Алекс де Клемешье - Сын Дога
Только сейчас Евгений осознал, как он устал и соскучился.
Сюда его подвезли на машине знакомые оперативники из Новосибирска, возвращавшиеся домой аккурат мимо райцентра. Поскольку свою – вернее, служебную – «Волгу» Угорь «утопил» в Сумраке неподалеку от Загарино, попутка оказалась весьма кстати. В дороге дозорные, включая Евгения, все еще находились под впечатлением от недавних событий, живо обменивались историями, информацией, результатами поисков пропавших сотрудников, всевозможными слухами и планами на будущее. Угорь не только не отставал от них в активности – наоборот, он находился в центре внимания, как Иной, довольно близко видевший Ворожея и Хозяина в орлином облике, с одной стороны, и хорошо знакомый с Сибиряком, Аесароном и Денисовым – с другой. Пока обсуждались вопросы, пока рассудок все еще был настроен на их решение, а тело – на действия, об усталости не думалось. Некогда сейчас уставать, дел невпроворот! Но стоило переступить порог собственного кабинета, стоило услышать Танюшин щебет и подумать: «Я дома!» – все. Будто выключатель сработал. Даже добраться отсюда до съемной квартирки сейчас казалось огромной проблемой. Может, стоит вернуться на старенький кожаный диван, такой удобный и такой близкий… И как же хорошо, что сегодня отсыпной, а завтра – выходной! На самом деле Сибиряк приказал отдыхать три дня, но Угорь считал, что управится и за полтора. Конечно, в Сумраке сейчас такой ураган, такой водоворот, что местные Темные не осмелятся сунуть туда даже кончик носа, поэтому пакостей в ближайшие несколько суток от них можно не ждать. Но все же. Да и Танечка – не железная. Она и так несколько дней и ночей дежурила в полном одиночестве, без поддержки и подстраховки.
А еще дозорный, подставив лицо тусклому, ласковому полуденному солнышку, размышлял о том, что он действительно рад возвращению в этот, по сути, чужой для него город. За неполный год он изучил тут каждую улочку, каждую подворотню. Ему нравилось здание вокзала, он полюбил резные ставенки в окнах деревянных домов на окраине, привык к скромной архитектуре в центральной части, он всерьез тосковал по запахам яблок и поздних осенних цветов, доносящимся со стороны рынка. Он соскучился по гвалту мальчишек, гоняющих в пыли мяч, и разноцветным бантам в косичках девчонок, прыгающих через скакалку… Может, кто-то резонно возразил бы ему, что подобного добра в любом городке хватает. Ну да, верно. Вот только о других городках он давно уже не тосковал, а в этот его тянуло.
Танюша, вернувшись из кабинета и заперев его на обычный замок в реальном мире, уверенными и не терпящими возражений движениями «повесила» правую руку Евгения себе на плечи, сама же левой рукой, просунув ее под курткой, крепко обняла его за пояс. Теперь, по мнению ведуньи, они напоминали парочку, прогуливающуюся после киносеанса, – местные влюбленные именно так и ходили, полуобнявшись. Единственным отличием было то, что гулять они предпочитали в сумерках, скромно уходя подальше от широких улиц и фонарей, но у Евгения с Татьяной выбора не было. К тому же объятиями назвать это можно было лишь с большой натяжкой – Танюша поддерживала дозорного, а он опирался на нее, будто раненый на медсестру, но если не приглядываться…
– Вот оно когда все проявляется! – недовольно бубнила ведунья, стараясь попадать в такт неловким от усталости шагам оперативника. – Раньше попросить прохожего помочь – ничего не стоило! Ну, стало плохо человеку – кто же откажется поддержать, довести до дома?! Ни один сознательный гражданин не откажется! А теперь…
Угорь и сам уже задумывался об этом. В случаях крайней необходимости, когда иных вариантов не было, он без раздумий мог воспользоваться случайно подвернувшимся человеком – что-то принести, куда-то отвезти, рассказать о чем-то и так далее и тому подобное. При этом он не испытывал никаких угрызений совести – он же не для себя, не просто так, не попусту воздействует! Но вот возникли непредвиденные обстоятельства, нет сейчас возможности произвести вмешательства самого мелкого уровня для служебной надобности – и все, и потерялся Иной. Даже поймать на улице попутку и попросить подбросить – как-то совестно. Это словно расписаться в собственном бессилии. Одно дело – бессилие Иного: сейчас все в такой ситуации варятся, всем прогулки в Сумраке на ближайшее время заказаны. Другое дело – оказаться слабее обычных людей. Что-то унизительное было в этом.
– Скорее бы уже все «воды» пришли в норму! – продолжала выказывать недовольство ведунья. – Мне кажется, еще пару недель – и мы все с ума дружно посходим.
Евгений хмыкнул. Танечка встрепенулась, вывернула шею, заглянула ему в глаза:
– Что, скажешь – не так?
– Ты не застала, наверное. Одиннадцать лет назад случился Великий Холод. Тоже, кстати, осень стояла…
– Что за Великий Холод? – с подозрением спросила ведунья, которая считала, что раз уж она инициирована в середине шестидесятых и работает в областном отделении – значит, знает все-все на свете, а если вдруг о чем-то не слышала, то следует искать подвох.
– Карибский кризис помнишь? Ну, вот. А ему предшествовала крупная провокация обоих Дозоров одним безумцем[10]. Причем провокация такая… в международном масштабе. Угроза ядерной войны – это только одна сторона того кризиса. Поначалу мы куда больше опасались, что начнется глобальная битва в Сумраке – между Темными и Светлыми. Настолько глобальная, что… – Он жестом попросил Таню притормозить, постоять минутку, отдышаться. – В общем, тогда вынуждена была вмешаться Инквизиция и наложить запрет на использование магии на территории всей Евразии – от Владивостока до мыса Рока. – Танюша по-прежнему смотрела недоверчиво, и Угорь ввернул для убедительности: – Да ты у Сибиряка спроси при случае, он тебе подробнее расскажет, поскольку летал в Москву по этому поводу, был практически участником тех событий…
Ведунья подумала-подумала – и кивнула, соглашаясь.
– И что – совсем-совсем нельзя было магией пользоваться?
– Ну, те магические процессы, которые были запущены до наступления Великого Холода, продолжали действовать. А вот новые заклинания творить не получалось. Ощущение было такое, словно руки за спиной наручниками сковали… И так – целый месяц!
– Ужас какой! – искренне прониклась Танечка.
Они поковыляли дальше. После продолжительного молчания ведунья наконец не вытерпела:
– Угоречек, а ты сколько лет в Дозоре?
– Шесть, – усмехнулся Евгений, уже предвидя, каким будет следующий вопрос любопытной сотрудницы.
– Значит, в шестьдесят втором ты… Жень, а и правда – чем ты занимался, когда не состоял в Дозоре?
– Разным! – ответил он, стараясь, чтобы прозвучало весело и беззаботно.
– Ты ведь понимаешь, – насупилась Танечка, – что после такого ответа я просто обязана буду заглянуть в наш архив, как только вернусь в Томск!
– Та-аня, – укоризненно протянул Угорь. – Неужели ты до сих пор этого не сделала?
– Издеваешься, да?! – возмутилась девушка, поправляя на своих плечах неожиданно тяжелую руку оперативника, и многообещающе покивала: – Ла-адно…
Евгений улыбался. Ему нравилась Танюша – особа романтичная, впечатлительная и любопытная. Славная, симпатичная девчонка! Ее внезапный интерес и угроза – все это выглядело забавно и даже комично – в хорошем смысле этого слова. Что же касается архива… Ну, какую-то информацию она там непременно выудит. Да только вряд ли ее допуска хватит, чтобы узнать действительно все.
Про Сибиряка и его поездку в Москву во времена Большого Холода он ляпнул наобум: просто предположил, что фигура такого калибра не могла оставаться в стороне от событий. А сам Угорь был… далеко он был в тот момент и не без оснований сомневался, что информация о его тогдашнем местонахождении содержится не то что в областном архиве Дозора, но даже и в центральном.
Квартира, которую занимал Евгений, располагалась в здании бывшей школы. Когда-то это длинное одноэтажное здание с высоким каменным цоколем и деревянными стенами было поделено на три класса, учительскую и вытянутый общий коридор. Впоследствии, когда в центре городка отстроили двухэтажную кирпичную восьмилетку со столовой и спортзалом, старую школу было решено переделать под служебное жилье для приезжих специалистов. Классы полностью изолировали друг от друга, в коридоре поставили перегородки, и для каждой из четырех получившихся квартир сделали отдельный вход со двора. Евгения поселили в самой крайней, самой маленькой каморке – бывшей учительской. Здесь была всего одна комната и закуток за печкой-голландкой, который Угорь использовал как кухоньку. Правда, в печи не готовил – попросту не умел. Зато на колченогом столике, доставшемся от прежних постояльцев, стояла электроплитка с двумя спиралями. Очень удобно: на одной он обычно варил себе яйца или макароны, на второй кипятил чайник.
