Юля Лемеш - Дверь
Теперь мы вдвоем стояли рядом со стариком.
– Пора, – я рассталась с фонариком и отошла на шаг, чтобы мне им глаз не подбили.
– Подношение принято. Теперь можешь выбрать из всего что захочешь, – довольным голосом пояснил старик.
Вот незадача – а что мне тут может пригодиться? Я посмотрела на учителя, надеясь на совет, но он неотрывно пялился на корзинку, в которой только что исчезло его кольцо.
По мне лучше взять что-то небольшое и легкое – чтоб не тяжело было. Горшок? Так он разобьется в пути. Стекло тоже хрупкое.
– Быстрее! Она сейчас в землю уйдет! – выкрикнул учитель, схватил горшок и пулей выскочил за дверь.
Я, не задумываясь, взяла какую-то закорючку с полки, сказала «спасибо» и кинулась за ним следом.
Тоник и Пиксель выглядели разочарованными. До них дошло, что в лавке, которая с чмоканьем ушла во влажную землю, можно было поживиться.
– Я был уверен, что ты возьмешь метлу, – вызывающе сообщил Тоник.
– Зачем? – на мой ответ сразу было сообщено, какая из меня бы получилась классная ведьма.
Метлы я даже не заметила. И вообще – чего они привязались?
Неужели они и вправду уверены, что на ней можно было бы летать?
– Кто знает. В лавке все предметы волшебные, – буркнул учитель, разглядывая свое приобретение.
Он вертел горшок и так и этак, явно не понимая, что попало ему в руки.
– А ты чем обзавелась?
– Это коготь, – авторитетно уверял Тоник, – погляди у меня кольцо похожее. В кастл-роке покупал. Для прикола.
В моем когте прикольного было мало, зато он был большой. Размером со столовый нож. Ну, может быть чуть поменьше.
– Знать бы какого зверя ноготок, – задумчиво рассуждал Пиксель.
Ему явно было обидно, что он ушел с пустыми руками.
– Сейчас главнее всего уйти. Мне это болото не нравится. Тут топь непролазная. Ночью к нему даже подходить опасно.
– Ерунда. Обычное болото. У меня бабка в таком клюкву собирает, – Пиксель был явно в дурном расположении духа.
– Не знаю, что собирает твоя глубокоуважаемая материна мать, но явно не то, что водится в этой трясине. Сейчас еще, куда ни шло – тишина. А вот в предзимние дни они стонать начинают, а поднимаются всего раз в год. И только ночью при половинной луне.
Мы быстрым шагом удалялись от болота, поднимаясь все выше по склону, а учитель рассказывал про какую-то стародавнюю войну, в которой победители согнали побежденных в топь и не давали им выбраться.
– Но справедливость есть даже после смерти. Теперь они все вместе там покоятся. Но раз в году, в канун того побоища, всплывают и тогда хоть на дерево лезь – все одно не спасешься.
– Одну минуточку, – Тоник развернулся и, не обращая внимания на наши окрики кинулся к болоту.
Как оказалось, ему взбрело в голову провести эксперимент. Но это он нам потом сказал. А в тот момент мы видели, как он остановился у кочек, выбрал трясину пожиже и плюнул в нее.
Болото издало горестный стон не тише грома. По всей округе закричали птицы, спорхнули с деревьев и, хлопая крыльями, взмыли в небо. Онемев, мы стояли, ожидая неведомо чего. Тоник начал медленно отступать. Потом оглянулся на нас и поманил рукой. Когда мы приблизились, болото бурлило как суп на большом огне. Но вместо картошки и курятины, в нем колыхались мертвые тела. Местами молочно белые, с зеленоватыми пятнами. Однажды я в придорожной канаве пупсика пластмассового видела, древнего, так он посимпатичнее смотрелся, хотя и с плесенью был на личике.
– Что ты наделал! – шепотом вскричал учитель, словно убивался по горячо любимому цветнику, вытоптанному футболистами.
Болотные газы торжественно вырывались из вязкой глубины, становились зловонными пузырями, громко взрывались. Мы дружно заткнули носы, но долго без воздуха не выдержали и морщились, делая короткие судорожные вздохи.
Кочки плавно потянулись ко дну, исчезая одна за одной. Чахлые деревца и кусты кувыркались вверх корнями и медленно следовали за кочками.
– Это я проверить решил. Клин клином вышибают, ну и все такое, – невразумительно оправдывался Тоник.
Неведомая сила помешивала болотину как чай в стакане. Вонь улетучилась, сменившись запахом мокрой тряпки. И тут вся эта субстанция начала медленно входить из берегов.
От обилия впечатлений, стрик начал надрывно икать. Здоровенный труп, вытаращив белые глаза, вылез из жижи. Открытый беззубый рот словно мечтал поймать мошку, а скрещенные руки вдруг распрямились чуть ли не у самых ног учителя. На мой взгляд, это он очень своевременно сделал – от страха икота прекратилась. Тело качнувшись, накренилось и исчезло.
– Бежим? – спросил Пиксель и тут же ответил, – Бежим!
– Постой. Смотри что творится, – заинтересованность Тоника граничила с сумасшествием.
Топь сдвинулась к центру, обнажив глубокое дно, поднялась как атомный гриб, зависла над своим ложем, а потом рухнула обратно. Нас окатило холодной волной.
– Эээ, куда болото подевалось? – вытерев лицо полой рубахи, спросил старик дрожащим голосом.
Болото сгинуло. Теперь вместо него сверкала гладь чистейшей воды.
– Фиг с ним, с болотом. Куда твои покойники смылись? – Пиксель наклонился, рассматривая дно.
Он ошибся, покойники всплыли чуть дальше. Они выныривали, как пробки, издавая отвратительный чмокающий звук. Больше всего удивляло то, что многие были в одежде, некоторые даже в латах и при оружии.
– А они на нас не нападут? – очень по-детски спросил Тоник.
– Увидим. Все-равно убегать поздно, – философски заметил Пиксель.
Тела сначала плавали разрозненно, потом сбились в гурт, прямо в середине новорожденного озера. Новые покойники подплывали от берегов, сталкивались, налезали друг на друга, образовывая остров. Он рос. Он вырос. Он выглядел кошмарно, но потом, когда стал похож на гору, окаменел.
– Вот, пожалуй, и все, – с облегчением сообщил учитель и промокнул рукой пот со лба.
Мы не успели насладиться видом на обновленное болото – старик истошно заорал «ложись». У него, наверное, чутье на пашаву выработалось – на свой магический измеритель он даже не глянул. Делать нечего – мы грохнулись на землю и закрыли глаза.
Стараясь не думать, я рассматривала запечатлевшуюся в памяти картинку с новорожденным островом. Еще то впечатление. Как пить дать – потомки нам за него спасибо скажут. Станут приводить экскурсии всякие, враки плести, пикники тут устраивать.
– Подъем! – голос у старика временами ну очень уж противный, как у нашего физрука.
По его мнению, остров был напрочь магическим. И он был убежден, что если доплыть до него, то силой воинской на нем подзарядиться можно будет.
– Ну вас, он же в ссоре были, противники, ненавидели друг друга при жизни, – спорил Пиксель.
– Ну и что с того? Смерть всех примирила. А теперь, – учитель смотрел на сальное образование посреди озера как на дело своих рук, – Теперь они упокоились, памятник мы им достойный воздвигли. Теперь они только во благо творить будут.
Дикие, ни разу не рубленные леса, огибали бывшее болото. Первыми шли старик и Пиксель, споря и ругаясь. Спина Тоника выглядела горделивой. Что бы ни болтал старик, волшебство сотворил Тоник.
У меня тоже настроение было приподнятое. Теперь у меня была замечательная книга и коготь. С которым непонятно что делать. Коготь был просто замечательный. Коричневый, пользованный, любой шаман полбубна бы за такой отдал не размышляя. Не птичий, но и не кошачий.
На первом привале я сбегала в кусты и задала книге вопрос. Мне нарисовали дракона. Спасибо огромное – и что мне с этого? Ну да, я спорить не буду, вполне возможно, что у меня завелась драконья запчасть. От которой никакой радости.
Учитель потребовал, чтобы Пиксель развел огонь при помощи зажигалки, в которой по-прежнему обитал таинственный зверь.
– Так огонь жарче горит, – пояснил старик.
– Иди сюда мой славный, мы тебя угощать будем, – Пиксель всем своим видом показывал, что у него есть что-то в сто раз полезнее дедова горшка и моего когтя.
– А если поставить горшок и потребовать у него каши, он даст? – Тоник, по всей видимости, вспомнил какую-то детскую сказку.
Саламандрик кушал забавно. Ждал пока хворостина запылает, потом она становилась как раскаленное железо и только тогда саламандрик откусывал кусочек.
– Мелкий совсем, наверное, у него зубы меняются, – решил Пиксель.
Тонику не давал покоя горшок, он итак и этак его вертел в руках, потом прокричал в него, издав совиное «уху», ничего волшебного не произошло и тогда он приложил его к уху.
– Может он глухой? Говори четче, – посоветовал Пиксель, – Скажи – «каша варись». Но помни, что нужно знать как его остановить.
Учитель постоянно погладывал в мою сторону, наверное, очередного озарения ожидал. А я из мелочной вредности молчала, хотя прекрасно знала, для каких целей можно использовать горшок. Мне не хотелось раскрывать его секрета. Потому что учителю могло придти в голову подслушивать за нами. Ну да, горшок именно для этого и был придуман хозяином лесной лавки. Дурацкое приспособление в полевых условиях, того и гляди разобьется. Но дома я бы и сама таким горшком пользовалась.
