Андрей Прусаков - Я – утопленник
Я боюсь и ненавижу Слизня, понимая, что мне с ним не справиться и что закона на него нет, кроме закона силы. И что? Просто ничего не делать, забиться в щелочку и прятаться до конца своих дней. Постыдно и низменно? Пусть. Но быть разорванным на части и сожранным толпой ублюдочных монстров тоже не собираюсь. Гордо идти на плаху – не для меня. Пусть лучше пристрелят при попытке к бегству. Я не герой, не Матросов и не Спартак. Я Слизня боюсь до дрожи. И Упыря боюсь.
Что же делать? В Неву не сунуться, а на суше дожидается Темный. Можно найти какой-нибудь водоем и поселиться, как это сделал Архип, если только там нет какой-нибудь своей нечисти. Или жить дома в ванне. Как же все это глупо! Глупо и ничтожно. Суррогатная жизнь. Но ведь лучше, чем смерть, правда?
Я задумчиво вертел в руках безжалостно вырванную грейдером водоросль. Вот так, росла себе, никого не трогала, пока не явился он. Колыхалась, изгибалась, цеплялась корнями за грунт, но ее вырвали вместе с грунтом. А сдвинуться с места выше ее сил… Чертов замкнутый круг!
– Андре-ей, – пропела за спиной Анфиса.
Помяни черта – и он тут как тут.
– Я знала, что ты здесь. – Русалка села рядом со мной на дно, неожиданно по-пуритански сомкнув коленки и обхватив их руками. – Архип пропал. Ты, должно быть, искал его?
– Искал.
– Недавно здесь машина проходила, дно чистила. Наверное, его и убила. Старый он был, не успел убежать…
Я посмотрел на русалку. Если бы не рассказ спасенного мною утопленника, Анфисе поверил бы самый суровый прокурор, не говоря уже обо мне. Задумчивое, чуть печальное лицо, ясный и кроткий взгляд, ровный, без предательской дрожи голос.
– Что ж, все бывает, – ее голос изменился, приобретя обычные силу и страсть. – Да черт с ним, он свое пожил! Мне тебя жаль, Андрюша, ведь тебе один только день остался.
– Ты-то откуда знаешь?
– Все это знают. – Русалка оторвалась от дна и приблизилась. – Знаешь, что будет, если волю Слизня не выполнить?
– Разорвет? Как Дарью?
– Нет. Не разорвет, если я того не пожелаю. – Ее ладонь коснулась моего лица. Я не отстранился, и Анфиса приняла это за добрый знак. – Слизень меня слушает. Ничего он тебе не сделает…
– Если… – поймав паузу, продолжил я. Давай уж, говори.
– Он даст тебе еще один срок. А там я что-нибудь придумаю. Если не хочешь никого топить – я это сделаю! А ты скажешь, что сам утопил. Согласен?
– Нет, – ответил я. – Не собираюсь никого топить, и не нужно мне таких одолжений.
Анфиса замолчала. Не знаю, что творилось у нее в душе, не знаю, была ли у нее душа, но в этот момент я почувствовал, как в ней что-то изменилось.
– Нет, Слизень не убьет тебя за это. Не убьет, даже если я не заступлюсь… Не такой уж он и страшный, как кажется… Но коли узнает, что ты живую душу из воды вытащил, – тогда разорвет!
Я вздрогнул. Анфиса улыбнулась:
– Не бойся, кто видел это – никому не расскажет. Никто не знает, что ты спас живого. Теперь ты видишь, как я тебя люблю!
Я растерялся, не зная, что и сказать.
– Ведь все равно ты никуда не денешься, Андрей. Судьба у тебя такая. Пропал ты для людей – так живи здесь, со мной. Не нужен тебе никто, и ты людям не нужен – тебе разве Архип не говорил? А ему не веришь, так всякий тебе это скажет. Живым до нас дела нет, и если любил ты кого прежде – забудь. Не пойдет она за тобой на смерть, а если пойдет, то возненавидит тебя за это! Поэтому забудь землю – и не возвращайся туда никогда. Я стану твоей, а со временем мы и на Слизня управу найдем, сами рекой править станем!
Она держала мои руки и говорила так убедительно, что я не мог, не смел ей возразить. Может, снова магия? Соглашаясь разумом, я спинным мозгом чувствовал, что никогда не пойду на то, что она предлагает. Нечто внутри меня было сильнее и логики, и магии.
– Я ничего не хочу, Анфиса! Не хочу жить здесь. Как ты не понимаешь! Да лучше сдохнуть, чем жить, как вы! – сорвался я.
– Что ж ты тогда Слизня боишься?
Вопрос бил наповал.
– Потому что я надеюсь. У меня есть еще время!
Анфиса рассмеялась:
– Какое время? Ты мертв – назад пути нет! А был бы путь – все бы о нем знали! Или у тебя знакомый Иисус есть?
Анфиса хохотала, и ее звонкий смех засыпал надежду тяжелыми, горькими камнями.
– Я никогда не сделаю того, что ты хочешь… Я никогда этого не сделаю! – проговорил я. Хотелось произнести это твердо… получилось не слишком уверенно.
Анфиса вскинулась:
– Дурак! А что тебе остается?
– Пошла ты!
Я отвернулся и поплыл прочь, но Анфиса быстро нагнала. Схватила за руку:
– Куда ты?
Я вырвался. Пусть преследует. Я выйду на берег, и она отстанет. И вдруг почувствовал, как вода сжимается, охватывая упругими путами. Колдовство! Но Архип учил не зря: я произнес нужные слова, рассеивая ворожбу Анфисы. В первый раз она пыталась удержать меня силой – и лишь сильнее я хотел бежать от нее.
Я услышал досадливый вздох. Что, не так легко взять?
– Стой! Ты не уйдешь к ней! – крикнула русалка.
Посмотрим. Я выплыл под мостом у Мельничного ручья и, прошептав заклятье, выбрался из воды. Где-то наверху шумят проносящиеся по улице машины, слышатся звуки огромного города. Мои ступни ощущали траву, землю и мелкие камешки высокого склона. Земля под мостом была нечиста и изгажена мусором, но я с упоением ступал по ней – так опостылела мне вода.
– Ты вернешься или умрешь там!
Здесь, в нише под балками, была спрятана одежда и ключи от квартиры. Видя, что вокруг никого нет, я снял заклятье и быстро оделся. Анфиса провожала меня взглядом, не выходя из воды. Ее тело уже не манило – отталкивало близостью к чуждому мне миру, ее красота была ложью, ее жизнь – не жизнью, а существованием белковых тел…
Я стал взбираться по насыпи и услышал вослед:
– Вернись, Андрей, я не хочу, чтобы ты умер! Упырь охотится за тобой!
Я остановился.
– Откуда ты знаешь?
Анфиса стояла в воде, не решаясь идти за мной.
– Знаю. Он убьет тебя!
Ха. Думает: напугает Упырем, и я останусь в Неве, боясь и нос из реки высунуть. Только тогда я и стану настоящим мертвецом.
– Знаешь, говорят: жизнь – опасная штука. Я не думал, что и смерть тоже… Прощай. Привет Слизню. И передай, что я больше не его слуга, а он – не мой хозяин.
Отвернувшись от русалки, я вскарабкался по берегу наверх. Преодолеть пять метров крутого склона было нетрудно, но я чувствовал не тяжесть подъема, а тяжесть своего решения. С каждым шагом я отдалялся от реки, моей защиты, и бывшего покровителя Слизня. Отныне я свободен… и беззащитен. Я один. Я сам по себе, и это, черт возьми, здорово!
Я прошел по мосту, глядя на мутную воду. Анфисы там уже не было. Да, пожалуй, я не смог бы озвучить свое решение в лицо Слизню, но это и не важно. Жизнь – не театральное действо, что бы там ни говорил Шекспир, красивых поз и монологов в ней мало. И то, что я сделал, равнозначно плевку промеж глаз водяному владыке. Я все-таки не трус. «Да, я не трус, я труп», – невесело подумалось мне.
Другой, быть может, скорее бы принял правила игры и использовал новые способности на полную катушку, но я не такой. Можно назвать это стержнем, можно инерцией, но что-то сидит во мне, что-то внутри не дает смириться с тем, что я вижу и чувствую, став живым мертвецом. Этот мир живет по своим правилам, но я не желаю играть по ним.
…Ночь длилась медленно и жутко. Я почти не спал, прислушиваясь к каждому звуку, без конца пил, а в скользящих по стенам теням мерещились посланники Слизня. От дневной удали не осталось следа, ночь высосала остатки мужества, и шелест проносящихся мимо дома машин напоминал шипение рассерженных и готовых ужалить змей. Стыдясь своей трусости, я дождался, пока соседи уснут, и тщательно закрутил краны на кухне и в ванной, чтобы речные твари не просочились сквозь них. Я даже не мог вспомнить, сколько дней мне осталось до сороковин, и эта мысль не вызвала во мне беспокойства. «Когда я стану таким, как они, – думалось мне, – может, и их ненависть ко мне исчезнет?»
И еще я думал о Юле. Как открыться и стоит ли? И как примет она мои сумасшедшие слова? Я пытался представить ее на моем месте, но быстро понял, что стремлюсь угодить и подстроиться под радужный хеппи-энд, на самом деле все будет совершенно иначе. И дурацкие мысли о том, что Юлька станет безутешно горевать по мне и никогда не выйдет замуж. Что я, как персонаж известного фильма, стану оберегать ее от потусторонних сил и полтергейстом выстукивать признания в любви… Все это заслонила самоуверенная улыбка Анфисы и слова: «…ты никуда не денешься, Андрей, судьба у тебя такая…»
Ненавижу слово «судьба»! Всегда его ненавидел. Есть в нем что-то рабское. И корень от слова «суд» – словно тебя осудили, даже если не знаешь, за что. Ах да, ведь все мы от рождения грешны! Так, кажется, утверждают попы? И получается, что тянем мы судьбу от младенчества до смерти и рожденный быть повешенным – не утонет… Вот черт.
