Аноним - Канал имени Москвы
Две тяжёлые каменные руки легли на борт лодки. Моторист заскулил. Трофим с недоумением осуждающе уставился на каменные пальцы, затем попытался чуть отползти в сторону и приобнял поверженный пулемёт. Моторист не знал, что произойдёт дальше. Но подумал о чём-то странном: тогда, в Вербилках, он пощадил мальчика, и очень жаль, что сделал это исходя лишь из корыстных соображений…
Как пушинку, Морячка приподняла край полицейской лодки, встряхивая её. Мокрые лопасти работающего двигателя, извлечённые из привычной среды, стали вхолостую вспарывать воздух. Вся команда профессионалов зачистки оказалась в воде. Где их уже ждали: возможно, ледяные водовороты Тёмных шлюзов, а может, холодные руки тех жителей Вербилок, кому было отказано в эвакуации, когда пришёл туман. Лишь Трофим вцепился в основание крепежа пулемёта и изо всех сил зажмурился.
— Не надо, — сказал он.
Морячка отпустила край лодки, а потом подтянулась на руках, нависая над Трофимом. Сломанная челюсть мешала ему внятно говорить. Не открывая глаз, с каким-то чудовищно-кокетливым смущением он отвернулся и попросил:
— Ну, не надо!
Морячка склонилась прямо к его лицу. И глаза Трофима раскрылись. Нижняя часть его лица начала припухать, рот раздвинулся узкой щёлочкой, образуя подобие улыбки. Трофим увидел две чёрные чёрточки в море света, яростном пламени, льющемся из её глаз. И тогда что-то внутри него мгновенно перегорело. Невзирая на сломанную челюсть, рот Трофима растянулся в ещё более широкой улыбке. Наверное, посторонний зритель решил бы, что этот человек безмерно счастлив. Морячка отпустила лодку, легко толкнув её от себя. Двигатель по-прежнему работал. И Трофим поплыл в своё, теперь лишённое цели путешествие по Тёмным шлюзам. Он радостно улыбался, с краешка его губ свисала капелька слюны.
16
Когда затаившуюся по берегам тишину разрезала пулемётная очередь, металлическая маска на вагоне-цистерне мгновенно потускнела и застыла. То, что оживляло, давило на неё изнутри, вдруг отпрянуло, как если б его потревожили или потребовали переключения внимания. Но произошло и кое-что ещё: взгляд металлического лица, оказывается, несколько искажал реальность, создавая между вами и окружающим некий невидимый экран, словно вы находились внутри светового поля от фонарика. И как только сила его взгляда рассеялась, Рыжая Анна смогла увидеть нечто гораздо более неприятное, чем обрушенная впереди ферма моста.
— Трофим решил расстрелять Морячку, — бесстрастно сообщил Ваня-Подарок. Новость, наверное, была ошеломляющая, но альбинос просто констатировал факт. — Он у меня на прицеле. — Потом помолчал и всё же добавил: — Господи, какой идиот!
Анна его услышала. Но смотрела только вперёд. В области где-то пониже желудка родился тёмный холод, и это спазматическое чувство желало завладеть всем её телом. Собственно, ещё когда она говорила Подарку, что у них гости, она думала об этом. Об обрушенной в воду ферме моста. Анна слишком долго проработала здесь танцовщицей и слишком хорошо знала Икшу. Несоответствие сигнализировало мутновато-неприятным фоном: в этом месте прямо по курсу никогда не было моста — ни пешеходного, ни какого другого; переход стоял на железнодорожной станции, но станция осталась у них за спиной. Получалось, что…
Пулемётные очереди всё не смолкали. Она заставила себя об этом не думать. Скорее всего, в полицейской лодке происходило что-то очень дурное. Судя по чудовищным репликам капитана Кальяна, что-то не так (совсем не так!) обстояло с Морячкой. Но и это сейчас не имело значения.
Анна решила оставить этот сектор под контролем Вани-Подарка, он справится. Должен справиться. Потому что там, прямо по курсу в воде находилась не совсем ферма обрушенного моста. Замерев, Анна вглядывалась, пытаясь распознать, не показалось ли.
Металлическая маска на цистерне вновь ожила, и наблюдающий за ними взгляд теперь был направлен на полицейскую лодку. Это продолжалось совсем недолго, и вскоре взгляд вернулся, но Рыжей Анне хватило времени. «А ведь ты вовсе не следил за нами. — Анна ощутила пугающую ясность собственной мысли. — Так, Шатун? Гораздо больше ты пытался скрыть кое-что важное для тебя». Этот спазматический ком подкатился к горлу, пальцы несильно сжали тельце спящей крысы.
Зверёк проснулся, удивлённо посмотрел на Анну и опять задремал. Трофим своей выходкой, сам того не желая, сослужил им хорошую службу. Совсем ненадолго он отвлёк внимание Шатуна, и Анна успела увидеть то, что пытались скрыть. Ей хватило времени, и теперь она не позволит сбить себя с толку.
«Подарок необходим мне здесь», — подумала она. Туман по берегам уже заметно потемнел. Ясное утро словно выцветало, небо принялось набухать стылой тяжестью. Анна не отрывала взгляда от того, что сначала приняла за обрушенный в воду мост. Какие-то неясные контуры мерещились и прежде, теперь всё это стало гораздо различимей. Воздух поплыл, пошёл переливами, и рухнувшая ферма заволоклась маревом тёмного пятна. А потом в нём проступили призрачные очертания труб, из неверной мглистости выплыли огромные гребные колёса, пока словно вращающиеся в пустоте, выступил корабельный нос, сквозь который было видно, и Анна почувствовала, как в лицо ей дохнуло тоскливым холодом.
— Там что-то не так. — Капитан Кальян склонился к самому её уху. Она кивнула. Матвей чуть отстранился, он был бледен, вглядывался в то, что ему совсем недавно представлялось остовом рухнувшего моста; его большая рука легонько легла Анне на плечо и показалась сейчас непривычно слабой.
(О, да, капитан Кальян, в этом мире есть вещи похуже и неестественней, чем ожившие кошмарным образом статуи.)
Вовсе сама не ожидая, Анна глухо и нехорошо усмехнулась. Сделалось ещё холодней. Тяжёлый ком внутри вновь пошевелился.
Это был даже не корабль — скелет корабля, мираж, омытый водами смерти, и он оживал, как скелет, обрастал плотью. Анна сжала кулачки, кончики пальцев были совсем ледяными.
— Бог мой, «Кая Везд», — прошептал Кальян. Его голос сделался пустым, будто треснувшим пополам, как полая сухая палка.
«Ну вот, капитан, теперь и ты видишь его, — подумала Анна. — И тут Хардов оказался прав».
Внезапно он стал близко, слишком близко, нависая над ними. Тут же очень быстро начало темнеть, как перед грозой. Только чернотой набухали не одни лишь тяжёлые облака; туман по берегам менял цвет, сливаясь со свинцовым небом в завесу, упавшую на канал.
— Проклятый корабль, — дошёл до Анны захлебнувшийся, словно пропитанный ужасом голос кого-то из гребцов.
Всё изменилось, привычная картинка сдвигалась с оси координат. Он стоял перед ними, пароход-призрак. Он будто стремился побыстрее слиться с реальностью. Только с изливающих сумрачный свет бортов стекала вода, давно уже покинувшая этот мир, и, не умея смешаться с течением канала, она всё ещё низвергалась в узкие щели вокруг корабля, бездонные провалы, где стыла тьма.
Уже множество криков подхватило:
— Проклятый корабль!
«Действительно, Хардов был прав. — Анна попыталась разлепить обескровленные губы, и ей показалось, что она всё делает очень медленно. Потом она поняла, что это не так. — Он лишь предположил, насколько мог свихнуться Шатун, куда он отправился, но оказался абсолютно прав».
И словно Шатун услышал её мысль о себе и панические возгласы гребцов — металлическая маска плеснула переливом внутреннего тёмного пламени и выступила ещё больше из покатой поверхности цистерны. Она увеличилась, стала чётче, повторяя каждую чёрточку, изгиб и трещинку лица.
Она медленно накренилась, создавая ощущение, что собирается прорвать жёсткую обшивку, высвободиться; там, где должен был начинаться затылок, оказался лишь змеевидный рукав, состоящий из плотного тумана.
— Анна, земля под ним… — тихо произнёс Кальян.
Анна это видела. Земля под вагоном-цистерной качнулась, как вытряхиваемое одеяло, вздыбилась и пошла волнами. Тут же рельсы под многотонным составом откликнулись низким гулом. Вздох земли повторился, только уже сильнее, вспарывая волнующуюся зелёную поверхность глубокими трещинами.
Металлическое лицо двинулось. Но не вдоль железнодорожного состава, как прежде. Окутываясь языками тумана, от серовато-дымчатых до ядовито-чёрных, оно поползло на них, увлекая за собой цистерну, волоча её со ржавым скрежетом поперёк пути. Натянутые рельсы загудели на грани разрыва. Из тумана выступили развёрнутые торцы соседних вагонов. С гулким стоном громада цистерны сорвалась со сцепок и начала крениться. Но металлическое лицо безжалостно тащило её за собой, не давая вагону упасть.
Наконец, не выдержав, лопнул первый рельс. Потом ещё один. Он поднялся вместе с трухлявыми обломками шпал, изгибаясь причудливым щупальцем. На миг из тумана вынырнула крыша дома или какого-то станционного строения, но так, будто вы смотрите на неё сверху. Казалось, вся Икша превратилась в одно огромное цунами и собралась провалиться сквозь землю.
