когда бросились на помощь?
Его прямой взгляд пронзает насквозь.
– Определенно.
– Если бы я не была Анной Вишневской, вы бы меня спасли?
– Нет.
Однозначные ответы, не дающие простора для фантазий об идеальном герое. Обычно мне было плевать, что в отношении меня людьми двигала меркантильность, но сейчас почему-то стало обидно.
– Благодарю за честность, суним Горский.
Он следит, как я ставлю на тумбу корзину с фруктами, достаю из ридикюля, перекинутого через плечо, бархатный мешочек с вышитым гербом дома Вишневских. Под пальцами перекатываются мелкие камушки. Это бриллианты особой огранки. Я пристраиваю кошель на фрукты.
– Съешьте зимнюю клубнику, – произношу я. – Она не особенно вкусная, но выращена в теплицах лично Его Величеством. Знаете, на старости лет садоводство его стало волновать больше, чем управление королевством.
![Гера Греев - стинно арийский попаданец. Книга 2 [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)