Вадим Панов - Перстень Парацельса
— Что? — повернулся к нему Бранделиус.
— Ушёл! — Рыжий понял, что охота завершена, мир снова поменялся, и он заметно расслабился — словно получил команду. — Тварь одна ушла…
— Во сне?
— Нет, на Лысой горе… — Герман хотел продолжить, но распахнувший глаза Громов заставил его замолчать и вернуться на диван.
Бранделиус кивнул с пониманием, перевёл взгляд на следующего возвращенца, но задать вопрос не успел.
— Крылья… — с блаженной улыбкой протянул очнувшийся Марат, заводя руки за голову. — У меня были крылья…
— А я летала просто так, — обронила Карина.
А затем случилось то, чего не ожидал никто из присутствующих, включая Бранделиуса.
— Вы поняли? — срывающимся голосом спросил Сатурн. Вскочил, сорвал с лица очки, обвёл присутствующих полубезумным взглядом и повторил: — Вы поняли, что видели?
Несколько секунд все ошарашенно молчали, изумлённо глядя на Сатурна, а затем нестройно, вразнобой загомонили, торопливо излагая себе и окружающим пережитое, перечувствованное, поразившее… Загомонили громко, перебивая друг друга, не слушая ни собеседников, ни себя, загомонили, выплёскивая накопившееся и важное, а важным было всё. Загомонили, не понимая даже, что с каждым словом становятся ближе друг другу, превращаясь в единую команду.
И только очень-очень опытный взгляд, только исключительно хороший знаток человеческих душ смог бы заметить, что один из участников церемонии делится впечатлениями без характерного для остальных глубокого внутреннего восторга. Едва ли не через силу. Делится лишь потому, что не хочет отличаться от остальных…
ГЛАВА 4
Домой Виктор и Даша ехали молча и как будто не вместе, осваивая новый жизненный опыт каждый в своей раковине, переживая его внутри, не делясь. Они выплеснули ощущения и чувства на общем собрании — громко, как все, почти яростно, а теперь спрятались и крепко захлопнули створки, чтобы кто-нибудь ненароком не влез…
Они прошли через Невиданное, но оно их почему-то не сблизило.
Каждый знал почему, но не хотел делиться своим знанием с другим.
Они теряли то, что у них было. Или начали терять. Сделали первый, малюсенький, но очень важный шаг… И не поняли, что происходит.
Они молчали.
Виктору такое поведение Даши показалось странным: насколько он знал возлюбленную, из неё должен был хлынуть поток рабочих версий произошедшего, как правило — научных или приближённых к ним, возможно — смешных, юмористических, но она… Она — рот на замок и взгляд отводит, словно обиделась. Но в действительности — задумалась.
О чём?
Громов покосился на девушку и шутливо поинтересовался:
— Уснула?
— Думаю, — кратко и вроде бы неохотно отозвалась Даша.
— Обычно ты думаешь вслух.
— Так то обычно, а сейчас у нас время необыкновенных историй…
— Рождественских.
— Вроде того.
— И что это значит?
— Мне нужно всё осмыслить. — Девушка снова отвернулась. — Честно говоря, я не в себе.
— В смысле — удивлена?
— В смысле — хотела бы помолчать.
Намёк был настолько очевиден, что Виктору не оставалось никакого ответа, кроме короткого:
— Извини.
Но тоном он чётко дал понять, что не прочь продолжить разговор. Знал, что услышан и понят правильно, однако девушка поёрзала в кресле и… промолчала.
Почему?
Дарья замкнулась, едва они вышли из дома Бранделиуса. Там, в компании, девушка вела себя, как все: эмоционально делилась впечатлениями, смеялась, даже выпила немного, «чтобы снять напряжение»… Но стоило им остаться вдвоём — «задумалась».
Почему?
Началась следующая стадия осмысления произошедшего? Или дело в нём? Вдруг она инстинктивно чувствует его ложь? Нет, не ложь…
Громов не хотел признаваться — даже себе, — что врёт.
Не ложь — его растерянность, если хотите, его удивление и тревогу. Да, именно так: удивление.
Прислушиваясь к тому, что рассказывали остальные, Виктор ощущал восторг ошарашенных ребят, их полную вовлечённость в происходящее и глубокий интерес. Они вышли из «того мира», но остались в нём. Церемония не просто произошла — стала их частью, и это было заметно в каждом слове, в интонациях, в жестах. Громов ощущал всё это у них, но не чувствовал в себе. Искал, но не находил.
Ему было хорошо в той лодке, он с удовольствием насладился величием океанского заката, но не пережил чего-то потрясающего. Его «не задело». Хотя он изо всех сил старался показать, что это не так.
Он лгал.
Неужели Даша это почувствовала?
Пауза становилась невыносимой. Виктор деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание, и как можно более непринуждённо произнёс:
— Слушай, а твоя пустыня…
— Голая земля, — с отсутствующей улыбкой поправила его девушка.
— Извини. Твоя голая земля… Ты сказала, что тебе было хорошо на ней?
— Да.
— Чем?
— Ощущение полной безопасности… — Даша пожала плечами — Виктор увидел это боковым зрением. — Спокойствие… Свобода…
— Там ведь пусто.
— Не важно…
Она ничего не сказала о безудержном и упоительном соитии с ветром, обратившимся неутомимым любовником. Никому не сказала. Поведала обо всём, но в какой-то момент в душе девушки щёлкнул тумблер, и слово «секс» было заменено на «свободу». Даша делилась настоящими чувствами, но прятала их истинное значение, и это её коробило.
Задевало.
Она не хотела врать Виктору, но понимала, что не должна его ранить. Ей пришлось промолчать, и внутри её возникло чёрное пятнышко злости. Ещё маленькое.
Но оно появилось.
А злость — она живучая, не уходит и способна прорасти даже из микроскопического семечка…
— Как думаешь, насколько реальны миры, в которых мы побывали? — тихо спросил Виктор.
— Если мир — это поток ощущений, то на сто процентов, — тут же отозвалась Даша. — Я стояла под тем солнцем, я вдыхала тот ветер, шла по той земле… Никто не убедит меня в том, что этого не было.
— А насколько реальны теперь мы?
— Что? — Этот вопрос не приходил ей в голову.
— Мы увидели другие миры, пережили нечто непонятное…
— Мы стали другими, — подхватила девушка. — Или станем другими… Это ты имел в виду?
— Да.
— Но разве мы не реальны?
— А вдруг наша сила находится только здесь? — Громов прикоснулся указательным пальцем к виску. — Вдруг мы всего лишь представляем эту реальность?
— Для чего же Антон нас собрал?
— Я… — Одно дело строить гипотезы, и совсем другое — объяснять реальные действия людей. Допустим, Бранделиус наделил команду воображаемой силой — зачем? И Громов был вынужден признать: — Не знаю.
— Вот и не фантазируй, — рассмеялась Даша. — Нужно принять то, что произошло, и посмотреть, что из этого получится.
— Согласен. — Они почти подъехали к дому, к их дому, и пауза стала давить его едва ли не физически. Стала давить так, что Виктор не смог удержаться и негромко, но очень проникновенно произнёс: — Я люблю тебя.
— Я тоже… — крохотная, едва заметная пауза, — тебя люблю, — ответила Даша.
* * *— Как ваши дела, Вера Павловна? — участливо осведомился Меркель, галантно помогая пожилой посетительнице усесться в кресло.
— Всё хорошо.
— Точно? — Он расположился напротив, на среднем расстоянии: рядом, но не очень близко, и эта дистанция позволила ему чуть подать корпус вперёд, жестом изображая глубокий интерес к делам посетительницы.
— Абсолютно. — Женщина смотрела на шамана, как на бога, ну, или на полубога: с доверием, которое невозможно в обычном общении.
— Сны больше не тревожат?
— После вашего обряда сплю, будто убитая, вообще никаких снов не видела.
— Не скучаете по ним, Вера Павловна?
— Честно говоря, я очень рада, что избавилась от тех сновидений. — Неприятные воспоминания на мгновение омрачили чело женщины, правая рука сжалась в кулак, но уже через секунду она справилась с эмоциями и улыбнулась: — Мне стало значительно спокойнее.
— Значит, наши труды не пропали…
— Как вы можете так говорить, Авдотий Платонович? — возмущённо перебила его женщина. — Ваши труды не просто не пропали: вы сделали меня другой! Вы помогли мне!
— Замечательно. — Он накрыл её ладонь рукой и так помог успокоиться. — Это был просто речевой оборот.
— У меня закончился травяной чай, — сообщила Вера Павловна.
— Я догадался, — не стал скрывать шаман. — И приготовил пакет вашего любимого.
Он выложил на стол объёмный свёрток.
— Вы всё всегда знаете наперёд, Авдотий Платонович.
— Я должен, Вера Павловна, я должен…
— Верно…
Они поговорили ещё минут пятнадцать. Женщина пожаловалась на сына: «Непутёвый, никак на работу не может устроиться!» — спросила, можно ли дать телефон шамана двоюродной сестре: «У неё ноги в последнее время болят», расплатилась за чай и ушла. Спокойная. Умиротворённая.
