Юлия Бекенская - Кошкины сны
Обзор книги Юлия Бекенская - Кошкины сны
Юлия Бекенская
Кошкины сны
…ты же темный, как кошкины сны,
потеряешься в городе этом, найдет полицейский,
а ты только «мяу» да «ы-ы».
Заболела она глупо, в разгар лета. ОРВИ, сказал доктор. Да какое, там, к черту, ОРВИ? что это вообще за зверь?
И еще этот обморок, в самом начале. Ленка, словно став на миг гуттаперчевой, вдруг скользнула на пол, свернулась эмбрионом и затихла.
Болела долго. Металась на простынях, и легкое тело ее стало вдруг жарким и неуклюжим. Никита заметил, что днем ей легче. Возвращался с работы, заставал почти в норме. А вечером она опять бредила, скатываясь в полусон, или вдруг открывала глаза, глядела с испугом.
А после оказалось, что она от Никиты отвыкла. Смотрела в упор, словно чужая. Даже домой не хотелось: словно его выдавливало из общего их пространства. Сегодня, наконец, прорвалось.
— Я не знаю, почему так. Ты входишь — мне дышать трудно. Как аллергия… — она осунулась, желтые тени залегли под глазами, скулы стали резче.
— И что мне делать? — спросил он растеряно.
— Не знаю, — она смотрела виновато. — Может, мне пока к маме уехать? Одна я боюсь. Сны… я сама себе снюсь, представляешь? В зеркалах. Двойниками. Не страшно бы, но это — не я. Смотрит, просит: отдай. Я сто раз спрашивала, что? Что? А она — отдай, и плачет…
— Уедет она… давай без резких движений? Ты отдыхай, а я за снотворным схожу, — Никита погладил ее по плечу. Она не отстранилась, но было видно, как напряглась спина.
Он вышел на улицу. Аллергия на мужа. Нормально, да? Представилось, как в оскаленной мине рекламный агент протянет ему упаковку: — аллергия на мед, пыльцу и супруга? Аэрозоль «недышин» — мы вам поможем!
Но не игра это, не притворство. Другое. Ладно, там видно будет…
Питер мок под дождем. Глядя по сторонам, Никита думал привычно: почему у нас не моют окна домов? Вся Лиговка в грязных стеклах. Вот, полюбуйтесь: витрина, сто лет как не мытая, в ней — странная жестянка: то ли самогонный аппарат, то ли — робот из старого советского фильма. На синем бархате — звезды из фольги. Цирк! Сверху вывеска — «Трактир на Млечном пути». Внизу меню мелом на дощечке: кофе, бизнес-ланчи, банкеты, свадьбы… Цветным мелом приписка: КОЛДУНЬЯ. ВХОД СО ДВОРА.
Он пожал плечами и почему-то прошел во двор. Желтый колодец неприязненно щерился окнами. Единственное крыльцо в три ступеньки заканчивалось облупленной дверью. Белела табличка: «прием с 11 до 23». Пока Никита стоял и думал, зачем он тут, дверь приоткрылась.
— Заходи, — сказали ему, — чего стоять, раз пришел.
Колдунье было за шестьдесят. Смуглая, словно выдубленная солнцем и ветром кожа, седой еж волос и пронзительные глаза делали ее похожей, скорее, на флибустьершу в отставке, чем на деревенскую бабку-шептунью.
Он сидел в кресле напротив и следил, как маленькие крепкие руки тасуют колоду. Женщина смотрела без улыбки. Спросила дату рождения. Достала планшетник, поводила тонким ногтем по сенсорному экрану. Никита хмыкнул: даешь смычку метафизики и нанотехнологий! Сейчас еще, в ногу со временем, клонирует гипоалергенного Никиту и решит их с Ленкой проблему.
— Два года назад, в августе, — спросила она, — у вас что случилось?
— Ничего, — не сразу ответил Никита. Пальцем в небо, наверно, тыкала, а — попала. Раз такая умная, пусть сама скажет, и спросил: — А что?
Женщина сказала, перейдя почему-то на «ты»:
— Я скажу, а ты слушай. Если ошибаюсь — уйдешь. Она у тебя светловолосая, высокая. Мерзнет часто, в рукава руки прячет. Два года назад, когда… ты знаешь, что было, она чуть с ума не сошла.
Верно, подумал Никита, какой-то доброхот из агентства позвонил ей… перепутал, дебил. Их с Чижом перепутал. Ленка чуть не спятила тогда…
— Она боится. Каждый день боится, что ты не вернешься. Страх у нее с тех пор. Сны у нее…
В цвет, подумал Никита.
— Она задыхается иногда, — продолжала колдунья, — ей все мерещатся те завалы. Кажется, что воздуха нет…
…Воздуха нет. Каменное крошево, пыль, песок во рту, на зубах, на языке. Рот сухой, хочется сплюнуть, а нечем. Дышать тоже хочется. Невыносимо, мучительно хочется дышать. Заорать никак, сдавлена грудь. Ччерт. Откуда она это знает?!
Колдунья не спускала с него глаз. Никита медленно кивнул.
Из-за двери появился мужчина. Небольшого роста, юркий, в улыбчивых морщинах, он принес с собой запах табака и мангала. Встал за спиной, положил женщине руки на плечи и чмокнул в макушку:
— Подхалтуриваем?
— Мешаешь, Рик, — она поморщилась. Сказала Никите: — Подожди здесь. Мы с мужем на минутку…
Оба вышли. Из приоткрытой двери долетали обрывки разговора:
— …опять за старое? Отберут же лицензию!..
— …сам, представляешь? Надо же, как, — женский голос был растерян.
— Прошлый раз нас вышибли из Мюнхена, — гнул свое мужчина. — Вот почему я шкурой сейчас чувствую неприятности?..
— Две недели назад, — женщина заговорила тише, до Никиты долетело последнее слово, — с той стороны…
— Марго, — простонал мужчина, — и ты открыла?..
Снова женский шепот, потом возглас мужчины:
— Ну, ведь безобидный же, да? Из местных травок? Корень женьшеня там, репей, ваниль с подорожником?..
После ответа женщины повисло молчание, потом дверь со стуком захлопнулась.
Какое-то время Никита не слышал ничего. Потом мужчина заголосил:
— …открыть! А если ты ошибаешься? Ты представляешь, как можно влипнуть?! Господи, какое место удобное: центр, метро, аренда нормальная. Повара приличного нашел! — он причитал, как дервиш.
— Хорошо, — женский голос стал ледяным, — сейчас я пойду и скажу ему «до свидания», так? — и столько в этом «так» было силы, что моментально представил Никита, как взметнулся на мачте Веселый Роджер, тугим влажным ветром выгнуло паруса, и по воле маленькой крепкой руки рванула лихая шхуна на абордаж…
Муж пошел на попятный:
— Тихо, тихо. Не кипятись! А если… — неразборчивая скороговорка в ответ. Наконец, Рик сдался: — Тоже, вроде, ничего страшного… Ладно, идем. Человек ждет…
Будет сейчас клоунада, решил Никита. Впарят ему про дорогу дальнюю и даму треф, продадут жабьей икры полкило или хвост убитой в полночь гадюки — на счастье. Только откуда она про Ленку-то знает?
— Иди, — сказала Марго. — К ней иди. И не волнуйся. Все у вас хорошо теперь будет. Муж проводит, — и, кивнув на прощание, вышла.
И все?! — подумал Никита.
Мужчина повел его через коммунальные дебри. Остановился у обшарпанной двери, не той, через которую его впустили.
— Ну, бывай, — сказал хозяин. Если что — до четырех утра я тебя подожду. Вечер у тебя впереди и полночи.
Никита пожал плечами: с какой бы стати ему сюда возвращаться? И вышел.
Дворик был уже другой. Обычное дело — сквозная квартира на два выхода. Только зачем этот цирк?
Дождь кончился, ошметки облаков скользили по небу. Путь домой оказался длиннее — проходной двор, через который он привык срезать дорогу, был забран решеткой. Окольными тропами выбрался на Марата, нырнул в колодец родного двора.
Позвонил, дверь открылась. Ленка распахнула глаза, прижала к губам ладошки, смотрела, будто не веря, потом бросилась на шею:
— Ты…
— Я, — опешил Никита, — а кто еще?
— Ничего не говори, — она повела его в дом, — потом, все потом. Сейчас ребята придут! Сейчас будет праздник.
Она сновала из кухни в комнату, накрывала на стол и щебетала. Как здорово, что он вернулся. Как теперь классно все будет. Теперь и окончательно все у них станет хорошо. Он хмыкнул. Может, потом и расскажет, как Никитушка-дурачок за чудом ходил. Но не теперь. Кого она, интересно, позвала? Сюрприз будет.
И сюрприз — был. Они ввалились все и сразу, хлопали его по плечу, жали руку. Сенька с Кайзером, года два их не видел, Карась… а этот как? Он же вроде… того? Никита слышал, говорили о каком-то страшенном ДТП на Кольцевой. Слухи? Конечно, слухи! И Серега пришел. Этот живей всех живых, шуршит себе — от Зимнего до Смольного. Чиж ввалился, огромный, громогласный…
Чиж? Не может этого быть.
Он сам, Никита, ходил к его матери. Не хотел, боялся, а — пошел. Кто-то должен был. Никита тогда с ним фотографом напросился, командировка была на месяц, от агентства новостей…
…Пустая улица, вода журчит из раздолбанных водопроводов, коты орут, как оглашенные. И они с Чижом, два идиота под южным небом в городе Н, где гортанная речь, а звезды злы и огромны, как блюдца. Где эхом войны — мины в домах, в тех странных домах, где вперемешку слепые глазницы выбитых стекол и стеклопакеты с дымами буржуек.
И дом. Вернее, уже не дом, а обрубок. Дурацкое это пари, рулетка гусарская, после которой он намертво бросил пить… Он да Чиж, оба пьяные в дым, хихикают и идут. Туда…
