Андрей Посняков - Семейное дело
И лишь после этого распахнула скрипучую дверь.
Комната оказалась непомерно узкой, походящей на пенал и навевающей мысли о раскольниковских стенах, что «души и ум теснят». Потрескавшийся линолеум на полу, возможно, ветеран линолеумной промышленности, первый рулон, сошедший со стропил линолеумной фабрики… или откуда они там выкатываются? В общем, старый. На стенах — его ровесники-обои, выцветшие до полной блеклости, украшенные кое-где подозрительными потёками. Слева — продавленный диван, щедро оставленный предыдущими жильцами, в связи с полной своей никчёмностью, рядом с ним — кухонная табуретка, на которой пылилась превращённая в пепельницу консервная банка. Выкрашенная в гнусно-коричневый цвет батарея источала леденящий холод.
Комната наваливалась, сдавливала плечи и вообще походила на хищную пасть! Лера ощущала это почти физически, первым порывом девушки было броситься прочь, но… но ведь жить-то где-то надо. В конце концов, это же временно всё, обещали же отдельную благоустроенную квартиру — по закону положено.
Справившись с желанием послать всё к чертям собачьим и проснуться, девушка подошла к окну, раздвинула старые, плотные и тяжёлые, словно сшитые из фанеры, шторы и попыталась открыть створки… Безуспешно. В целях борьбы со сквозняками или просто в неизвестных целях рама оказалась забитой гвоздями.
— Интересное кино…
Пробормотала и тут же обернулась — из коридора донёсся едва различимый скрип.
— Кто здесь?
Тишина.
«Показалось?»
Показалось, что старая квартира и весь старый дом замерли в ожидании? Что притаились, наблюдая за тем, как среагирует на происходящее новая жиличка. И кривая берёза — гадина! — оказалась с ними заодно, потому что в тот самый миг, когда девушка уже убедила себя в том, что никакого скрипа не было, в окно крепко стукнула потревоженная ветром ветка.
— Ай! — вскрикнула от неожиданности Лера, поворачиваясь спиной к двери.
И тут же её слух резанул жуткий скрип из коридора.
Наглый. Царапающий.
— Не подходите!
В дверях возникла неясная фигура с топором в руках.
— Не трогайте меня!
Перепуганная девушка схватилась за табуретку…
* * *— Сулейман? — переспросила администраторша, с подозрением разглядывая стоящего у стойки регистрации мужчину: невысокого, полного — но не толстого! — черноволосого и носатого. В дорогом костюме и с золотыми часами на запястье. Мужчина планировал занять лучший номер лучшего отеля Озёрска — «президентский» люкс, — оплаченный на месяц вперёд, однако содержание предъявленного паспорта вызвало у строгой администраторши определённые сомнения: — Сулейман?
— Сулейман, — жизнерадостно подтвердил носатый и обаятельно улыбнулся: — Для друзей — Суля.
Однако растопить холодное женское сердце с кавалерийского наскока не получилось.
— Сулейман? — продолжила администраторша, прищуриваясь, словно целясь из «маузера». И на мгновение показалось, что в тишине холла ненавязчиво щёлкнул снятый предохранитель.
— Сулейман.
— Вы?
— Я, — с достоинством кивнул невысокий. Он уже понял, что от улыбок толку не будет, и решил сменить манеру поведения. — Сулейман Израилович Кумарский-Небалуев. А в чём проблема?
— Русский?
— Нет, чёрт возьми, азер… — мужчина даже чихнул от негодования, — азербайджанец!
— А почему у вас паспорт наш? — осведомилась женщина, услышавшая только последнее слово и не имевшая, по всей видимости, представления о том, что такое ирония.
И тем повергла Израиловича в кратковременный ступор.
— Откуда у вас наш паспорт?
— Потому что я русский, голубушка, — пришёл в себя Сулейман. — Неужели по фамилии не понятно?
— По какой из них?
— По обеим.
— А если непонятно?
— Тогда перечитайте.
— Зачем вы меня путаете?
— А вы что, полиция?
— Нет, но могу вызвать.
— Так вызывайте, и покончим с этим! — трагическим тоном предложил носатый и встал в позу. — Пусть! Пусть вся страна с негодованием узнает о тех невыносимых страданиях…
— Я думал, вы уже в номере, — уныло сообщил подошедший к стойке молодой человек, тоже в костюме, но не таком шикарном, как на Сулеймане Израиловиче. — Думал, вы принимаете душ…
— Из меня эту самую душу вынимают! — трагически сообщил Кумарский-Небалуев, прикладывая руку ко лбу. — Меня мучают…
— Понятно. — Молодой человек повернулся к администраторше и сделался унылее прежнего. — Ну-с, любезная Августина Ксенофонтовна, чем вам не угодил наш гость?
Молодого человека, судя по всему, в гостинице хорошо знали. Услышав вопрос, неприступная прежде администраторша перегнулась через стойку и негромко, но веско поведала:
— Подозрительный у него паспорт, товарищ Пихоцкий, имя-фамилия вызывают естественные подозрения. Надо бы проверить.
Интонации выдавали в женщине опытного осведомителя различных органов и комиссий, возможно, даже потомственного, однако унылый молодой человек ухитрился развеять её неприступность всего четырьмя словами:
— Личный гость господина Чикильдеева.
После чего развёл руками, показывая, что и рад бы выслушать соображения столь опытного администратора во всех подробностях, да смысла не видит, и повернулся к скучающему носатому:
— Приношу извинения, Сулейман Израилович. Честное слово: не ожидал.
— Зато здесь, наверное, безопасно, — сменил гнев на милость Кумарский-Небалуев. — Мышь не проскочит.
— Мышей у нас нет, — зачем-то поведала администраторша.
Мужчины внимательно оглядели её, кивнули, после чего Пихоцкий уныло продолжил:
— Ваш автомобиль у дверей. Вот ключи, документы и доверенность. Анисим Андреевич ждёт вас на объекте после обеда. Обедать рекомендую в ресторане при отеле: кухня хорошая, готовят быстро. После встречи покажу вам другие местные заведения.
— С плохой и медленной кухней?
— У нас есть разные, — развёл руками Пихоцкий. — Выберете на своё усмотрение.
— Приятно, наверное, быть таким остроумным? — осведомился Сулейман.
— Умение вовремя пошутить раскрашивает жизнь яркими красками, — проскрипел унылый помощник Чикильдеева. — Может, всё-таки согласитесь взять шофёра?
— Нет, — качнул головой Небалуев. — Я люблю водить машину.
И направился к лифту.
Августина Ксенофонтовна смотрела ему вслед с прежними сомнением, а пальцы администраторши машинально ёрзали по столу так, словно поглаживали лежащий на нём «маузер».
* * *— Ты, что ль, жиличка новая? — опуская топор, прошамкала старуха в чёрном платке и засаленном переднике, надетом поверх старого, расписанного жёлтыми драконами, халата. — А я — Агафья Михайловна Брауншвейг, соседка твоя сверху.
Соседка? Лера вопросительно подняла брови, намекая, что неплохо бы добавить подробностей. И опустить топор. И Агафья Михайловна, как ни странно, девушку поняла. Наполовину.
— Племянник у меня в исполкоме служит, вот и попросил помочь сироте. — Тёмные глазки смотрели из-под чёрного платка недоверчиво, пристально и, как показалось девушке, злобно. — По телефонному аппарату позвонил, предупредил, а мне что? Мне нетрудно. Мне даже весело.
Обликом — крючковатый нос, маленькие, глубоко посаженные глазки, коричневое и морщинистое до крайности лицо — старуха походила на Бабу-Ягу или ведьму, какими их рисуют в детских сказках. Однако первый испуг прошёл, и Лера видела, что перед ней обыкновенная русская бабушка…
Правда, с топором.
С другой стороны, возможно, в Озёрске именно наличие топора и является обязательным элементом для определения «обыкновенная бабушка»? Или племянник, из исполкома позвонивший, попросил прихватить? Мол, жиличка новая, конечно, сирота, но холодное оружие, тётушка любимая, не забудьте, мало ли что…
— Красивая ты, — вынесла вердикт старуха, как следует побуравив соседку взглядом. — Прям как я в молодости.
— Спасибо, — пробормотала девушка, не уверенная в том, что услышала именно комплимент.
— А одеваешься плохо. Бедная, что ли?
Ответить Лера не успела.
— Сама вижу, что не богатая — богатую сюда не послали бы. Да и не стала бы богатая бесплатную квартирку просить или… — Старуха на мгновение задумалась. — Или стала бы? Богатые — они жадные… Помню вот, был у нас тут заведующий Райпотребкооперацией товарищ Кумаревич, Адольф Самуилович… Богатый был… И жадный. Его даже потом ещё посадить хотели, по линии КГБ, значит, только он делся куда-то… — Агафья Михайловна на несколько мгновений задумалась, видимо, припоминая куда-то девшегося Адольфа, и неожиданно продолжила: — Только не такой уж он и жадный был, да… Духи дарил, чулки… Жениться обещал… — Показалось, или старушка действительно зарделась? Правда, не выпуская из рук топора. — А как пропал — так никакой свадьбы и не сладилось.
