Евгений Щепетнов - Грифон
— Садись к столу, — негромко приказала она. — Сейчас я приложу тебе гель от ушибов — остался от прошлого года, когда я упала возле школы на гололеде. С такой физиономией не то что на работу ходить нельзя, но и выходить на улицу — ваши же и заберут. Скажут — бандюган какой-то.
Я протестовать не стал, уселся за стол, и пока хлебал щи из чашки, поставленной передо мной матерью, она сходила за вонючим гелем и ловко наляпала его мне прямо в глазницу. Скоро боль начала проходить и глаз стал открываться. Похоже, что гель был из новомодных лекарств, заговоренных магами, — обычный гель не мог так быстро освободить меня от опухоли. Хотя… кто знает. Не спец в гелях.
Отец что-то толковал о новой машине, которая пришла к ним на ремонт, о том, как надо бы поднимать тарифы, а начальник все мозги крутит, о том, что скоро будет лето и надо бы на даче все привести в порядок, а я думал о своем — какого черта мне все время мерещится, что за матерью, снующей у плиты, кто-то ходит. Мне казалось, что я вижу темные сущности, пролетающие в комнате, и меня это очень-очень беспокоило. Или я спятил, или начинается действие магии, полученной от разряженного моим телом артефакта.
Вот что это был за артефакт? С какой стати камень размером с кулак так активно впитывал кровь, и куда она потом девалась? В меня вселились бесы? Про одержимость демонами я слыхивал ранее — но до сих пор с таким делом не сталкивался. Да и не слышал я никаких голосов, никто не заставлял меня выкрикивать ругательства и богохульства — все как обычно, никаких изменений.
Пообщавшись с родичами минут двадцать, сообщив, что я в отпуске с завтрашнего дня и на время отпуска нашел себе работу, под их дружные крики и любопытные вопросы отправился в свою комнату, решительно отбившись от попыток выведать всю правду-матку.
Я улегся в постель, погасил свет… и проснулся уже утром, в шесть часов утра, как по команде. Вот спать бы еще, да — часок, не меньше, но мне почему-то не спалось. Тело было бодрым, свежим, как будто я отдыхал несколько дней и был заряжен наркотиком, применяемым нерадивыми бегунами на длинные дистанции. (Вчера видел по ящику в новостях, как одного такого дисквалифицировали — нашли в крови какой-то магический наркотик — на всю жизнь его лишили возможности зарабатывать деньги с помощью своих тренированных ног. А и поделом тебе — не фиг обманывать честных граждан!)
Тихо пошел в ванну, стал чистить зубы, умываться, все время чуть не подергиваясь от распирающей меня энергии. Мне хотелось прыгать, скакать. Состояние было совершенно ненормальным — по крайней мере для меня. Я по сути своей сова, ложусь поздно, вставать норовлю тоже поздно. И вот такие приколы с ранним подъемом совсем не в моем стиле.
Голова совершенно ясная, светлая, мысли аж звенят, как хрустальные шарики, катающиеся в фарфоровом кувшине. И это позволило мне сосредоточиться как следует и увидеть, как некий человек ушел на моих глазах в стену, появившись неизвестно откуда. Я поперхнулся зубной пастой, вызвавшей рвотный рефлекс, — терпеть не могу, когда зубная паста попадает на корень языка. Брррр… гадость. Впрочем, — я также не пью водку и коньяк — сразу рвотный позыв, как только они попадают в рот. Это единственное, что матери нравилось в моем поведении. Нет — не единственное. Еще то, что я не курю — в отца. Вот Машка — та курит, и целовать ее после курения просто противно, о чем я ей говорил уже не раз. Похоже на то, как целуешь корзину с бычками и туалетной бумагой.
Я уселся на крышку унитаза — самое лучшее место для размышлений — и задумался: что происходит? Похоже, что мои способности мага изменились в какую-то сторону. В какую — это еще следовало выяснять. Что за фигуры, которые я вижу? Кто это? Была у меня одна мыслишка… но слишком фантастичная, чтобы я принял ее за основу. Впрочем, как сказал какой-то из великих физиков: «Достаточно ли эта идея безумна, чтобы быть правильной?» На мой взгляд, идея была в высшей мере безумной. А значит, единственно правильной. Я видел души мертвых.
Разглядывать тени и размышлять было некогда — пора на новую работу. Выскочив из ванной, я побежал на кухню, выхватил из холодильника батон условно-съедобной докторской колбасы, сделал себе бутерброд и стал поглощать его с отвращением и некрасивой жадностью. Оно вроде и есть хотелось — на меня напал прямо-таки какой-то едун, но и есть эту гадость было необычайно противно.
Я всегда в детстве думал, что докторская колбаса названа так потому, что как только ее съешь, надо отправляться к доктору. И что вот интересно — вкус этой колбасы почему-то не зависит от ее цены. Все колбасы подобного типа одинаково противны.
Бабушка всегда вспоминала, что когда она была еще девчонкой, в Советском Союзе делали колбасу такую, что можно было целый день ее есть и не отправиться на горшок от несварения желудка. Вот только мне почему-то в это не верилось. С тех пор как большевики уничтожили Российскую империю, колбаса была именно такой, какая она сейчас. Видимо, как способ воспитания советского народа: люди, жрущие такую колбасу, уже ничего не должны бояться — все худшее они уже испытали. Чего там американские ракеты? У нас докторская есть!
В кухонном зеркале отражалось мое угрюмое лицо, челюсти с отвращением пережевывающие бутерброд, а еще — слегка пожелтевший и позеленевший фингал. Глаз видел уже совершенно свободно, опухоль ушла, но эта радуга на правом глазу напоминала о чем-то космическом, например, о комете Галлея.
Схватив куртку, сунув ноги в водонепроницаемые заговоренные башмаки (треть зарплаты! Но нужная вещь, когда целыми днями и ночами бродишь по городским лужам), я бросился на остановку.
Ехать было не так далеко — дом Гриньковых находился в центральном районе, на улочке под названием Николаевская. (Ранее она называлась — 30 лет Советской власти, как некогда мне сообщила бабушка, знающая все старинные названия улиц.) Когда-то здесь находился дом детского творчества, потом его прихватизировали, перестроили, и ныне это был особняк бедной семьи Гриньковых, вынужденной влачить жалкое существование в пятидесяти комнатах с десятью сортирами.
Никогда, кстати, не понимал — какого черта эти олигархи сидят в России, когда можно свалить куда-нибудь на побережье Мексики или в другие благословенные места и не нюхать городскую вонь, не стоять в пробках и не жрать эту колбасу. Тьфу! Впрочем, это я жру эдакую пакость — они-то точно ее и не нюхали.
Охранник возле шлагбаума, перегородившего въезд на улицу Николаевскую, тут же выскочил к подозрительному типу, ошивающемуся возле будки КПП, и угрожающе спросил:
— Че надо?! Че ты тут ошиваешься с такой рожей?
— Ну я же не спрашиваю, чего ты ошиваешься с такой рожей в нашем благословенном городе? — мирно ответствовал я и приготовился к акту агрессии, не заставившему себя ждать.
— Че? Че ты сказал?! Да я щас тебя! — Здоровенная лапа недоумка потянулась к отворотам моей куртки, а пальцы второй стали складываться в подобие арбуза, когда я как можно более грозно завопил:
— Стоять! Милиция! Предъявить документы!
— Какие документы?! — опешил охранник, но кулак-арбуз опустил. — Ты кто такой?
— Оперуполномоченный Октябрьского отдела лейтенант Кольцов! (Слово «младший» я опустил — просто для удобства произношения, и ни за чем больше.)
— А-а… так бы и сказал, — хмуро ответствовал цербер и мирно предложил: — Постой пока тут, я доложу. Нас предупреждали, что ты придешь, но все-таки лучше сообщить. Пусть встретят. Лучше перебдить, чем недобдить. Потом сами же будут орать и брызгать слюнями. На то оно и начальство.
Я с охранником в этом вопросе был совершенно согласен — начальство, оно на то и начальство, чтобы вести себя неадекватно, тупо и обижать таких людей, как я, на которых держится весь мир. Как на китах. Или на атлантах. Видел я такую картинку — в Питере вроде как. Атланты там держали небо на каменных плечах.
Охранник с минуту общался с кем-то в доме по служебному зеркалу, потом вышел и хмуро сказал:
— Подожди, сейчас выйдут и проводят. Получил я пилюлей за тебя — и непонятно за что. Пропустил бы без спроса — получи пилюлей, не пропустил — тоже получи. Нет в жизни справедливости. И что, мне больше всех надо? С такой гребаной зарплатой…
Я слушал плач Ярославны из уст охранника и с интересом смотрел, как возле него появилась фигура женщины с растрепанными волосами и безумным взглядом. Она постояла возле парня, что-то сказала (я слышал голос!), помахала мне рукой, скрестила руки на груди и удалилась, медленно и плавно уйдя в землю, как будто бы погружаясь в жидкую грязь. Мимо промелькнули фигурки двух детей, с криками бегущих куда-то к призрачной цели, и я замер, затаив дыхание.
Они были такими ясными, такими живыми, что если бы не их серая кожа и серая одежда, можно было принять за живых людей.
