Александр Мазин - Мой друг тролль (сборник)
– Здесь отличное укрытие, – сказал Карлссон. – За все те годы, которые я тут прожил, ни один человек меня не беспокоил.
Катя отметила слово «укрытие» и опять подумала о киллере.
Некоторое время они оба молчали. Катя заметила, что Карлссон как вошел, так и стоит посреди комнаты.
«Наверно, он не знает, как принимать гостей и что с ними делать, – решила Катя. – Если я – его первый гость за несколько лет…»
Катино внимание привлек старинный буфет. Она подошла к нему, потерла пальцем пыльную стеклянную створку. Внутри что-то тускло блеснуло.
– Можно открыть? – спросила она Карлссона.
– Открывай, – равнодушно сказал он.
Катя с усилием раскрыла дверцы из толстого, отливающего радугой стекла. Внутри стояла посуда. Много. Катя достала из буфета чашку со сплошным синим цветочным узором. Чашка была невесомая; ее стенки, тоньше листа бумаги, сквозили на просвет. Катя перевернула чашку, поднесла поближе к лампе. На донышке имелась надпись золотом: «Императорскiй фарфоровый заводъ».
– Чаем угостить не могу, извини, – подал голос Карлссон. – Плита не работает – дымоход заложен.
«Да тут, наверно, вся квартира набита антиквариатом», – подумала Катя, осторожно возвращая чашку в буфет. Если продать – озолотишься. И никто о ней не знает. Что за удивительное место… Нет, оно не выглядело неживым. Но и живым оно тоже не было. Что-то в квартире Карлссона было неправильно, неестественно. Как будто жизнь в ней когда-то внезапно остановилась. Что-то случилось здесь много лет назад, и квартира эта выпала из мира…
– Тут привидений случайно нет? – спросила Катя.
– Я не встречал, – спокойно ответил Карлссон. – По крайней мере в мою комнату они не заходят.
В комнате снова воцарилось молчание.
– А где твои вещи? – сообразила вдруг Катя.
– Какие вещи?
– Ну… имущество. Нажитое непосильным трудом, – съязвила Катя – ей показалось, что Карлссон над ней насмехается. – Ты же не хочешь сказать, что этот тренировочный костюм – все, что у тебя есть?
– Нет, – после долгой паузы прозвучал ответ хозяина. – Только оно не здесь, а на кухне. Там ларь. В нем – сохраннее. Мыши не доберутся.
«Хоть что-то оказалось у Карлссона как у людей».
– Хочешь посмотреть? – догадался Карлссон. – Пошли покажу.
Они снова, петляя, шли по пахнущему мышами коридору, освещенному только мигающим светом керосиновой лампы. Коридор привел их на кухню – узкое, непроглядно-темное помещение. Карлссон поставил лампу на стол. Из тьмы смутно выступали какие-то шкафы; над Катиной головой зловеще нависал огромный колпак вытяжки, под потолком змеились трубы. Через узкое окно-бойницу свет вряд ли проникал даже солнечным днем.
– Как тут душно, – тихо сказала Катя, озираясь. – Как в склепе.
– Зато никто не залезет, – возразил Карлссон. – Показывать добро?
– Конечно!
Карлссон остановился перед огромным, обитым бронзой сундуком, поставил на полку лампу, поковырялся в замке и, откинув тяжелую крышку, застыл в глубокой задумчивости.
Катя подошла поближе.
Внутри что-то сверкнуло кроваво-красным. Катя вздрогнула, но приглядевшись, узнала предмет. Это был длинный меч в ножнах. Кроваво-красное – это камни на его рукояти.
Карлссон очнулся, подхватил меч и одним движением, плавным и быстрым, вытянул его из ножен. На клинке тут же заиграли оранжевые блики.
Катя уставилась на Карлссона с мечом в руках.
«Горец! – забилась в голове нелепая мысль. – Пришелец из прошлого!» Здравый смысл намекнул, что в сочетании с киллером и шпионом это уже чересчур. Катя нервно хихикнула.
Карлссон положил меч на стол. Меч выглядел очень старым и почему-то смутно знакомым. Катя подумала, что, наверно, видела похожий в каком-нибудь музее. Крестообразная рукоять меча была украшена грубым цветочным орнаментом со вкраплениями плоских красных камней, а лезвие – всё иззубренное и, на Катин взгляд, довольно тупое.
– Можно? – спросила Катя.
Карлссон кивнул, и она взяла меч, оказавшийся ужасно тяжелым.
– Он настоящий?
– Какой же еще?
– Древнерусский?
– Его последний хозяин был свеем… Шведом.
– Ах да!
Раз Карлссон из Швеции, то и меч, естественно, оттуда же.
– Он у меня давно, – сказал Карлссон, принимая у Кати меч и нежно поглаживая изъеденную временем сталь. – Я всегда беру его с собой. Посмотришь, вспомнишь – и радость в сердце.
– А ты им умеешь… это… пользоваться?
– Немного. Но это мне не нужно.
«Естественно, – подумала Катя. – Сейчас мечами не убивают. Нет, все-таки он киллер…»
– А откуда он у тебя?
– Достался от одного достойного человека. Настоящего воина. Такие рождаются раз в столетие.
– Он подарил тебе меч? – с уважением спросила Катя.
– Скорее, оставил. На память.
– Он был твоим другом?
– Да как тебе сказать… Скорее, нет.
Карлссон ловко вложил меч в ножны и убрал в сундук. И опять впал в столбняк.
– А что у тебя там еще есть? – Катя сгорала от любопытства.
– Давненько я сюда не заглядывал… – бормотал Карлссон. – Так вот зарастешь мхом, прошлое забудешь… и уже непонятно, кто ты и зачем живешь…
Катя заглянула ему через плечо. Сверху, сбоку от меча лежал круглый темный предмет. И больше всего он напоминал…
– Ай! – взвизгнула Катя над ухом у Карлссона. – Что это?! Карлссон мгновенно развернулся к ней:
– Что?
– Там у тебя… Голова! – прошептала Катя.
У Кати родилась дикая, но вполне логичная мысль: а не голова ли это того самого старого знакомого, от которого остался на память меч?
Карлссон неодобрительно взглянул на Катю, но ее лицо выражало такой откровенный страх, что он буркнул:
– Ладно, посмотри.
Взял «голову» и протянул Кате. Та сначала рефлекторно отшатнулась, но потом сообразила, что «голова» – не настоящая. Она взяла «ужасный» предмет в руки.
«Голова» оказалась неожиданно тяжелой.
– Она что, деревянная? – все еще не отойдя от стресса, проговорила Катя.
– Ну не каменная же, – проворчал Карлссон.
Катя перевела дух, поставила голову на стол, поближе к лампе, и стала рассматривать. Это была не совсем голова – скорее череп. Грубо вырезанный человеческий череп в натуральную величину, с двумя дырками вместо глаз, едва заметной впадиной вместо носа и широкой усмешкой от уха до уха. Повертев «голову», Катя обнаружила, что рот у нее открывается на шарнирах. Во рту у «головы» лежал черный камушек.
– Да… оригинальная штука, – сказала она, поймав пристальный взгляд Карлссона.
– Я сам ее резал, – сказал он. – А глаза у нее светились. – Кате показалось, что говорит он скорее сам себе, чем ей. – Я туда гнилушки клал. Нильсу очень нравилось. Бывало, вернешься домой, а он сразу канючит – папа, покажи кукольный театр…
– Нильс – это твой сын?
Карлссон не ответил. Катя повторила вопрос.
– Мой первенец, – глухим голосом сказал он.
– А где он сейчас? В Швеции?
На этот раз Катя не дождалась ответа. Карлссон, бережно взяв деревянный череп, вернул его в сундук, после чего молча отвернулся.
«Чего это с ним?» – удивилась Катя.
При всех своих странностях невежливым с ней он никогда не был. «Наверно, скучает по сыну», – решила она. Катя снова заглянула в сундук и увидела еще одну игрушку. Кораблик размером с детскую ладонь.
– Ой, лодочка! – Катя протянула руку.
Карлссон мгновенно перехватил ее руку. И захлопнул крышку сундука.
– Ничего не трогай, понятно! Никогда ничего не трогай из моих вещей!
Так резко он еще никогда с ней не разговаривал.
Катя даже испугалась.
– Никогда, – повторил Карлссон уже мягче. – А сейчас тебе пора домой.
– Ты меня выгоняешь? – обиделась Катя.
– Нет, к тебе идет твоя подруга. Лейла. И с ней еще кто-то.
– Так поздно? Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.
– Ее духи, – сказал Карлссон. – Я помню запах. Пойдем! – Он подтолкнул Катю к выходу.
Через минуту они уже стояли у окна ее кухни.
– Ты придешь ко мне завтра? – спросила Катя.
– Приду.
– А в гости к себе… пригласишь? – голос ее дрогнул.
– Конечно. Ты же обещала навести у меня порядок.
Кате показалось: он улыбается. Но разглядеть в темноте его лица она не могла.
И тут она услышала звонок в дверь.
– Иди, – сказал Карлссон. – Лейла пришла.
– А вдруг это не она? Вдруг это… кто-то другой?
На самом деле она подумала о Сереже. Или… о Диме.
Карлссон покачал головой и шагнул в ночь. Катя услышала негромкий шорох, потом скрип жести. Это он взбирался наверх.
Катя вздохнула, перелезла через подоконник и пошла открывать дверь.
* * *Карлссон вернулся к себе и тяжело опустился на пол. Он устал. Не телом. Тело его не уставало почти никогда. Он устал от одиночества и ожидания. Кто бы мог подумать, что такой, как он, может устать от ожидания? Раньше, когда было кому ждать его, Карлссон никогда не уставал. Но это было давно… И как будто вчера.
