Макс Фрай - Я иду искать
– Надо же, как вам всем вдруг припекло, – вздохнул Иллайуни. Зачерпнул горсть песка и швырнул его в небо.
Я зажмурился, приготовившись к песчаному дождю, но вниз не упало ни крупицы. Исчезли, растворились или улетели ввысь, кто их теперь разберет. Тоже, надо думать, кейифайская магия, бессмысленная и беспощадная. В смысле бесполезная и безопасная.
Ну или просто ловкость рук.
– Всем – это кому? – спросил я. И тут меня наконец осенило: – Айса?..
– Ну а кто же еще. Нынче вечером, когда я попросил тебя уйти, Менке прибежал ко мне с ее вопросами.
– И что ты ответил?
– Я попросил Менке передать девочке, что они с Карвеном большие молодцы. Хотя сам думаю, что просто беспечные дурачки, но тут ничего не поделаешь: дети есть дети. Я не смог стать для них хорошим учителем, и не мне теперь их бранить. Меня даже тронуло неожиданное стремление применить на практике крохи усвоенных знаний. Но я, конечно, посоветовал им унести дело своих рук как можно дальше от этого вашего Сердца Мира, дарующего силу всему подряд. Смерть – не игрушка. Нельзя соваться к ней без должной подготовки, да еще и с этим вашим грубым угуландским колдовством. Последствия могут быть непредсказуемы. Даже не представляю, какие именно. Предпочел бы и дальше ничего об этом не знать.
– Получается, ты сказал им примерно то же самое, что я услышал от Сотофы.
– Не знаю, о ком речь, но рад, что вы сами пришли к такому решению, потому что Айса, как мне показалось, не горит желанием последовать моему совету. Во всяком случае она еще несколько раз просила Менке уговорить меня подсказать ей какой-нибудь другой выход.
– Такой, чтобы сновидцы, которых они с Карвеном спасли, остались живы? Я хочу ровно того же.
– Тебе-то до них какое дело? Девчонку легко понять: она сама их лечила, ей жаль своего труда. Мне на ее месте тоже было бы жаль. В таких случаях обычно говорят об ответственности знахаря, но я предпочитаю называть вещи своими именами: никому не по нраву тщетность усилий. Но тебя это не касается.
– Меня все касается.
– Ишь какой, – хмыкнул Иллайуни. И, помолчав, примирительно добавил: – Ну, может оно и правда так. Но зачем тебе эти люди?
– Люди? – переспросил я. – Да так, низачем. Вряд ли вообще дело в них.
– А в чем же?
– В том, что я влюблен. Как говорится, по уши. Страстно и самозабвенно, А также нерасчетливо и беззащитно. Должны быть еще какие-нибудь убедительные наречия, но сейчас ничего не приходит в голову, придумай их сам.
– Ого! – удивился Иллайуни. – Влюблен? По тебе, вроде, не скажешь.
– В жизнь.
– Это больше похоже на правду. Но что с того?
– А то, что «люблю» для меня означает: «играю на ее стороне». Как минимум, желаю ее повсеместного торжества. Я – деятельный псих, а не мудрый созерцатель. Мне важно, чтобы жизнь постоянно побеждала смерть. Желательно, сама, но можно и с моей помощью. Такая вот форма жажды власти над миром, без которой, говорят, нечего делать в магии. На мой взгляд, вполне безобидная форма, что-то вроде страсти к садоводству. Только при этом можно не копать. Именно то, что надо. Я, как и ты, ленив.
– Вот это, я понимаю, аргумент! – одобрительно сказал Иллайуни. И снова швырнул вверх горсть песка.
Я даже зажмуриваться не стал, думал, песок исчезнет, не долетев до земли, как в прошлый раз. Но в этот момент мне на голову обрушилась – не какая-то несчастная пригоршня, а целая песчаная дюна. Или вообще все пески побережья Ариморанского Моря, трудно вот так сразу сказать, когда ты погребен заживо и ясно понимаешь, что это совсем ненадолго. Состояние «заживо», я имею в виду. А все остальное – это как раз вполне навсегда.
Можно сколько угодно рассуждать о беспомощности, эти разговоры ничего не стоят. Мы ничего не знаем о настоящей беспомощности до тех пор, пока не встретимся с ее совершенной формой: полной невозможностью сделать вдох. Это было настолько невыносимо – само по себе, еще до начала настоящих физических страданий, что я не смог согласиться с происходящим. Просто твердо решил, что со мной этого не случилось. Не могло случиться. Мало ли что спросонок померещится. Особенно, когда рядом сидит ухмыляющаяся ведьма, злой мальчишка, усталый мужчина, ослепительный, хохочущий старый кейифай.
– Отлично! – воскликнул Иллайуни, – Слушай, просто отлично!
– Дурацкие у тебя шутки, – сказал я, поднимаясь на ноги. – И рискованные. Обычно я дорого продаю свою жизнь. Мог бы с перепугу вообще весь Уандук спалить к вурдалакам. Было бы жалко. Хороший, красивый материк…
– Как ты это сделал? – нетерпеливо спросил он.
– В таких случаях принято говорить: «отменил усилием воли». Но мне кажется, это не совсем точно. По-моему, происходящее само отменилось от моего несогласия с ним. Не вынесло такого неуважения. Это ты что, меня проверял?
Иллайуни развел руками.
– Получается, проверял. Хотя на самом деле, собирался просто сбить с тебя спесь. Подержать в таком состоянии минуту-другую, пока не потеряешь сознание, а потом отменить наваждение и сказать: тебе нечего противопоставить даже этой жалкой иллюзии, а собрался иметь дело с настоящей смертью… Впрочем, признаюсь по секрету: на самом деле это и была настоящая смерть. Моя.
– Твоя?! Но ты же бессмертен.
Я был так потрясен его откровенностью, что почти перестал на него сердиться. А ведь еще толком не начал. И планировал посвятить этому приятному занятию как минимум ближайшую сотню лет.
– Кейифайи могут считаться бессмертными только в сравнении с прочими живыми существами, – сказал Иллайуни. – Ты все-таки не забывай: ни один Мир не вечен, любая реальность имеет свой срок. «Очень долго» не означает «бесконечно». Поэтому каждый из так называемых бессмертных носит в себе маленькую смирную смерть, которая спокойно ожидает своего часа, чтобы помочь нам умереть вместе с Миром, когда придет его срок. Меня, как ты мог убедиться, однажды погребут пески. Вернее, такое могло бы случиться, если бы я не выпустил свою смерть на волю и не приручил ее как домашнего зверя. Мы с ней очень привязаны друг к другу. Я даю ей тепло своего тела и ласку, а она помогает мне развлекаться и укрощать непутевых учеников.
– Приручил свою смерть как зверя? И так тоже можно?!
– Как видишь, можно. Хотя мое семейство пришло в ужас от этой выходки. Чего-чего, а ее они мне никогда не простят.
– Почему?
– Да потому что она противоречит изначальной традиции, которую якобы следует чтить. А если называть вещи своими именами, моим родичам просто обидно, что у меня получилось то, чего не умеют они… Ладно, три ветра с ними, вряд ли тебе интересны мои семейные дрязги. И что мне теперь с тобой делать?
– В смысле как меня ими заинтересовать?
– Все-таки ты совершенно невыносимое существо, – вздохнул Иллайуни. – Злишься, обожаешь меня, хочешь узнать все мои тайны разом, заранее скучаешь от необходимости внимательно слушать, задним числом умираешь от страха, дрожишь от надежды, пытаешься отменить обещанный мною далекий конец времен, торжествуешь, предвкушая победу, скорбишь и нелепо шутишь – все это одновременно. Невозможно такое выдержать! Будь моя воля, разделил бы тебя на дюжину человек и встречался бы с ними по очереди… кроме, пожалуй, злого и шутника, они мне здесь ни к чему.
– Извини. Все, что я могу сказать в свое оправдание: я не нарочно таким родился, чтобы тебе досадить. И слушай, осталось совсем мало времени. Я прошел твое дурацкое испытание. Скажи прямо: ты меня научишь?
– Теперь я и сам думаю: занятно было бы посмотреть, каков ты в деле, – вздохнул Иллайуни. И, помолчав, добавил: – Только мне, понимаешь, очень не нравится, что смертей там – сразу пять, одним комом. И освободятся они одновременно. Вот почему я не хочу в это лезть. До сих пор я всегда играл со смертью один на один. Даже вообразить не мог обстоятельства, при которых бывает иначе. И поэтому пока не представляю, как они себя поведут: обрушатся на тебя все сразу, впятером? Или покорно выстроятся в очередь? Или одна смерть достанется тебе, а остальные мирно уйдут к своим хозяевам? Всякое может быть. Я не знаю. Какой из меня учитель, сам посуди.
– Хреновый? – предположил я. – Не беда, все равно лучше, чем никакого. Мне подойдет.
– Да откуда же ты такой взялся на мою голову?! – в сердцах сказал Иллайуни. И резко помолодел на сто тысяч лет, видимо от досады.
– Откуда я взялся – это очень сложный вопрос. На него есть несколько противоречивых ответов. Какой из них верный, я и сам хотел бы узнать. Но официальная версия бьет все карты: я – дикий варвар из Пустых Земель, воспитанный мятежным колдуном. Человек, который ее сочинил, утверждает, будто мой наставник был чрезвычайно эксцентричным типом с тяжелым характером, способный загнать в гроб кого угодно, включая бессмертных. И передал мне этот чудесный дар.
– Оно и видно, – фыркнул Иллайуни. – Ты уверен, что эта версия действительно выдумка? Уж больно похожа на правду! Ладно, дикий варвар из Пустых Земель, давай договоримся так: ты сейчас отправишься домой и что-нибудь съешь, чтобы обошлось без обмороков в самый неподходящий момент. Это обязательное условие.
