Елена Белова - Новая реальность
Димка тоже хотел быть Стражем. Папа даже стал его учить потихоньку… еще тогда… И он, конечно, хочет защищать. Лёшку, Зайку мелкую. Маму. Да всех. Ведь прорывы сейчас стали чаще. Словно что-то гонит пришлых демонов из их прежнего мира. Надо защищать. Только…
– Дим?
В голосе младшего удивление, но Димка правда не знает, что ответить. В последнее время он слишком часто навещал Свод. Слишком внимательно смотрели на него люди в белых рубашках. Дим не знает, возьмут ли его в Стражи.
А хочет он этого вообще?
– Я не знаю…
– Вадим Соловьев? – возникший прямо посреди комнаты молодой Страж был строг и неприветлив. Лёшка быстро встает навстречу:
– Димка заболел. Не трогайте его сегодня.
Не надо им ничего говорить. Для них это – не причина.
– Болен? – Страж как-то разом оказывается у кровати, всматривается. Глаза пристальные и цепкие. Дим с трудом выдерживает этот взгляд. Так хочется закрыть глаза и не шевелиться. Совсем.
Лоб горит, губы горят, а в груди словно лед царапается. Надо было сказать, чтоб молчал. Лёшка не понимает, почему Дим не хочет ничего Стражам говорить про болезнь. Почему этот жар и холод достают старшего брата недолго, всего три-четыре часа, но часто, почти каждый месяц… и почему он не хочет помощи. А ему в такие дни хочется только молчать, потому что откуда-то накатывает злость, холодная, противная. И он врет Лёшке, что это просто осложнение после простуды… пройдет. Оно правда быстро проходит. Обычно.
Но что сейчас скажет Страж?
И почему он стоит рядом с Лёшкой? Непонятно, но почему-то Диму это не нравится… совсем. Что им надо от брата? Но Страж просто трогает Лёша за плечо.
– Сбегай-ка за водой, малыш. Сейчас мы поставим твоего брата на ноги.
Мелкий сияет и испаряется.
А Страж присаживается рядом.
– Очень плохо?
– Какая разница?
– Прости, Вадим. Мы просто… очень спешим.
– Что случилось?
Вопрос повисает в воздухе – вернулся Лёшка с Димкиной любимой чашкой. Страж не глядя проводит над ней ладонью и протягивает резко потеплевшую воду:
– Пей. И вставай.
– Да что случилось?
– Прорыв. На этот раз удалось захватить пленного.
…Стена разошлась, как занавеска, и Страж коснулся плеча, показывая, куда пройти.
Светлая, очень светлая комната. Темный изогнутый камень у стены. И на нем – человек. Нет… не человек. Он повернул голову… серая кожа и красноватые глаза, которые словно вышли из кошмарного сна.
И что-то кольнуло в груди, шевельнулось, тяжело заворочалось… холодок. Холодок, который… Нет. Нет, пожалуйста, не надо! Не сейчас!
Страж что-то сказал – он не услышал. Он смотрел только на серого. Серого…
– Ссои ша? – шевельнулись бледно-серые губы.
Шаман?
Дима шатнуло. Как он… откуда он это узнал?!
Я не хочу, не хочу это знать!
– Ссои ша? Антэски симэ?
Шаман пришел за мной?
Ледяная колючка словно прострелила плечо, пронеслась по крови, острой иголочкой ударила-ужалила в сердце.
Свод Небес Дим в тот день покинул не скоро. Когда он упал (вот же позорище, как девчонка из кино!), Стражи додумались вызвать маму… так что очнулся он под скандал. Мама разносила Стражей, те виновато что-то объясняли. Кажется, что они предприняли все меры безопасности, что такого не должно было случиться, что они недооценили глубину перенесенной мальчиком моральной травмы… и еще что-то, и еще.
Стражи честно извинялись, и Дим правда верил, что они не хотели плохого. Но он все равно не останется здесь. Даже для лечения.
Домой. Пожалуйста…
Ему было страшно. Страшно как никогда в жизни, хоть «холодок» сейчас молчал.
Домой. Подумать, что теперь делать.
«Холодок», нет, не «холодок» – холод, лед! Он не просто так шевельнулся – он узнал своего.
Он и дома очень тихий. Такой тихий, что мама что-то почувствовала.
Заподозрила.
Присела рядом, обняла.
Держит.
– Ну, Дим, подними голову. Все будет хорошо.
– Правда? – Он старается улыбнуться, но губы как чужие.
– Правда, – какие у мамы глаза – покрасневшие, заплаканные, но ласковые, – правда-правда, все будет хорошо. Ты же слышал, они больше не будут тебя вызывать без твоей просьбы. Только если сам захочешь. Мы так решили. Все будет хорошо, Дим.
– Да. Спасибо.
Он старается верить. Послушно ложится отдохнуть, закрывает глаза, улыбается в ответ на мамино обещание приготовить к вечеру «пир горой» с его любимым тортом «Графские развалины». Если б можно было все исправить тортом.
Он не знает, что делать.
Рассказать? Но что? Что ему стало плохо и показалось, что он знает этого серого? Что раз в два месяца у него поднимается температура, а в груди словно появляется второе сердце? Только холодное и противное. Рассказать?
И остаться в Своде надолго. Может, и навсегда.
Промолчать?
Ведь ничего же не случилось. Он же мог все это время удерживать на привязи и «холодок», и приступы злости? Значит, и дальше сможет. Только надо, чтоб никто не узнал.
– Лёш.
– Мм? – Глаза десятилетнего братишки отчаянно слипаются, но он все еще упрямо смотрит в дурацкий учебник. Да-а. Глядя на мучения Лёшки с историей и кодексами, Димка может только радоваться, что его в Стражи не берут. Ну их. Дим как-нибудь проживет и без кодексов, и без Свода. Только младшего жалко. Скоро одни глаза останутся. Особенно если все это старание – зря. На первую ступень обучения младшего Соловьева приняли (почти всех берут – зубрить кодекс и историю можно запросто, Стражам не жалко), а вот дальше – неизвестно, возьмут, не возьмут. Сейчас с прорывами затишье, уже года полтора как ни одного не было.
– Спускайся, пора ужинать.
– Угу.
– Бросай свои учебники, слышишь? А то утоплю их в… – История вылетает из рук братца и прыгает на стол. – В варенье!
– Дим! – поднимает голову слегка рассерженный Лёш. – Дим, сзади! Падай!
Дим бросается на пол, не думая и не рассуждая. Свистнувшие над головой стрелы с глухим звуком ударяют в стену. Левое плечо обжигает огнем… Попали! Перекатиться и отшвырнуть – кто там сзади? Чья тень ложится рядом? Незваные гости.
Правая рука уходит в замах – а их, оказывается, пятеро. Троих сбивает с ног и катит по полу, а двое… двое успели уйти с прицела. Рвутся к Лёшке. Стоять! Стоять, подонки!
А левая рука повисает неживым грузом, и дома никого, только они… и эти.
Лёшка как-то исхитряется отшвырнуть своих и уйти от стрел. Взлететь, пропустив их под собой.
– Дим, держись! Осторожно.
Осторожнее, они встают. А голова кружится. И перед глазами – какая-то темная сетка… дрожит и слоится. Сеть? Они сеть достали? Опять – кому-то в лапы. Ну нет! Огонь от яда на стрелке доползает до груди… и «холодок» взрывается. Это так, словно его окатывают ледяной водой. А следом за пронзительным ледяным холодом приходит жар.
Плещет горячим в лицо. Рвется рычанием из горла. Поднимает руки ладонями вперед.
И приходит огонь…
Это случилось перед рассветом.
Дим проснулся и быстро сел на постели, не понимая.
Что такое?
Что его разбудило? Может, снова незваные гости? В доме было тихо. Даже мама с отчимом еще не вставали. За окном еле-еле светает, все серое-серое, как толченая полынь.
Что ж заставило так… ощетиниться? Словно рядом – та мерзкая тварь из другого мира, которую он по дурости вызвал в день рождения Лёшки (братишка тогда ослеп на несколько дней)… И по крови снова бегут знакомые иголочки… холод-жар. Почему проклятая ледышка снова проснулась?
«Ледышка» отозвалась злобной колючей болью, и, хватая ртом воздух, Дим падает на подушку. В ушах шумит, комната странно плывет перед глазами – сквозь узорный ковер словно прорастают чужие фигуры – серокожие… один, два… пять… двенадцать.
Шум рассыпается на слова – почему-то знакомые.
– Прячь след. Прячь, пока не почуяли!
– Не могу! Сил мало.
– Прячь! Не жалей. Сейчас найдем кого-нибудь из местных. Подпитаешься.
Что?!
Подпитаешься, подпитаешься… Шипящие голоса с резкими интонациями … Раненая память, кое-как залеченная, дрожит под напором нового-старого-страшного… и сдается. Воспоминания взвились метельным вихрем, злым ранящим хороводом, показывая невидящие глаза мертвого отца… тянущуюся к лицу чужую руку… горячую боль и чужое удивленное лицо… серое, серое, серое! Вскипающая между ними сила, которую чужак тянет и смешивает, сила, которую отнимают, слабость и боль. И ниточка упрямства… отчаянного, железного, последнего… ты ничего не получишь, гадина, ты-меня-не-получишь! И руки, леденеющие от вернувшейся силы, смешанной с чужим холодом.
Дим хватается за спинку дивана, чтобы не упасть – груз вернувшихся воспоминаний давит на плечи, сжимает виски.
Так было… так тогда было.
Он тоже был «подпиткой», поэтому и не убили сразу. Он тоже. Только он не дал себя съесть, не отдал магию… отнял обратно, захватив и чужое.
