Сергей Недоруб - Севастопольский Дозор
Сев рядом, я потеребил ее волосы, рассыпавшиеся по подушке. Рыжие локоны выглядели совершенно не по-земному. Казалось, они прибыли прямиком с глубинных слоев Сумрака.
– Тьма не равнозначна Злу, – принялся объяснять я уже в который раз. – Так же как и Свет не равен Добру. У нас больше власти, чем думает большинство Иных. Тьма – это скорее Тень. Мы заполняем собой все, до чего Свет не хочет или не может дотянуться.
Анжела смотрела на меня не отрываясь.
– Да, смотри на меня, – сказал я, нежно касаясь ее лодыжки. – Смотри внимательно. Ты можешь сказать, что я – Зло?
Медленно встав с кровати, она обвила мою шею руками. От естественного аромата ее кожи моя голова шла кругом.
– Нет, – шепнула она мне на ухо. – Ты не Зло. Но ты определенно Тень.
* * *Разглядывая билеты чуть ли не на свет, Веда с ликованием запрыгала по ковру.
– Класс! – захлопала она. – Я в театре лет пять не была. А у тебя смокинг есть?
– Смокинг? – Я чуть не выронил видеокамеру, у которой менял батарею. – Я не помню, куда он надевается. О костюмах я не подумал.
– Тогда и не ищи. Пойду в своем прикиде.
– В байкерском, что ли?
– А то!
– Не нужно, Веда. – Отложив камеру, я стал решать в уме поставленную задачу. – Это не подмостки из провинции, это один из старейших театров города.
– Слушай, почему ты мне ни разу экскурсию не устроил?! Ты же старше, чем мой дедушка.
– Да я вообще Питер плохо знаю, – попытался я оправдаться, но понимал, что Веда права. Я особо не думал о побочных качествах моего возраста, вроде принципиально другого детства, пытаясь всячески искоренять из своей речи и поведения все, что молодая девчонка могла бы счесть архаизмом. Как так получилось, что моя подруга – по сути, все еще самый обыкновенный человек – знает от меня все о вампирах и синем мхе, но не имеет понятия, как раньше жилось простым людям?
Вытащив из шкафа черно-фиолетовую куртку, Веда приложила ее к себе и повернулась.
– Нет? – спросила она. – А, ну ладно.
– Добудем и костюм, и, конечно, платье для тебя, – пообещал я. – Скажу сразу: в современных я не разбираюсь.
– У меня с выпускного осталось еще.
– Не надо с выпускного. Просто поедем в «Милано Веру» и там все выберем.
– Ура-а! Только как же я в платье на мотоцикл сяду?
– Так, – нахмурился я. – У нас вроде уговор был…
– Да помню я, помню, – рассмеялась грядущая прорицательница четвертого ранга, вешая куртку на крючок и захлопывая шкаф. – Не ездить до инициации.
– Веда, это скоростной супербайк. Неподготовленному человеку на таком ездить просто опасно для жизни, если он не профессиональный гонщик.
– Я на нем только до сотни разгонялась.
– В городской черте?
Ее щеки чуть покраснели.
– Ну да, я понимаю, что так нельзя… – сказала она. – Но меня никто не видел, это вообще было ночью.
– Что?!
– Глупость сказала, да? – пробормотала она. – Я честно-честно не буду.
– Видимо, кто-то очень просит «реморализацию», – сказал я угрожающе.
– Обещаю, – она застенчиво улыбнулась и сложила ладошки в умоляющем жесте, – не прикоснусь к «ямашке» до инициации.
– Инициация будет летом, – сказал я.
– На курорте, можно?
– Да.
– Возле Ялты, на закате! Возьмем палатки и двинем на Аю-Даг! И там, при полной луне, при аромате кипарисов и можжевельника, я войду в Сумрак!
Она вскинула руки к высокому потолку, словно репетируя ритуальный танец.
– Никакого мотоцикла до инициации, – повторил я. – Потерпи два месяца.
– Хорошо, – пообещала она, чмокая меня в щеку. – Ты прелесть. Я на кухню. Мороженого принести?
– Да, – сказал я, садясь на стул и крутя билетами на завтрашнее представление. На душе у меня было легко и спокойно.
Не зря Александр назвал меня магом с амбициями. Но в своей охоте за головами он не учел, что есть куча альтернативных путей их реализации. Проведенного с Ведой сумасшедшего года хватило, чтобы мысленно послать московский Дневной Дозор к черту.
На календаре – 11 мая 2015 года.
И, похоже, на завтра мне нужен пиджак.
* * *Большой Драматический театр на Фонтанке встретил нас кучей огней – ремонт в нем сделали на славу. У входа стояло несколько дорогих машин и три автобуса с характерными опознавательными знаками.
– Смотри, – обратила мое внимание Веда, положив пятерню на стекло такси, в котором мы ехали. – Детей привезли. По ходу, мы единственные как на свадьбу вырядились.
Положив руку на ее колено, я коротко его сжал и отпустил, словно наслаждаясь прикосновением, которого в театре буду лишен.
– Выключи телефон, – напомнил я. – И держи меня под руку, если хочешь. Только не размахивай собственными.
– Ага. – Она в последний раз посмотрела на себя в зеркальце и убрала его, щелкнув сумочкой. – Ты не будешь ревновать меня к другим мужчинам?
– Обязательно. И отпугивать женщин, которые примутся тебе завидовать.
Само представление прошло почти незаметно. Свежая пьеса современного автора оказалась отличного качества, но, сидя в мягком кресле в костюме, я не мог избавиться от стойкой мысли, что это все я уже видел. Ложи, партер, силуэты, сцену, актеров. Мой собственный возраст будто навалился на меня в одночасье, раздавливая опытом мой относительно свежий взгляд на мир, и я ничего не мог с этим поделать. Лишь сидящая рядом со мной будущая колдунья, столь юная и прекрасная в вечернем платье, утешала мое воображение.
Я не мог ее отпустить. Пусть этот мир рухнет, но я инициирую ее через два месяца, она навсегда застынет в этом образе, и тогда, быть может, я смогу наконец законсервировать во времени себя самого. Поднимая в памяти все яркие моменты своей жизни, я входил во все большее смятение. К концу первого акта пьесы я был полностью утомлен.
– Смотри, – толкнула меня Веда. – Дети что-то волнуются.
Очнувшись от мыслей, я посмотрел на первые ряды. Веда была права – там явно что-то происходило. Дети безостановочно крутились, впадая в полное беспокойство, и воспитатели не могли с ними совладать, лишь цыкали громким шепотом.
Насколько я помнил, дети активнее взрослых реагируют на Силу. Всмотревшись в Сумрак, я похолодел.
На первом слое буйствовал пожар. Синий мох горел так, будто вся энергия этого места стремилась ворваться в наш мир. Неужто прорыв Инферно? И питерские дозорные ничего не заметили?!
– Веда, – тихо сказал я. – Надо уходить. И быстро.
На мое лицо упал кусок штукатурки. Веда дернулась – ее каблук провалился в растущую щель под полом.
Похоже, землетрясение.
– Пошли! – рявкнул я, перепугав соседние ряды. – Уходим, срочно!
Мой голос был заглушен грохотом, когда обрушился балкон правой ложи. Поднялся дикий гвалт – присутствующие кричали так, что зафонили динамики в трескавшихся стенах.
Взмахом руки я вывесил Щит Мага, кляня себя за то, что на Веду я ничего повесить не могу.
– Выведи детей! – крикнула она.
– Я не успею, – ответил я. – Если побежим сейчас, то…
– Выведи их!!!
– Веда! – Я схватил ее и встряхнул. – Это прорыв Силы! Мы ничего не можем сделать! У меня нет права на вмешательство!
Она смотрела на меня, словно видела впервые.
– Что? – произнесли ее губы, и пол под нами разломился надвое.
Пытаясь удержать ее руку, я слишком поздно понял, что делаю это зря – хлещущая Сила сейчас подпитывала энергией меня самого, я запросто мог случайно сломать Веде запястье. Перехватив ее за талию, я принялся тащить ее к выходу, продираясь через поднявшуюся давку. Сзади нас упала роскошная люстра, погрузив площадку почти во тьму.
Загорелись тусклые аварийные лампы на стенах, из которых работала примерно треть.
Я упал, уткнувшись в чей-то ботинок. Тут же вскочив, я повернулся и замер.
Веда лежала между раскуроченных рядов, наполовину придавленная металлическим каркасом полутонной люстры, напичканным осколками стекла и хрусталя. В бедро ей впился угол кресла от «Белло». На некогда чудесном платье расплывалось красное пятно. Веда быстро и часто дышала, глядя на меня с выражением боли на покрытом мелкими порезами лице.
– Выведи их, – прошептала она, прокусывая себе губу насквозь. Ее взгляд затуманился от боли, из груди вырывался кровавый хрип.
Взревев от ярости, я поднялся и выпустил в сторону столпившегося народа Пресс, раскидав взрослых во все стороны. Кто-то заорал – среди них явно были раненые, но мне было не до объяснений. В освободившийся проем зрители принялись просачиваться немного организованнее.
Снова склонившись над Ведой, я схватил ее за руку, ставшую мягкой и безвольной, точно у тряпичной куклы.
– Смотри на меня, – сказал я, касаясь ее лба своим. – Смотри и дыши.
