Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц
Кейрен сжал кулак и сунул перстень в карман.
Отец разозлится… матушка расстроится… но Райдо прав, хватит уже.
– Дорогой, – леди Сольвейг позволила себе нахмуриться, выражая высшую степень недовольства, – мы почти опоздали.
– Мне жаль.
Вежливая ложь. И полупоклон. Ей. Дамам. Мать Люты в винном бархатном платье. Сама невеста, привычно-мрачная, напудренная сверх меры, словно под этой пудрой ее матушка пыталась скрыть разочарование. А что, еще немного, и нарисуют новое выражение лица, только тоску в глазах не спрятать.
Леди Сольвейг морщится.
– Дорогой, где ты был? – Вежливый вопрос предвестником холодного отчуждения, с которого начинается ссора. Впрочем, когда это матушка снисходила до ссор? Она держала оборону ледяными взглядами, идеальными манерами, собственным совершенством, до которого прочим было не дотянуться.
– В морге, – не стал притворяться Кейрен.
– Служебные дела? – Матушка укоризненно покачала головой. – Мне казалось, что тебя должны были…
– Матушка, мы разве не опаздываем?
Приподнятая бровь. Взмах ресниц. И рука невзначай касается прически, словно проверяя, не выбился ли непослушный локон.
О нет, разговор не закончен: отложен на время. Не при посторонних, пусть они – уже почти родня, но это «почти», зыбкое, толщиной в волос, не позволяет нарушить представление об идеальной семье.
– Что ты делал в морге? – не переставая улыбаться, спросила Люта. – Кого-то убили, да?
– Да.
От нее пахло цветочной пудрой.
И волосы, закрученные тугими буклями, гляделись неестественно, да и сама она в бледно-розовом платье из переливчатой, какой-то хрустящей с виду ткани была похожа на фарфоровую куклу. Кукла замолчала, приняв руку. Позволила проводить себя да экипажа и уже там, спрятавшись от настороженного взгляда леди Сольвейг – матушка явно не доверяла будущей невестке, – выдохнула:
– Я ее боюсь.
– Кого?
– Твою мать… она вся такая…
– Идеальная.
– Точно, идеальная. А я – нет.
– Ты живая.
– Пока да. – Люта поерзала на сиденье, сунула пальцы под корсаж и, резко выдохнув, попыталась его подтянуть вверх. – Жуткое платье. Тебе оно нравится?
Кейрен пожал плечами: честно говоря, ему было все равно.
…та девушка в морге с длинными рыжими волосами, которые остригут несмотря на все запреты, была нагой.
– Мама считает, что должно бы понравиться. – Люта вздохнула и попыталась расправить кружева, чтобы прикрывали чересчур уж смелый вырез. – А я себя голой чувствую. Или дурой. Или голой дурой… круглой.
Она шмыгнула носом и часто-часто заморгала, сдерживая слезы.
– Не будет свадьбы. – Кейрен вытащил перстень.
– Что?
– Если ты, конечно, не передумала…
Люта отчаянно замахала головой, и накрученные букли заплясали.
– Случится скандал. – Кейрен оперся головой о стенку экипажа. – Обвинят, конечно, меня, но и твоя репутация…
– В задницу репутацию, – выпалила Люта и покраснела, она и рот прикрыла ладошкой.
– В задницу… ты, главное, больше не делай глупостей. Сбегать не надо, но если вдруг понадобится помощь…
– Я знаю, где тебя найти. Ты же к ней уйдешь, да?
– Да.
…если отыщет. Он не настолько хороший нюхач, а человека среди людей найти – задача почти непосильная. Но Кейрен справится. И Райдо прав был, советуя разбить город на сектора.
Работать по ночам, когда активность падает.
…жаль, ему пришлось уехать, но он обещал, что вернется.
– А в морге ты…
– Просто работа. Ничего важного…
…но лишь еще одна девушка, условно подходящая под описание. Седьмая, кажется… семь девушек за семь дней. И Таннис все равно жива, иначе он бы почувствовал.
Огни Королевского театра пробиваются сквозь занавески. Широкая аллея, экипажи, конное сопровождение и непременные факельщики, которые – дань традиции.
Живые скульптуры.
Вызолоченный скрипач на постаменте и серебряный флейтист. А музыки не слышно за голосами. Ныне не премьера, но… мисс Вандербильд блистает.
Хороший повод.
– Дорогой, – матушка смахивает с лацкана пиджака невидимую пылинку, – ты выглядишь усталым.
Неуместно усталым. И явно не желающим раскланиваться с общими знакомыми. Пустые разговоры, а время уходит. Из десяти секторов Кейрен проверил семь. Каждая ночь выматывала, у него едва хватало сил на то, чтобы доползти до кровати. Несколько часов сна. Рассвет, с которым он пробуждается, хотя мучительно, муторно хочет спать.
Тяжелая голова.
Новый день. И ожидание ночи.
В ложе Кейрен, кажется, все-таки заснул, поскольку видел перед собой ту женщину с разбитым лицом и рыжими длинными волосами. Разбудило осторожное покашливание отца.
– Я… – Кейрен чувствовал, как от голоса несравненной мисс Вандербильд раскалывается голова. – Выйду ненадолго…
Перстень жжет карман. И душно, невыносимо душно, снова. Оказавшись в коридоре – музыка продолжала звучать, надрывно, надсадно, будоража дурное, – Кейрен прислонился головой к стене. Он стоял долго и, вдруг решившись, направился к холлу.
Сегодня он не выдержит разговора с матушкой.
Сорвется. И потом станет мучиться и срывом, и ее обидой. Обиды все равно не избежать, но не сейчас. Побег глуп, но отец поймет. И потом, хотелось бы верить… нет, разозлится, конечно. И Сурьмяные затаят обиду, но все решено.
Кейрен не отступит. Его ждет восьмой сектор…
…и Таннис.
Здесь?
Бред?
Явь.
– Я тебя жду. – Неловкая, виноватая улыбка.
…пурпурное платье, чересчур оголенное. И палантин из чернобурки, который на мускулистых плечах смотрится смешно, нелепо, как и вычурное, слишком массивное ожерелье.
– Я… давно тебя жду. – Она мнет перчатки, длинные, кружевные и…
Откуда взяла? Палантин? Ожерелье? Браслет крупный, тяжелый, с кабошонами?
– Здравствуй…
Ее окружает плотное облако духов, от которых першит в носу.
– Погоди. – Таннис отступает. Танец для двоих, и в нем она вновь убегает. – Кейрен, мне жаль, но… не надо больше меня искать.
– Я тебя нашел.
– Нет, Кейрен, не нашел. Я сама захотела тебя увидеть.
Нервный голос, дрожащий. И смотрит куда-то за спину, но Кейрен обернулся, убеждаясь, что за спиной – пустота.
Мисс Вандербильд поет соло.
– Ты должен понять, что все закончено.
Для кого? Ей не идет это золото. И платье. К чему подобный вырез? Красное кружево, которое…
– Я нашла другого… покровителя. – Она давится этим словом, но все же выговаривает. И подбородок задирает гордо, демонстрируя украшения. – Если уж продавать себя, то за хорошую цену.
– Таннис…
– Тебя ждут. – Она не позволяет прикоснуться. – И меня тоже. Мне не следует отлучаться надолго…
…и снова этот взгляд за спину. Но уйти Кейрен не позволит.
– Пусти! – Она пытается вырваться, но как-то… несерьезно. Изгибается, отталкивает, но… – Кейрен, пожалуйста… ты не понимаешь!
Шепот. И сквозь духи пробивается такой знакомый запах земли.
– Тише…
Пальцы к губам, и рычание получается сдержать.
– Отпусти меня… – Она не спешит убрать руку, растягивая прикосновение до неприличия. – Отпусти… насовсем. У нас с тобой нет и не может быть будущего!
Это сказано громко и не для него.
Для Кейрена – взгляд. И робкая ласка, рисунок от родинки к родинке, как когда-то, сама того не замечая. И в последний момент вдруг спохватывается, отталкивает его, с яростью, с непонятной обидой.
– Я…
– Нет, Кейрен. Я все решила. Уходи. Оставь меня в покое! В конце концов, я имею право…
– На что?
– Бросить тебя. Ты… ты мне не нужен.
У нее почти получилось солгать.
– Таннис! – Этот голос заставляет ее отпрянуть. – Вот ты где… простите, она, наверное, заблудилась…
Ложь. И этот человек в черном костюме, который явно сшит на заказ, знает об этом. Он берет Таннис под руку, – хозяйский, вальяжный жест, – и прижимает к себе.
Сдержаться.
Во взгляде мольба. И страх.
– Освальд Шеффолк, – с улыбкой говорит знакомый незнакомец, и тонкий шрам на щеке проступает четко. – Кажется, мы не были представлены друг другу?
– Увы. – Кейрен очень осторожно пожимает протянутую руку.
Белые перчатки.
Белая манишка.
Белая мертвая кожа, вызывающая воспоминания о подземнике. И глаза, кажется, такие же, блеклые, мутноватые.
– Рад, что мы исправили это… недоразумение. Дорогая, нам пора возвращаться, матушка волнуется. Ты же знаешь, сколь вредно ей волноваться.
Таннис он держит крепко, и обернуться она не смеет.
– Освальд… – Кейрен попробовал это имя на слух. – Шеффолк. Герцог.
Он заставил себя отступить.
На полу лежала красная перчатка, длинная, отделанная черным кружевом. Она пахла духами.
Таннис.
И подземельем… проклятье! Следовало просто взвалить ее на плечо, а не… и что теперь? Ворваться в ложу? Она ведь не признается, что ее удерживают силой. Будет стоять до последнего… скандал… отстранят, и плевать, что отстранят, так и сослать могут.
