Айгуль Иксанова - Улицы Севильи
Олеся и Андрей поднялись на третий этаж и остановились перед дверью в квартиру. Олеся почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза: все было таким знакомым!
«Мне страшно, подожди, не звони!» — хотела сказать она, но Андрей уже нажал кнопку звонка.
Олеся крепко сжала в руках плюшевого жирафа для Сашки и коробку конфет для собственной матери.
«Вот позорище-то!» — подумала она по поводу конфет.
В следующую секунду мать открыла дверь, и Олеся, забыв поздороваться, замерла на пороге, пораженная изменениями, произошедшими с ее мамой: глаза потухли, лицо в морщинах, она ссутулилась, словно стала ниже ростом. При виде незнакомой женщины в маминых глазах вдруг загорелся огонек — недобрый огонек: она уже заранее ненавидела непрошеную гостью.
«Она должна узнать меня! — думала Олеся. — Никакой Мустафа не может обмануть материнское сердце!»
Андрей подтолкнул Олесю, она прикусила язык, сдерживая готовый сорваться радостный вопль: «мама!», и тихо сказала:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, — сухо ответила мать. — Для нас большая неожиданность ваш визит…
И тут ее, Олесина, собака, спаниель Лана, с громким восторженным лаем кинулась к своей хозяйке, виляя хвостом и прыгая от неожиданного счастья. Для этого существа ее внешность не имела значения. Лана узнала ее. И Олеся, почувствовав, что слезы уже готовы покатиться по ее щекам, торопливо присела и подхватила собаку, тут же лизнувшую ее в лицо.
— Марь Семенна, это Галина, прошу любить и жаловать, — радостным голосом заговорил Андрей. — Вот, возьмите.
Он взял из рук Олеси коробку конфет и протянул теще.
— Странно, обычно Ланочка не любит чужих, — удивленно заметила мама.
— А где Сашка? — перевел разговор на другую тему Андрей.
— Сашенька у себя, — сквозь зубы процедила теща и понесла конфеты на кухню.
Андрей прошел в комнату дочери, и, раздеваясь в прихожей, Олеся услышала, как он уговаривал Сашку выйти поздороваться с тетей, как напрасно пытался убедить девочку, что тетя хорошая и не желает ей зла. Олеся тяжело вздохнула и прошла в гостиную, не дожидаясь приглашения. В конце концов это была ее квартира, она у себя дома! Вошла и замерла на пороге — на стене в рамочке висела ее фотография, сильно увеличенный портрет, который когда-то она заказывала на фотостудии. С фотографии на нее смотрела прежняя улыбающаяся Олеся, и сердце новой сжалось от тоски, как если бы она потеряла дорогую подругу, ей вдруг мучительно захотелось увидеть прежнюю Олесю, услышать ее голос, хоть на секунду вернуть ее! Должно быть, и Андрею хочется того же.
Олеся была миловидной шатенкой, веселой, жизнерадостной, излучающей энергию. Галина же — хрупкая, почти прозрачная блондинка, спокойная, молчаливая, повзрослевшая. Она несомненно красивее, хотя и утратила прежнее очарование.
Новая Олеся тихонько помахала той, прежней, улыбавшейся ей со стены.
— Привет, — прошептала она.
— Галочка, ты где? Проходи на кухню! — крикнул Андрей, и она прошла в просторную кухню-столовую, где ее собственная мама уже накрывала стол.
— Садитесь, пожалуйста, — сухо предложила мать, и Олеся опустилась на стул.
«Черт бы побрал это чуткое материнское сердце! — думала она. — Говорят, оно все должно чувствовать, а она ничегошеньки не почувствовала! И это моя мать! Она ненавидит меня — и она не узнала меня! Как же можно? Подумаешь, внешность! Да разве это главное?»
— Простите за вторжение… — начала Олеся, — может быть, я действительно не вовремя…
— Это вы меня простите, — прервала ее мать. — Я не так давно потеряла дочь. Андрей, должно быть, говорил вам. Года не прошло. Не думала, что он захочет жениться так сразу. Хотя этого следовало ожидать!
Олеся улыбнулась. Мама в своем репертуаре — не может удержаться, чтобы не сказать зятю колкость!
— И потом у него тоже есть дочь… А он все время проводит с вами. Как я должна реагировать на это? Ребенку, потерявшему мать, нужно внимание, как вы думаете?
«А большому ребенку, потерявшему мать, дочь, мужа, себя — все, разве не нужно внимание?» — хотела спросить Олеся, еле сдерживая слезы, но вслух сказала только:
— Ребенку прежде всего нужно внимание матери.
— И вы, конечно, готовы Саше его дать? — насмешливо спросила мама.
— А почему бы нет? — тихо ответила Олеся. — У меня нет других детей.
Мать ничего не ответила, но ее взгляд был весьма выразителен.
«Я все понимаю, — говорил этот взгляд, — Андрей — молодой, симпатичный мужчина, он неплохой человек и хорошо зарабатывает, неудивительно, что ты так вцепилась в него! Наверняка у тебя и прописки-то нет! Но только я не позволю тебе обмануть меня, я не позволю тебе испортить жизнь моей Сашеньке, я не позволю тебе проникнуть в нашу квартиру, в наш мир, в нашу жизнь!»
Воцарилось напряженное молчание.
Олеся думала о том, как несправедлива к ней судьба, и безумно злилась на мужа за то, что тот, вместо того чтобы сочувствовать, поддерживать ее, просто сердится на тещу. У него хватает наглости время от времени толкать ее ногой под столом, как бы замечая: «Вот, я же всегда тебе говорил! Да, она такая! А ты твердила, что у тебя самая добрая в мире мама! Моя бы мама так себя не вела!»
А Мария Семеновна с нескрываемой горечью смотрела на зятя, отмечая про себя его взгляды, его слова, его прикосновения, любой его жест, адресованный Галине, расценивая все это как предательство светлой памяти ее дочери и как оскорбление, наносимое ей лично.
«Видела бы его сейчас Олеся! Не прошло и года, а он привел в дом другую женщину. Смотрит на нее так, как будто знает ее всю жизнь, как будто Олеси никогда и не было! Он целиком поглощен ею и о дочери моей даже не вспоминает! А что же будет дальше, когда у них появятся свои дети? Бедная Сашенька… Я так хотела, чтобы Олеся вышла за Димку, всегда хотела… Так нет же, она выбрала Андрея… И вот на тебе!»
И в этот момент на пороге появилась Сашка. Вздрогнув, Олеся уставилась на дочь, не в силах отвести глаз от ее повзрослевшего личика. Как она подросла! Стала такой невыносимо очаровательной! Ее мягкие кудрявые волосы отросли, и на них можно было нацепить уже не две резинки, как раньше, а все четыре, и Сашка была тому рада, Олеся не сомневалась! И какое у нее милое красное платьице! Новое, она ей такого не покупала! Все стало другим, все изменилось. И прежде всего — она сама. «До неузнаваемости, в прямом смысле этого слова», — с горечью думала Олеся.
— Поздоровайся, Саша! — приказал Андрей.
— Здравствуйте, — не глядя на гостью, пробормотала девочка, уткнувшись в плечо отца.
— Здравствуй, Сашенька! — сказала Олеся, улыбаясь. Она не могла скрыть своей нежности, и ей казалось, что сейчас они все поймут, они узнают ее!
«Ничего себе актриса!» — молча возмутилась мать, и Олеся прочла это в ее взгляде.
— Тебе понравилась игрушка, доченька? — спросил Андрей, поднимая за подбородок Сашкину мордочку.
— Нет, — буркнула она и снова уткнулась в его плечо.
— Почему? — Олеся не выдержала и протянула девочке руку.
— Не трогайте меня! — Сашка резко дернулась и с откровенной ненавистью, на которую способны только дети, посмотрела ей в глаза. — Я не хочу!
— Саша… — начал было Андрей.
— Не хочу! — перебила его дочка. — Я не хочу ее видеть, никогда!
И, развернувшись, она стремительно выскочила из кухни, громко всхлипывая.
Олеся закрыла лицо руками, запустив пальцы в густые белые волосы.
— Не могу больше! — прошептала она.
— Пойдем в гостиную, — Андрей обнял ее за плечи.
— Расстроили ребенка, говорила же я! — пробормотала мама им вслед.
— Вы ничего не понимаете! — Андрей возмущенно обернулся.
— Только ты все понимаешь! — парировала теща, собирая посуду со стола.
Олеся с мужем прошли в темную гостиную.
— Может, потанцуем? — предложил он. — Понимаю, это нелепо, но тут у меня твоя любимая песня. Наша песня.
Он включил магнитофон, заиграла медленная мелодия «Nothing gonna change my love to you», Андрей обнял жену, Олеся положила голову ему на плечо и вспомнила, как они танцевали раньше под эту же песню, и она всегда во всех ресторанах просила исполнить ее для них. Это была их песня. Да, Олеся стала другим человеком, но это не изменило его любви к ней.
— Если будет нужно, я уйду к тебе, — сказал он, — так что не бойся. Я на твоей стороне.
— Ты скучаешь по той Олесе? — спросила она, со страхом ожидая ответа.
— Я настолько счастлив сейчас, что не могу скучать. — Он еще крепче прижал ее к себе, и Олеся окончательно успокоилась и закрыла глаза, прислушиваясь к любимой мелодии.
И тут песня оборвалась, зажегся свет.
Вздрогнув, Олеся открыла глаза. Мама стояла рядом со штепселем в руке.
— Как же тебе не стыдно? — Она с осуждением смотрела на зятя. — Неужели ничего святого нет? Это же была любимая песня Олесеньки, здесь висит ее портрет, а ты… И года ведь не прошло!
