Макс Фрай - Карты на стол (сборник)
Елена (говорит устало):
– Котик бедный мой исхудал, слишком долго длится осада, на шесть долгих лет затянулась война, и конца ей не видно, нечем стало тебя кормить. Поделюсь своим молоком, но ни сладких сливок, ни дичи, ни рыбы морской, ни куриной печенки сами давно не ели, и для тебя их нет, прости меня, мой пушистый, совсем плохая хозяйка, ты этого не заслужил.
Кот (думает):
Какие все дураки. Нашла о чем волноваться. Подумаешь – сливок нет! А рыбу я не люблю, всегда ел ее без охоты, желая тебе угодить. В общем, не ной. Забыла, что я охотник? Пойду мышей наловлю, наемся сам до отвала и для тебя с Парисом оставлю одну на пороге. Ладно, ладно, шучу, знаю, мышей ты не ешь, но птицу небось ощиплешь и сваришь, если тебе принесу? Вот и договорились. Мне будет приятно стать старшим в семье – тем, кто приносит еду.
* * *Елена (говорит голосом, потемневшим от горя):
– Серый мой друг, одинокий, как хаос, спокойный, как космос, веселый, как боги, безжалостный ласковый воин, старый мой кот, все закончилось, умер Парис. А мое тело живо, не желает оно каменеть, не сгорает от горя, не рассыпается пеплом, не утекает в землю, как дождевая вода, готово вдыхать, выдыхать, есть и пить, заниматься любовью – без него, а значит без смысла, и это нечестно, неправда. Я – неправда. Притворяюсь живой, а меня больше нет, потому что умер Парис, и жестокосердные боги не желают его воскрешать. Перерезана нить, погашено солнце.
Кот (говорит человеческим голосом, твердо зная, что Елена его не услышит):
– Какие все дураки. Так скорбят об умерших, словно сами здесь навсегда. Опомнись, Елена. Что с того, что умер Парис? Я тоже однажды умру. И ты умрешь – от тюленьих клыков мстящей за сына Фетиды, или повиснешь нагая в ветвях на Родосе, или тихо угаснешь в Ферапне на окраине Спарты, я точно не знаю и знать не хочу, мне, по правде сказать, все равно. Потому что – внимательно слушай, Елена, об этом не скажут тебе ни мудрецы, ни пророки, ни ваши лукавые боги – наша смерть, вернее то, что кажется смертью, происходит не с нами, а с другими людьми, ненадолго задержавшимися на земле, чтобы лить слезы, заламывать руки, посыпать головы пеплом, пировать, заливая вином свое горе и страх, пока мы, отвернувшись от них, продолжаем идти по дороге, золотой, как свет моих глаз, где прямо сейчас, этой ночью, отражается солнце, которое завтра взойдет, хочешь ты того или нет.
Все золото дорог
Из сборника «Большая телега»
Я играю, как будто у меня отпуск.
На самом деле, никакого отпуска у меня быть не может, потому что я свободный художник. Это такое счастливое беззаботное существо, которое, чтобы свести концы с концами, беспорядочно пашет на нескольких работодателей сразу, семь дней в неделю, двенадцать месяцев в году – если повезет. Отсутствие работы нашего брата свободного художника изрядно нервирует, даже когда призрак персональной финансовой катастрофы приветливо машет костлявой рукой из далекого послезавтра, а не из-за ближайшего угла.
Но раз в год я играю, как будто у меня отпуск. Потому что если время от времени не делать паузу, она, чего доброго, образуется в моей жизни самостоятельно. И вряд ли мне это понравится. Даже тому, для кого жизнь не более чем возможность ежедневно спать и видеть сны, приходится что-то есть и оплачивать жилье; в наших северных краях ночевать на пляже можно примерно месяц в году, да и то зябко.
Идеальный отпуск я представляю себе так: выключить телефон, забить до отказа холодильник, опустить жалюзи на окнах, валяться на диване, читать скопившиеся за год книжки, заедая их бутербродами, как в детстве на каникулах, только вместо газировки «Дюшес» пусть будет пиво, от него меня клонит в сон, а дрыхнуть по двенадцать часов в сутки – лучшее, что может случиться с человеком, не способным проспать все двадцать четыре, по крайней мере, если этот человек я.
Но я никогда не провожу отпуск подобным образом. Дай я себе волю, и уже после недели блаженства на пороге появятся всадники моего личного апокалипсиса: отросшее брюхо и черная тоска, которая и без того всегда где-то рядом, только и ждет случая положить на затылок тяжкую длань и забить в грудь тупой осиновый кол. А их в моем сердце и так без счета, добавки, спасибо, не требуется.
Поэтому если уж делать паузу, надо немедленно рвать когти, бежать без оглядки из тихого своего убежища, все равно куда, но в первый же день, потом будет поздно.
«Все равно куда» – это не для красного словца, мне правда все равно. С тех пор, как мне начали сниться зеркальные небеса и золотые мостовые Лейна, я утратил вкус к путешествиям, хотя вполне осознаю их целительное воздействие, и даже испытываю некоторое удовольствие от процесса – не сразу, но примерно на третий-четвертый день это обычно начинает получаться.
Однако заранее захотеть куда-нибудь поехать, нетерпеливо ждать, томиться предвкушением – это у меня больше не выходит, да и черт с ним, пока у меня нет бессонницы, все золото дорог Лейна останется при мне, грех жаловаться.
Поскольку мне абсолютно все равно, где и когда проводить отпуск, я не выбираю ни дату, ни цель предстоящего путешествия. Это довольно увлекательная игра – не выбирать. По меньшей мере два сюрприза гарантировано.
Сначала я не выбираю время отпуска. Это очень просто: я пишу названия месяцев на клочках бумаги, кидаю их в шляпу, хорошенько встряхиваю и достаю один наугад.
Потом я не выбираю место, и это довольно сложный процесс. К счастью, я разрешил себе ограничиться путешествиями по Европе, иные континенты мне, прямо скажем, не по карману, а с тех пор как все авиакомпании сдуру запретили курить в самолетах, я окончательно перестал об этом сожалеть. Три-четыре часа без сигареты – пустяки, но больше – это уже серьезное неудобство. Я многое могу вытерпеть, просто не одобряю пытки, особенно платные – даже со скидкой.
В любом случае, Европы мне более чем достаточно, сотни длинных человеческих жизней не хватит, чтобы объездить ее вдоль и поперек. Я купил подробнейший атлас – восемь тысяч двести пятьдесят населенных пунктов, алфавитный указатель которых прилагается в конце и занимает чуть ли не больше страниц, чем карты. Потом тщательно сосчитал и пронумеровал все города в списке. В процессе, конечно, кое-что невольно запомнил, этого не избежать. Например, что первым номером значится датский городок Аабенраа, а тысяча девятьсот шестьдесят девятым, то есть, соответствующим году моего рождения – Эдинбург. Апокалиптическое шестьсот шестьдесят шесть – это у нас маленький Батайск возле Ростова-на-Дону; прославленное Шахразадой тысяча и один – совсем уж крошечный Болбек в Нормандии, а Риге, где я, собственно, купил атлас, назначен номер пять тысяч девятьсот восемьдесят четыре. И так далее.
Поэтому называть число наугад самому было бы нечестно. В таком деле требуется кристально чистая игра случая, без малейшего шанса хоть как-то повлиять на результат. Для подобных целей шарманщики заводят попугаев, а у меня есть Эдо. Единственный друг юности, связь с которым я до сих пор не потерял, хотя шансов было немало, телефонных номеров мы оба с тех пор сменили – не сосчитать.
Эдо как раз такой специальный полезный человек, которому можно позвонить в любое время суток, попросить: «Скажи число от одного до восьми тысяч двухсот пятидесяти», – и услышать в ответ: «двадцать семь», или «три тысячи четыреста восемнадцать». И ни расспросов, ни комментариев, ни смешков, ни единого удивленного междометия. В прошлой жизни он наверняка был любимым попугаем нескольких поколений королей шарманщиков, а как иначе объяснить такую безупречность.
Время и место будущего отпуска я определяю в декабре, незадолго до Рождества, чтобы заранее подготовиться к полной остановке колеса, в котором я кручусь весь год, и предупредить о грядущей паузе всех заинтересованных лиц. Прежде я не любил и не умел планировать свою жизнь, а теперь, когда она почти утратила вкус, соль и смысл, гляди-ка, научился, сам не заметил, как это произошло.
На этот раз я вытянул из шляпы бумажку с надписью «июль» и, честно говоря, приуныл. В прежние годы судьба была ко мне более благосклонна, отправляла в отпуск то в феврале, то в апреле, то в сентябре. И вдруг июль, высокий сезон, черт бы его подрал. Понятно, что билеты и гостиницу я могу забронировать заранее, но это не избавит ни от табунов товарищей по несчастью, ни от непомерно высоких цен, ни от адской жары, если только милосердная судьба не отправит меня куда-нибудь в Исландию, или в Норвегию… А почему бы, собственно, нет?
